— Преддостигательной, если угодно, — поправил Йойл.
— Позвольте не согласиться, именно достигательной и никакой другой, это мой хлеб, коллега...
— Вы не поняли, я пошутил. Впрочем, готов признать, что неудачно...
Но Эмли, казалось, не расслышал. Он уже буквально метался по кабинету.
— С чего начать, с чего начать... — тяжело дыша, бормотал он. — Ролевой анализ или сценарный... Сценарный или ролевой...
— Думаю, и тот, и другой, — вставил Йойл.
— Ну конечно, оба! — всплеснул руками психотерапевт. — Это же азбучно, принцип дополнительности, стереозондаж... Но с чего все-таки начать, если с ролевого, то... То как же тогда сценарный?
— Не могу спокойно смотреть, как вы мучаетесь, коллега, — посочувствовал нейрофизиолог. — Давайте разрешим проблему без эмоций и непредвзято, на стохастическом уровне.
— То есть?
— Очень просто. Вот я пишу на одном листке — «сценарный», — Йойл достал блокнот и ручку, — а на другом — «ролевой».
Он зажал бумажки в кулаках и, подавшись вперед, завел руки за спину.
— Извольте выбрать, в какой руке.
— Остроумно, весьма, — заявил Эмли. — В самом деле, это выход... В левой!
— Пожалуйста.
Психотерапевт развернул бумажку.
— Сценарный, — прочитал он. — Отлично, я рад. Откровенно говоря, интуиция мне подсказывала, что начинать надо именно со сценарного анализа...
— Ну вот видите.
— Спасибо, коллега. Метод экстравагантный, но эффективный, что и говорить...
Раздался зуммер. Йойл встал с кресла, подошел к столу и нажал клавишу:
— Слушаю.
— Профессор, к вам посетитель, — сообщила Айзи с экрана селектора.
— Это пациент — или?..
— Извините, вы по какому вопросу? — поинтересовалась девушка у посетителя, стоявшего, по-видимому, сбоку от нее. — Профессор, он говорит, что по важному.
— Нельзя ли уточнить? Видите ли, я нешуточно занят...
Оказалось, что уточнить никак нельзя.
— Боюсь, что это пациент, и весьма тяжелый, — хмыкнув, предположил Эмли.
— Ну что ж, проводите его ко мне, — сказал Йойл и выключил селектор.
Посетитель был худощав, мал ростом и так неказист, словно многовековые старания евгенистов ничуть не сказались на его генокоде. Впрочем, сразу же выяснилось, что так оно и есть.
— Я естествяк, — мрачно заявил он с порога. — И мои родители тоже. И предки, все до одного.
Судя по тону, это обстоятельство являлось предметом его угрюмой и одновременно вызывающей гордости.
— Очень приятно. Садитесь, пожалуйста. Чем могу быть полезен?
— Вы и есть Йойл? А это, наверно, Эмли?
— Профессор Эмли, с вашего позволения.
— Ага. А я — Бундурмах, гооосист и моочист, — представился визитер, игнорируя предложения сесть и буравя то Йойла, то Эмли недобрым взглядом исподлобья.
— Рад знакомству, — кивнул Йойл. — Правда, мне хотелось бы уточнить, это имя, профессия или звание?
— Только не надо притворяться, — предостерег посетитель, — будто вы не знаете, что такое ГОООС и МООЧИ.
— Как вы сказали? — Хозяин кабинета придвинул блокнот. — Позвольте, я запишу.
— Давайте, записывайте. Я представляю Галактическое Общество Охраны Окружающей Среды и Межпланетное Общество Охраны Человеческой Индивидуальности. И я заявляю вам решительный официальный протест.
— Помилуйте, да в чем дело?
— А в том, что два человеческих индивида похищены со своей родной планеты и вы собираетесь ставить на них опыты.
От неожиданности Эмли прыснул, а Йойл всплеснул руками и издал нечленораздельное восклицание.
— Не вижу ничего смешного. — Гость сурово покосился на психотерапевта. — Ваша затея с похищением и сомнительными экспериментами просто возмутительна. Не думайте, что это вам сойдет с рук. Нынче, хвала природе, у нас не Темные Века.
— Потрясающе, — пробормотал Эмли.
— Минуточку, хотелось бы выяснить: вы протестуете в качестве, гм... — Йойл заглянул в блокнот. — В качестве гооосиста или моочиста?
— В обоих качествах, — отрезал Бундурмах.
— Но при чем же здесь, прошу прощения, охрана окружающей среды? Ведь речь идет не о флоре или фауне, а о людях.
— Вот-вот, именно. И это говорите вы, человек гуманной профессии, медик, — сокрушенно покачал головой гость. — А разве люди — не часть окружающей среды? Разве карантинные планеты — не окружающая среда? По-вашему, выходит, мы можем защищать редких птиц или реликтовые хвощи, а людей — нет? Интересно вы рассуждаете, очень интересно. Хотелось бы знать, сможете ли вы это повторить в присутствии репортеров?
— Колоссально, — прошептал Эмли и зацокал языком от удовольствия.
— Разумеется, я готов повторить свои слова, — раздраженно ответил Йойл. — Заметьте, свои, а не то сомнительное истолкование, которое вы им придаете.
— Разрешите узнать, — вкрадчиво вмешался Эмли, — какова все-таки цель вашего визита?
— Если до сих пор еще не ясно, я повторю, так и быть. — Бундурмах приосанился. — Я заявляю вам решительный протест.
— Очень хорошо. Это мы уже слышали и приняли к сведению. Что-нибудь еще?
— А разве этого недостаточно?
Ученые переглянулись.
— Лично мне кажется, что вполне достаточно, и даже слишком, — проворчал Йойл.
— Конечно, — подхватил Эмли. — Само собой разумеется, вы протестуете, и мы...
— Решительно протестую, — уточнил Бундурмах.
— О да, безусловно, вы решительно протестуете, ну а мы, в свою очередь, принимаем к сведению ваш протест, целиком и полностью. Не так ли, коллега?
— Мгм, — буркнул нейрофизиолог.
— Вот видите. Разве стоило так волноваться? Вы протестуете, причем решительно, а мы принимаем к сведению, вот и все, не правда ли?
— И от ГОООС, и от МООЧИ? — с оттенком недоверия, но уже гораздо миролюбивее спросил гость.
— Простите, не понял... Ах да, вне всякого сомнения. И от... ну словом, от обоих. Мы вам чрезвычайно признательны, очень рады были познакомиться, непременно заходите еще. — И, дружески приобняв гостя за плечи, Эмли попытался проводить его до дверей кабинета.
— Погодите-ка, это еще не все. — Бундурмах машинально сделал несколько шагов к выходу, но затем решительно высвободился из объятий психотерапевта.
— А разве вы представляете интересы еще какого-нибудь общества? — удивился Эмли.
— Вы меня с толку не сбивайте. Надо же, совсем заморочили голову. Что вы теперь будете делать?
— Продолжать свою работу, — буркнул Йойл. — А что касается вашего протеста, то можете его...
— Изложить в письменной форме, — перебил Эмли, — и желательно в двух экземплярах, один коллеге Йойлу, а второй мне, мы с удовольствием еще раз с ним ознакомимся и, повторяю, безусловно примем к сведению. Так что всего вам доброго, весьма рад знакомству...
Однако визитер снова воспротивился мягким попыткам выдворить его из кабинета.
— Э, нет, вы сначала ответьте прямо, — потребовал он. — Дальше-то что? Отпустите вы тех двоих или нет? Или мне придется принять меры?
— Конечно отпустим, непременно, даю вам слово... — затараторил Эмли.
— Позвольте! — вскочил возмущенный Йойл. — Как прикажете вас понимать, коллега? Что это значит — отпустим?
— Разумеется, отпустим, — подтвердил психотерапевт, яростно гримасничая и подмигивая коллеге.
— Только попробуйте не отпустить, — пригрозил Бундурмах. — Я тогда та-акое общественное мнение организую, та-акой шум подниму...
— Ну что вы, что вы, зачем, — успокаивал его Эмли, в то время как Йойл почел за благо умолкнуть. — Ведь мы уже обо всем договорились, не так ли?
После продолжительных уговоров и увещеваний посетитель наконец покинул кабинет.
— В чем дело?! — вскричал Йойл, едва Эмли затворил дверь за гостем. — Если я вас правильно понял, вы решили отказаться от проведения опытов в угоду этому маньяку?!
— Позвольте с вами не согласиться, это отнюдь не маньяк, а ярко акцентуированный тип устремленного интроверта, прошу не путать. Между прочим, именно среди естествяков они встречаются чаще всего...
— Меня интересует одно, — не унимался Йойл. — Вы пообещали ему, дали честное слово, даже не потрудившись узнать мое мнение. И что вы теперь намерены делать?
— Позвольте, коллега, боюсь, вы не совсем внимательно меня слушали. Для устремленного интроверта это вполне естественно и извинительно, но для вас... — И Эмли с иронической усмешкой развел руками.
— Но я своими ушами слышал, что вы пообещали ему отпустить обоих колонистов. Разве нет?
— Да, совершенно верно. И даже дал честное слово, вы не ослышались. Но разве мы собираемся держать их у себя вечно? Ведь мы их рано или поздно отпустим, когда эксперимент будет окончен. Вы улавливаете? Я дал слово их отпустить. Однако, заметьте, я не уточнял — когда именно...
— А что вы ему скажете, когда он заявится сюда опять?
— Это исключено, — вовсю разулыбался психотерапевт. — Он полностью удовлетворен, скомпенсирован и больше к нам не придет. Это я утверждаю как специалист.
Хотите верьте, хотите нет, а мы с боссом попали на небо. Так нам объяснил чернопузый профессор. Поначалу мы никак не могли поверить, нам квантофильм. Это вроде иллюзиона, только картинки мелькают не на плоской стене, а как бы висят перед тобой в воздухе, и вдобавок они цветные. Конечно, никаких голых баб и ушлых сыщиков в ихнем иллюзионе и в помине не было. А было про звезды, и как вокруг них крутятся планеты, и как можно летать от одной звезды к другой на железной махине величиной с гору. Оказалось, наша Золотая Канава находится на захудалой планетишке возле малюхонькой звезды, причем довольно-таки на отшибе этой самой Галактики, и, когда я это увидел, мне даже обидно стало. Хотя обижаться тут не на кого.
Смотрели квантофильм мы в ихней лаборатории. Нас усадили в кресла с высокими спинками, а на головы напялили эдакие каски, к которым прицеплены витые разноцветные шнурки, ну в точности как косички.
Я скоро смекнул, что за каски такие. С их помощью можно узнать, какие дела творятся у человека в мозгах. Неприятно, конечно, когда всякие там чернопузые профессора залезают к тебе в черепушку. Хотел я сперва запротестовать, потом подумал-подумал — и махнул рукой. Пускай. Ничего лестного для себя они там не найдут.
В лаборатории, где мы сидели, тьма-тьмущая всяких железных шкафов и комодов, горят какие-то све-тильнички, точечки, окошечки, по ним снуют яркие зигзаги, ну прямо глаза разбегаются. Из одной тумбочки выползает широкая лента, исчирканная цветными линиями так, словно кто-то над ней очень долго корпел, бывши крепко с похмелья. Горбоносый разглядывает ленту и что-то пошептывает смазливой Айзи, а та знай себе щелкает рычажками.
— Эмли! — вдруг позвал он. — Компьютер выделил специфическую волну. Причем вероятность равна восьмидесяти шести.
— Гм, — бормочет чернопузый. — Это уже кое-что... Уважаемый Рольт, не угодно ли вам поиграть со мной в вопросы и ответы?
— Как это?
— Я буду произносить какое-нибудь слово. А вы, пожалуйста, отвечайте не задумываясь. Говорите первое, что придет в голову. Хорошо?
— Валяйте.
— Ну-с, начали. Пища.
— Дерьмо, — выпалил босс.
У чернопузого глаза полезли на лоб.
— Это... как понимать? Странные ассоциации. Разве вы недовольны нашим рационом питания?
— Не. Доволен.
— Так почему же?..
— А так. Одно без другого не бывает.
— Н-да, резонно, — соглашается тот. — Позвольте узнать, вы запорами не страдаете?
— А вам что, самому клистир не во что ставить?
Дальше все в том же духе. Диву даюсь, как это чернопузого не стошнило от боссовых острот.
Потом он принялся экзаменовать меня. Ну тут прошло без осечек. «Рука» — «в морду». «Ночь» — «кабак». «Веселье» — «бабы». «Голова» — «похмель». И тому подобное. Отвечал я четко, будто гренадер на плацу, и чернопузый Эмли остался страсть как доволен.
— Ну как там результирующие, Йойл? — спрашивает.
Горбоносый залопотал про какие-то «проекции», «синусы», «амплитуды», «скважности», «спектры» и в конце концов заявляет, что вероятность равняется уже девяносто одному, соответственно, погрешность всего девять.
— Отлично! Отлично! — сияет чернопузый. — Но еще бы хоть чуточку поточнее...
Эк его, думаю, разбирает. Но дело свое они знают туго. Уж если даже у моего старого борова в башке что-то нащупали, кроме гнилых опилок, значит, они и впрямь великие мастаки.
— Уважаемый Патке, — пристает опять профессор вонючий. — Теперь попрошу вас рассказать вашу биографию. Вспомните, по возможности, самое существенное, начиная с детства и до сей поры.
— А чего там особенно распространяться, — отвечаю. — Жил-был пай-мальчик в благородном семействе. Не успел он подрасти как следует, его папаша проигрался дотла и стал шулером. Вот, значит, когда папеньку в казино трахнули по темечку бутылкой, маменька взяла да отравилась с горя. Мальчика филантропы пристроили в приют. Там он потихоньку научился воровать. И усвоил первую великую истину: «Не украдешь — не проживешь». Долго ли, коротко ли, попал он в тюрьму. Вышел и вскоре опять в нее угодил. Сидел-сидел и надумал вторую великую истину: «Воровать — так по-крупному». Потому что, ежели ты хапнешь сразу целое состояние, тебя ни один черт в тюрягу не запихнет. Всегда откупишься. И в конце концов мальчик, уже изрядно подросший и полжизни отвалявшийся на нарах, познакомился с господином Рольтом. А тот его заприметил, взял в услужение, потом стал доверять всяко-разные мелкие поручения и в итоге возвысил до своего секретаря. Вот вся история.
