«Коваль – рассказывает биографию. Торочешников – Знаю Коваля Ж. А. очень давно. За этот год он защитил кандидатскую диссертацию. Остальное знают все. Постановили – принять Ж. А. Коваля в члены КПСС. Принято единогласно».[50]
Не очень понятно, почему Николай Семёнович сказал, что Жорж защитил диссертацию «за этот год» (она защищена в 1952 году!), но зато как «ёмко» он охарактеризовал «секретную деятельность» Жоржа – «Остальное знают все»!
Любопытно, кто давал Жоржу рекомендации для вступления в партию. В то время их требовалось три. Рекомендации дали Афанасий Иванович Малахов, Изабелла Эммануиловна Фурмер и Пётр Игнатьевич Бояркин.
Вот фрагмент «Анкеты кандидата партии, вступающего в члены КПСС»:
11.25. Фрагмент «Анкеты кандидата партии, вступающего в члены КПСС».[51]
Как видно из этого списка, все трое – ближайшие коллеги Жоржа по работе на кафедре, знающие его не один десяток лет.
Выбор Жоржем первых двоих был мне понятен. С И. Э. Фурмер они были ещё сокурсниками по учёбе в институте. Познакомились на 4 курсе – в 1938 году.[52]
11.26. И. Э. Фурмер в 1960-е годы.[53]
А.И. Малахов – боевой офицер, фронтовик.
11.27. А. И. Малахов.[54]
С ним они были товарищами с тех времён, когда оба учились в аспирантуре в начале 50-х годов. Официально знакомы с 1949 года.[55]
11.28. А. И. Малахов и Ж. А. Коваль, начало 1960-х годов.[56]
Интересна фигура третьего рекомендующего – П. И. Бояркина.
Комсомолец с 1919 года, боец «продотряда»[57] в начале 20-х, закончил вечерний факультет МХТИ, стал преподавателем кафедры ОХТ, «четыре военных года был парторгом военной части»,[58] и после войны – снова в МХТИ, ассистент. Скромная, но очень «идеологически правильная» карьера.
11.29. Ж. А. Коваль и П. И. Бояркин среди сотрудников кафедры ОХТ в конце 1950-х годов.[59]
Для меня было немножко удивительно, почему третью рекомендацию Жорж не получил ещё у кого-то из старых друзей. Ведь Бояркин был явно не из их круга, хотя знаком с Жоржем очень давно. Как написал он в своей рекомендации 13.2.64 г,
«знаю т. Коваля Ж. А. по учёбе и по совместной производственной и общественной работе в МХТИ им. Д. И. Менделеева с 1935 года и по настоящее время с перерывом с 1939 года по 1949 год».[60]
Какое-то понимание этого пришло позже. Уже через несколько лет в ходе работы я в очередной раз обратился к знатоку истории МХТИ А. П. Жукову с вопросом:
«На мой вопрос, не знает ли он, кто был «куратором от органов» в Менделеевке во времена Жоржа, он сказал, что был им Пётр Игнатьевич Бояркин. Точнее, не куратором, а «наблюдателем», поскольку сам работал в Менделеевке. Я его помню по совместной работе на кафедре ОХТ. Он ещё вел там какой-то «политсеминар» (по четвергам, кажется). Если это так, то возникает новый мотив во вступлении в партию Жоржа – одним из тех, кто дал ему рекомендацию, был как раз Пётр Игнатьевич.»[61]
Этот новый мотив – влияние на решение Жоржа о вступлении в партию «органов». Не обязательно было оказано «прямое давление», но сам факт рекомендации Бояркина свидетельствует – это решение Жоржа «органами» было одобрено.
И совсем уж тоненькая веточка альтерверса – Бояркин не просто «знает» Жоржа с 1935 года, но и «наблюдает» за ним всё время, «с перерывом с 1939 года по 1949 год».
Дальнейшая работа с документами ЦАОПИМа «освежила» и мою память:
«Сегодня работал в ЦАОПИМ с протоколами партсобраний института и протоколами заседаний Парткома. Очень полезная работа! А то стало как-то подзабываться ощущение совкового удушья. А вот работа в архивах освежает память… Поразительно, что вполне порядочные и умные люди, которых я знал как хороших лекторов и ученых – Карапетьянц, Гильденблат, Егоров и другие, как-то глупеют и «деревенеют», оказавшись на партсобрании или заседании парткома… Суконный язык, банальные мысли… И Жорж тоже тускнеет в этой атмосфере. Так бездарно тратить интеллектуальный потенциал могли только у нас. И удивительно, насколько долго его хватило».[62]
Вот, например, цитата из выступления Жоржа на одном из партсобраний 1968 года:
11.30. Протокольная запись выступления Жоржа на партсобрании в 1968 году:
«В истекшем 1967 г. все мы чувствовали, что это был юбилейный год – все работали очень напряжённо. Думаю, что все партгруппы должны на ближайших собраниях обсудить состояние исследовательской работы на своих кафедрах и наметить пути устранения недостатков».[63]
«Все мы…», «юбилейный год…», «обсудить состояние работы…», «наметить пути устранения…» – типичный советский «новояз»!
Но это совсем не значит, что Жорж в партийных делах «отбывал номер». Он, как и все порядочные люди, которые «волею судеб» стали обладателями партийных билетов, чётко понимал разницу между «трибуной партсобрания» и тем, что называется «работа с людьми».
Ярким примером того, как он «боролся за справедливость» в конкретных делах, является история моего поступления в аспирантуру.
В 1973 году на два места в аспирантуре кафедры ОХТ было подано три заявления – Георгия Гайковича Каграманова, Юрия Александровича Лебедева и Наума Давидовича Перельмана.
По результатам вступительных экзаменов претенденты набрали: Каграманов – 15 баллов, Лебедев – 13 баллов (История партии – 5, Спецпредмет – 5, Иностранный язык – 3), Перельман – 13 баллов (История партии – 4, Спецпредмет – 4, Иностранный язык – 5).
Каграманов проходил «без вопросов», а вот кого принять из двух оставшихся соискателей – вопрос очень сложный.
Дело в том, что при равенстве баллов, оба претендента, кроме очевидных достоинств «подающих надежды» выпускников Менделеевки, которых хорошо знали на кафедре, имели такие недостатки, которые делали ситуацию выбора тупиковой – выбирать нужно было из двух зол: Лебедев имел репутацию «антисоветчика», а Перельман был евреем!
Оба варианта выбора грозили головной болью идеологическому сектору парткома. Выбор в пользу Лебедева мешал проводить «агитационно-массовую и пропагандистскую работу, воспитывать массы в духе коммунизма»[64], выбор в пользу Перельмана ухудшал отчётность по «кадровому составу» сотрудников института.
