Однако Яков Петрович спокойно, глядя на меня добрыми глазами, ответил:
— Вы знаете, я уже давно ничего не боюсь.
— Тогда в чем дело?
— Да мне просто жаль вашего времени: если вы напишете о том, как мы боремся с овсюгом, этого ни одна газета не напечатает. Да и редактор вашего журнала наверняка тоже хорошенько подумает, прежде чем дать добро такому материалу. Дело в том, что я не совсем точно выразился, сказав вам, что у нас нет овсюга…
— А на самом деле и на ваших полях его хватает, — догадался я. — Только ехать к тем засоренным полям нам с вами было не по пути, так ведь?
— У нас ни на одном поле нет и не бывает овсюга в посевах пшеницы, — сказал Яков Петрович и уточнил: — Хотя в почве его семян и у нас полным-полно. Тех самых спящих семян, которые каждую весну частично просыпаются и кучно всходят. Больше скажу: у нас тоже поля по весне ой как густо зеленеют всходами овсюга…
— И где же они теперь, эти всходы?
— А уже нету! — развел он руками. — Мы дождались, пока все «пробудившиеся» семена овсюга не взошли, и уничтожили их, а уже чистые от сорняков поля засеяли культурными злаками…
Как просто!
— Но тогда как вы же укладываетесь в ранние сроки?
— Если б мы сеяли пшеницу в ранние сроки, не дожидаясь, пока взойдет овсюг, наша пшеничка сейчас выглядела бы нисколько не лучше, чем вон та, у соседей… Однако поехали дальше.
…Впереди, на самом горизонте, едва различимые в голубовато-молочной дымке, показались невысокие холмы.
— Там моя опытная делянка, — сказал Яков Петрович.
Минут через тридцать мы оказались на возвышенном месте, среди моря пшеницы. Отсюда далеко было видно. Дух захватывало от огромности хлебных полей. Они убегали куда-то за линию горизонта, теряясь вдали.
Поблизости работали два комбайна. Подъехали к одному.
— Как намолот? — спросил Яков Петрович у комбайнера.
— Вчера с директором подсчитали, — ответил тот. — На круг выходит по четыре бункера.
Яков Петрович с торжествующим видом обернулся ко мне.
— По четырнадцати центнеров с гектара! Для наших мест совсем неплохо, — перевел он на более понятный мне язык. — А между тем это поле за четыре последних года только дважды пахалось: осенью пятьдесят восьмого и весной шестьдесят первого. Нынче пшеница сеялась по лущёвке, то есть почва обрабатывалась лишь дисковыми боронами, поверхностно, на глубину не более двенадцати сантиметров, и смотрите, какая урожайность!
— А где же ваша опытная делянка? — спросил я, оглядываясь вокруг.
Яков Петрович, поглядев на меня, опять по-детски рассмеялся:
— Да вот же, прямо перед вами! — и широко развел руками. — Вот это самое поле площадью в триста девяносто гектаров. В восьмой бригаде у меня есть еще одна, чуток побольше этой: четыреста гектаров. И урожайность там повыше — пятнадцать центнеров с гектара. А всего нынче мы по лущёвке засеяли зерном пять тысяч гектаров. Конечно, не везде такой высокий намолот, как здесь, но там, где невысокий намолот на лущёвке, на соседних с нею глубоко вспаханных полях он еще ниже. Я пока не делаю окончательных выводов, но если дальнейшие опыты подтвердят преимущества лущёвки… Ты понимаешь, какую это сулит выгоду? — Яков Петрович попросил у меня записную книжку и ручку и сделал подсчет: — Сеять по лущёвке на одном поле можно только через год, а через год пахать. Значит, если ежегодно половина площадей под зерновые культуры в нашем совхозе, то есть тридцать тысяч гектаров, будут обрабатываться поверхностно — это же и намного быстрее, и в денежном выражении чистая экономия составит полтораста тысяч рублей. Недурно?
— Значит, работаете не по «Рекомендациям»? Ну, партизаны!.. — и я начал загибать пальцы: — Сев зерновых на всех площадях проводите в поздние сроки, глубокую вспашку — побоку…
— Пока только на пяти тысячах гектаров! — поправил он меня.
— Пока на пяти, а в перспективе?
— Поживем — увидим. Может, через год меня выгонят с работы.
— За это самое?
— А что вы думаете? На днях заместитель начальника нашего областного сельхозуправления товарищ Пуйдак орал на меня принародно, потрясая перед носом «Рекомендациями». Никуда, сказал, ты от этой красной книжечки не уйдешь.
— Понятно, почему Рютин сбежал от меня, — усмехнулся я. —Пообещал ему написать о том, чего у вас нет.
— А то, — усмехнулся в ответ Яков Петрович.
— Так и запишем: Рютин боится журналистов.
— Только чужих, которые неизвестно что потом напишут. А своих-то, оренбургских, Петр Георгиевич любит и очень даже охотно с ними встречается. Они знают свой шесток. На днях и со мной беседовал сотрудник нашей зональной газеты. Я ему открытым текстом говорил и о весенней борьбе с овсюгом, и о лущёвке, а вот как он подал мои мысли в газете: «Самое главное для нас — это ранние сроки сева ранних яровых культур. Чем раньше посеем, тем больше соберем хлеба…».
— Но ведь это же дословная цитата из «Рекомендаций»!
— А то!..
Дня через два после этого разговора с Орищенко в той же газете «Сельская новь» (редактор ее, напомню, — мой хороший знакомый Г.С. Кибиш) я сам прочитал небольшую статейку директора «Адамовского». Говоря о достигнутых совхозом успехах, Петр Георгиевич добавил (или редакция от себя добавила): «Этих успехов мы добились благодаря точному следованию «Рекомендациям научно-исследовательских институтов».
Уж куда точнее: мало того, что главный агроном игнорировал эти самые «Рекомендации», так ведь и директор совхоза, как мне потом стало известно, без лишнего шума, однако на больших площадях, проводил опыты по предпосевной весенней обработке почвы. Короче говоря, как я понял, передовой совхоз-гигант добивался высоких показателей в работе не благодаря, а главным образом вопреки «Рекомендациям», которые составлялись при непосредственном участии Героя Социалистического Труда Ш.Ш. Хайруллина и были одобрены не только Оренбургским обкомом партии, но и Центральным комитетом КПСС.
Я напрямик спросил Якова Петровича, как он сам, лично относится к этому человеку, и вот какой был ответ:
— Может, он и большой ученый, но в своем совхозе я знаю больше, чем он. Мой агроном Василий Павлович Волнянский в своем отделении знает больше, чем я. А бригадиры в своих бригадах знают больше, чем агрономы. Я никогда не жду, что агрономы отделений и бригадиры будут беспрекословно выполнять мои указания.
Вот так: даже в пределах одного совхоза Орищенко остерегался требовать от своих помощников беспрекословного повиновения, между тем одобренные партийными властями пресловутые «Рекомендации» были обязательны для безусловного исполнения по всей обширной Оренбургской области, протянувшейся с Востока на Запад, от Поволжья до Казахстана, на многие сотни километров.
