Я зашел в заросли пописать. В кустах наткнулся на настоящую индейскую пирогу. Сел на дно и закрыл глаза. Нет, мне не хотелось домой — я знал это абсолютно точно.
Я попытался проанализировать собственные чувства к Полине, а заодно к окружающему миру и в частности к своей далекой родине, благо что голова была трезвая.
Женщина, лежавшая на песке возле воды, влекла меня к себе, как магнит. Она была связующим звеном со всем окружающим меня миром. Я боготворил ее тело и презирал ее душу. Похоже, в этой расстановке чувств уже ничего нельзя было изменить. Итак, я презираю и одновременно боготворю окружающий меня мир, частью которого является и моя родина тоже. Возможно, я умру без нее физически, душой же всегда буду ее презирать. За все те унижения, через которые я прошел.
Нет, я останусь здесь, в этой пироге. И больше не подойду ни к одной женщине. В конце концов можно научиться онанизму. Или стать голубым. Наверное, мужчин невозможно презирать так глубоко.
Я вспомнил последние три года моего рабства, Льва. Попытался представить, какие он испытывает ко мне чувства. Увы, даже обладая богатой фантазией, это представить невозможно.
Но самое главное заключалось в том, что я вдруг почувствовал раскаяние. От того, что так обошелся со своим боссом.
Я видел, как Полина подняла голову и огляделась по сторонам. Я лег на дно лодки и сжался в комок.
Потом я тихонько вылез и, двигаясь по-пластунски, перебрался поглубже в заросли. На небольшой, лысоватой от костров лужайке, куда я вышел, начиналось несколько узких тропок. Я наугад выбрал одну из них.
С Москвой меня соединили почти мгновенно, хотя бар, из которого я звонил, смахивал на сарайчик в каком-нибудь дачном кооперативе под Домодедово.
В Москве уже была ночь — я понял это по сонному голосу Анатолия.
— Как дела, аборигены?
— Хуже не придумаешь. Какого черта меня занесло на этот треклятый остров?
Я повернулся спиной к бармену — мне показалось, у бедняги глаза полезли на лоб, когда он услышал, на каком тарабарском языке говорит белый мужчина вполне респектабельного для этих мест вида.
— В Москве собачий холод. У меня отключили горячую воду.
— Завидую. Здесь из всех кранов хлещет крутой кипяток. Послушай, у тебя нет никаких новостей для меня?
— Ты имеешь в виду Льва?
— И его тоже. Не в последнюю очередь.
— Он собирается баллотироваться в Думу. По одномандатному округу. Прочитал об этом в газете.
— Как ты думаешь, он из тех, что сечет повинную голову?
Мне показалось, Анатолий поперхнулся. Однако в следующую секунду его голос звучал как обычно.
— Ты в своем уме? Кстати, как там Полина?
— Скучает по московским тараканам и запаху привокзальных туалетов… Но скорее всего я вернусь один.
— Ни в коем случае не делай этого. — У Анатолия был слишком категоричный тон. — Уж если возвращаться, то только вдвоем.
— Ты хочешь сказать, что две головы без суда отсечь труднее, чем одну?
— В каком-то роде да, — промямлил Анатолий.
— Похоже, у вам там произошел переворот. Итак, произнесешь напутственное слово?
— Последнее время я часто о тебе думаю. Мне кажется, ты поступил опрометчиво.
— Но ведь ты сам вывел меня на тропу войны и дал в руки лук и отравленные стрелы.
Анатолий деланно рассмеялся.
— Хватит трепаться. Оставь деньги на обратные билеты.
— Не волнуйся за меня. Лучше скажи: почему у него всегда выходит так, как он того хочет?
В трубке послышался вздох, потом я услышал:
— Не знаю. Но это на самом деле так. Позвони, когда вернешься. Обсудим за рюмкой чая, как жить дальше.
Я неопределенно хмыкнул и повесил трубку. Через минуту позвонил оператор и сообщил, что я задолжал государственному департаменту связи двадцать семь долларов. О чем меня уведомил хозяин заведения.
— Тебе не нужен помощник, Джо? — спросил я, кладя на прилавок стодолларовую банкноту.
— У меня нет сдачи, мистер. Если вам не трудно, разменяйте в магазине напротив.
— А если я сделаю ноги?
Бармен выставил на мое обозрение все шестьдесят четыре белоснежных зуба.
— Вы не похожи на вора, мистер.
— То есть?
— У вас совсем другое выражение лица.
— Ошибаешься, дружище. Я самый настоящий вор. Я звоню в Москву из каждого бара по пути, но еще не заплатил ни цента за разговоры. Да у меня и нет ничего, кроме этих ста долларов.
— Скажите Бернис, что вы от Стива-Кокосовая Мякоть. С чужих она берет полпроцента от суммы.
Я вернулся через пятнадцать минут, двенадцать из которых провел в камнях на берегу океана. Бармен даже не обернулся от раковины, когда я положил на прилавок кучу мятых бумажек.
— Во мне что-то испортилось. Вероятно от жары. Сегодня ужасно жаркий день.
Бармен не спеша спрятал деньги в жестяную коробку из-под бисквитов и засунул ее под прилавок. Потом поставил передо мной запотевшую от холода бутылочку с пивом.
— Пейте, мистер. Сегодня воистину жаркий день.
— Спасибо. А теперь угощаю я. Две больших «Баварии».
— В жару вредно много пить, мистер.
Бармен даже и не подумал исполнить мой приказ.
— Раз ты такой умный, скажи: почему мне не везет в любви?
— Вы слишком многого хотите от нее, мистер…
— Баунти.[1] Для своих, вроде тебя, я просто Шоколадка с кокосовой начинкой.
Бармен оценил мой юмор. Кончив смеяться, покачал головой.
— Это вам и мешает быть везунчиком, мистер.
— Что? — изобразил я полнейшее непонимание.
— Ваша ирония, мистер. Она как ржавчина. Она и вашу душу разъедает. Женщины — они любят, когда с ними серьезно.
— Я самый серьезный человек на свете, мистер Кокосовая Мякоть. Я бы даже сказал — трагический герой.
— Я это понял, мистер. А вот они вряд ли. Но трагедии им тоже не нужны.
— А что им нужно, Джо?
— Чтоб было всего в меру. Как в салате из тропических фруктов — немного папайи, несколько ломтиков ананаса, кубики банана, кружочки гуавы. Попробуй переложи того же ананаса — и все испортишь. Не надо портить себе самому жизнь, мистер.
— Я все понял, Джо. Спасибо за глупый совет. — Я встал и протянул ему руку. — Ты уверен, что тебе не нужен помощник?
— Нет, мистер Помоги Тебе Бог. — Он пошарил рукой под прилавком и протянул мне визитку с помятыми уголками. — Когда вернетесь в Москву, напишите мне письмо или открытку.
— Вот уж не думал, что ты, Джо, сентиментален.
Он снисходительно похлопал меня по плечу.
— А вот я так и знал, что вы наивны, как маленький ребенок. В вашу иронию вы прячетесь, как моллюск в раковину. Почему вы думаете, что вас все должны любить или наоборот ненавидеть?
— Да ты настоящий профессор психиатрии. Ладно, сдаюсь. Зачем тебе мое письмо?
— У меня сто двадцать три корреспондента во всех точках земного шара. Вы будете сто двадцать четвертым. К тому же Россия — удивительная страна. Акулий Плавник лопнет от зависти, когда узнает, что у меня есть марка с почтовым штемпелем России. Всего два слова, мистер, и ваша подпись.
Я пожал плечами.
— Я думал, марки собирают только дети. Что-то я не пойму тебя, Джо.
— И не надо. Мы и не должны понимать друг друга. Потому что Бог создал нас всех разными. Из этого, мистер, не надо делать трагедии.
Я молча направился к двери.
— Мистер Баунти! — окликнул он меня. — Погодите минутку!
Я слышал за своей спиной его шаги. Я смотрел в океанскую даль и размышлял над последней фразой этого бармена-философа.
На самом деле, зачем делать из собственной жизни трагедию? А что если попробовать сменить жанр?
Он положил руку мне на плечо. Я обернулся.
— Вы здесь не приживетесь. — У него были серьезные и даже печальные глаза. — Я вам очень не советую здесь оставаться.
— А я и не собираюсь, Джо. Откуда ты это взял? Не забывай заглядывать в свой почтовый ящик.
На даме было платье цвета вареного омара, ее тяжелые веки напоминали мякоть перезревшей папайи. Мне захотелось положить ей голову на грудь и всхлипнуть. Я взял в баре два кофейных рома и сел рядом с ней на диван.
— Меня зовут Дик, — сказал я, с трудом ворочая тяжелым языком. — Тебе нравится имя Дик?
Дама окинула меня оценивающим взглядом. Кажется, я успешно прошел тест на сексапильность — ее губы расплылись в широкой улыбке.
— Давада. Можешь называть меня Ди. Я тоже буду звать тебя Ди.
Мы чокнулись стаканами с ромом и выпили за нашу взаимную любовь.
— Почему ты разрешаешь своей дочке гулять одной? — спросила Ди, провожая заинтересованным взглядом двух длинноволосых парней в шотландских юбочках, которые шли в обнимку.
— Она сбегает, стоит мне заснуть.
— Потому что она выросла без матери. Послушай, может, нам стоит пожениться?
Ди повернула ко мне голову, увенчанную сложным сооружением из косичек разных цветов и размеров и внимательно посмотрела мне в глаза.
— Превосходная идея! — Я хлопнул ее по жирному плечу. — Сейчас найду Полину и сообщу ей о нашем решении.
Я попытался встать, но Ди крепко схватила меня за пояс и заставила остаться на диване.
— Я наблюдала за ней несколько часов. Наблюдала и размышляла.
— Да? И что? — Я был весь внимание.
— Вы с ней не пара. Она должна найти себе другого папочку.
Я задумчиво почесал затылок и велел проходившему мимо официанту принести два шерри.
— Собственно говоря, она мне не родная дочка. Ее отец, который приходится мне другом, поручил присмотреть за ней. Чтоб она не больно шалила.
Ди достала из сумки пузырек в виде торса обнаженной женщины и, громко хихикнув, обрызгала меня с ног до головы приторно пряной туалетной водой.
— У меня она не будет шалить. Я сделаю из нее пай-девочку. Ди любит пай-девочек.
Официант поставил перед нами две рюмки с шерри. Я взял одну и медленно вылил ее за пазуху Ди. Она даже не шелохнулась. Вторую я вылил в подол ее шелкового платья.
— Ненавижу лесбиянок, — сказал я, облизывая сладкий край рюмки. — Меня изнасиловала лесбиянка.
— Бедный мальчик. — Ди обняла меня за шею и прижала мой лоб к своей теплой липкой груди. — Ди тебя утешит. Ди любит утешать красивых мальчиков.
— Ты бисексуалка? Кого ты любишь больше: мальчиков или девочек?
Она все крепче прижимала к своей груди мой лоб. Потом мы каким-то образом очутились на полу под стеклянным столиком. Платье Ди задралось до пупка и я увидел ее мускулистые волосатые ноги и большой грязно-бурый фаллос.
— Ты очень красивая, Ди. — Я вылез из-под стола и стал раздеваться. — Сейчас мы с тобой займемся любовью на этом столе. Я хочу сверху.
Я уселся голой задницей на холодное стекло. Ди легла на живот, оголив узкие белые ягодицы, потом подобрала под себя колени и стала раком.
— Сейчас я трахну тебя, мой милый кузнечик! — воскликнул я и забрался на стол с ногами.
…Я очнулся на кровати в нашей комнате. Здоровенный негр в белом халате крепко держал меня за руки. Перед моими глазами вспыхивали сиреневые разряды.
— Успокойтесь, сэр, — сказал негр, когда я попытался приподнять от подушки голову. — Доктор уже едет к вам. Надеюсь, у вас имеется страховой полис?
— Все документы в сейфе.
Я попытался встать, но негр прижал мои руки к покрывалу.
— Я вызову администратора, и мы откроем сейф в его присутствии. Если вы, разумеется, дадите ключ.
Сейф, квадратный железный ящик величиной с коробку из-под бутылочного пива, стоял в большом шкафу, где висела наша одежда. Когда администратор открыл створку, в глаза мне бросились пустые вешалки. Их было раза в три больше, чем вешалок с одеждой — у Полины был богатый гардероб.
Я стиснул зубы и зажмурился. Казалось, меня хватит кондрашка.
Администратор протянул мне бумажник, в котором лежали деньги и документы. Мои были на месте. Из паспорта торчал клочок бумаги. Я поднес к глазам нацарапанные красным карандашом каракули:
«Взяла ровно половину. Желаю тебе удачи. И мне пожелай того же. Голубой-голубой Метис…»
Когда мы остались с глазу на глаз с доктором, пожилым американцем спортивной наружности, я сказал:
— Здесь очень плохой климат. Он плохо действует на мозг и нервную систему.
— Дорогой мой, здесь превосходный климат. — Доктор смотрел на меня своими насмешливыми светло-голубыми глазами. — Беда в том, что мы, белые, не умеем, да и не хотим отдыхать.
— Вы правы. — Мне стало покойно и захотелось спать. Но мне не хотелось оставаться одному. — Желаете выпить, доктор?
— Неплохая идея. — Он снял трубку и заказал в комнату пива. — А вы можете излить мне душу.
Он поудобней устроился в кресле.
— Вряд ли это получится. Я слишком много пил в последние дни и мало что помню.
— Попытайтесь собраться с мыслями.
— От меня сбежала девушка. Мне казалось, мы любим друг друга. Я даже хотел сделать ей предложение.
— Жаль, что не сделали. Женщины редко сбегают от своих будущих мужей.
Доктор потягивал пиво. У него было кирпичное от загара лицо. Лицо человека, над которым уже не властны страсти.
— Вы счастливы, доктор, — утвердительно сказал я.
— Наверное. Хотя об этом не задумываюсь.
— Я вам завидую. От всего сердца.
Он глянул на меня недоверчиво.
— Жаль, что я не имел возможности познакомиться с вами несколько дней назад. С вами и вашей подружкой. Думаю, я бы тоже позавидовал от всего сердца.
— Это все в прошлом. А в настоящем — пустое разбитое сердце.
— Вернетесь домой, и жизнь войдет в прежнее русло. То, что происходит на отдыхе, быстро стирается в памяти. Поверьте мне.
— Я не могу вернуться домой. Моя подружка была любовницей моего шефа. Мы сбежали тайком от всех. Мы думали, что не сможем жить друг без друга. — Я вздохнул, хоть мне уже не было горько. — Шеф свернет мне шею.
В глазах доктора сверкнул огонек любопытства.
— Забавно. Если, конечно, это не полет воспаленного воображения. И что, ваш шеф — влиятельный человек?
— Русская мафия. Слыхали о такой?
Доктор рассматривал меня с явным интересом.
— Хотите услышать совет старого зануды, в котором ощущение здравого смысла превалирует над всеми остальными чувствами?
— Валяйте.
— Найдите свою подружку и возвращайтесь вместе с ней домой. Шеф оценит вашу преданность и повысит вас по службе.
Я закрыл глаза и рассмеялся.
— Не верите? Можем заключить пари. На любую сумму.
Я перестал смеяться.
— Вы, доктор, работали психиатром. Угадал?
— Да. Но я сказал это не потому, что опасаюсь за вашу психику и хочу утешить вас надеждой на лучшее. Дело в том, что я хорошо знаю психологию начальства. Не думаю, чтобы ваш шеф составлял исключение.
— Его чуть ли не с пеленок прозвали Львом. Ему очень подходит это прозвище.
— Тем более. Цари любят не только казнить, но и миловать.
— Он привязан к этой девчонке — он, можно сказать, воспитал ее. И стал ее первым мужчиной.
— Это лишь говорит в пользу моего соображения. Желаете заключить пари?
— Но как мне найти ее? Она настоящая сумасбродка. Быть может, она уже летит в Штаты или Латинскую Америку.
— Она поблизости, уверяю вас. Не исключено, что наблюдает за вами. Женщины любопытны. Между прочим, я могу помочь вам найти эту девушку.
— Вы? — От удивления я приподнялся на локтях. — Вам-то что за смысл?
— Обыкновенное любопытство одинокого старика, который уже почти четверть века ведет растительное существование в этом земном, черт бы его побрал, раю. Оно вовсе не бескорыстно — во-первых, если мы заключим пари, я выиграю деньги, во-вторых, получу подтверждение одной своей теории. Увы, это не изменит моего скептического отношения к двуногим сородичам.
Яхта принадлежала какому-то голливудскому красавчику, чьи фотографии украшали салон, обставленный, как грим-уборная снимающегося вестерна. Я снял со стены и примерил перед большим зеркалом головной убор индейского вождя племени чероки, пришедшего выкурить с бывшим врагом трубку мира.
У меня был очень жалкий и растерянный вид.
— Голливуд испортил наши вкусы и представления о жизни, — заметил выглядывавший из-за моей спины доктор. — Похоже, целые поколения поверили в сказку о том, что жизнь имеет счастливый конец.
— Я тоже в это верю, доктор. — Я снял головной убор и вернул его на прежнее место. — А вы, разумеется, не верите.
Доктор рассмеялся.
— Хотел бы, да что-то не получается. Слишком много перед глазами живых примеров. Взгляните туда. Это не она?
То была Полина. Она надела сиреневое платье с разрезом. Узкая черная маска делала ее лицо еще более юным и волнующе прекрасным. Я понял, что на доктора она произвела большое впечатление.
— Жаль, что мы с вами не догадались надеть маски. Куда же вы? Ведь мы договорились, что вы не станете применять силу!
Я уже не слышал его. Я подскочил к Полине, схватил ее за руку и потащил на палубу. Она и не думала сопротивляться.
— Я так и знала, что встречу тебя здесь, Голубой Метис.
— Что ты затеяла? Почему сбежала?
Она сняла маску и посмотрела мне в глаза.
— Так надо, Метис. Ты сам это знаешь.
— Ты нашла себе кого-то? Потаскушка. Лев был прав, когда говорил, что за тобой нужен глаз да глаз…
Я осекся, увидев крошечные слезинки в уголках ее сильно накрашенных глаз.
— Он всегда прав, и я очень скучаю по нему.
Она быстро отвернулась и стала смотреть в темно-синюю бездну океана.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал? — спросил я, беря Полину за обе руки. — Я не хотел бы потерять тебя.
— Ты не потеряешь меня — не бойся. Ты… Я всегда хотела иметь брата.
— Я не гожусь на эту роль.
Мои руки бессильно упали. Она схватила их и прижала к своим щекам.
— Так нам обоим будет лучше, Голубой Метис. Помнишь, как было хорошо, когда Макс был в Италии?
— Но это только потому, что мы жили в предвкушении счастья, — возразил я.
— Может быть, но… — Она вздохнула. — Все равно тогда было лучше, чем потом.
Она положила голову мне на грудь и замолчала. Мы стояли овеваемые легким свежим ветерком. Странное дело, в тот момент я не хотел Полину, хотя до недавнего времени даже прикосновение ее руки вызывало во мне желание.
— А если я исправлюсь, — тихо сказал я и осторожно погладил ее по мягким душистым волосам…
— Не надо. Оставайся таким, какой ты есть. Я тоже останусь, какая я есть. Зачем портить друг другу жизнь?
— Вот вы где! — Доктор протянул руку Полине. — Я друг вашего… друга. Пойдемте, я представлю вас владельцу яхты мистеру Бэртоломью, Алэну Бэртоломью.
Я весь вечер наблюдал за Полиной, которая пользовалась явным успехом у мужчин. Я видел, как она перекочевывала из одних объятий в другие, и хотя все это происходило под добрую старомодную музыку Штрауса и Фримля и выглядело более чем пристойно, меня терзала ревность. В какой-то момент мне даже показалось, что я смог бы убить ее.
— Выпейте и расслабьтесь. — Доктор протянул мне высокий стакан, в котором плавали кусочки фруктов. — Вы напоминаете мне оперного Отелло без грима. Я же предупредил вас — никаких выяснений отношений. Она не изъявила желание вернуться домой?
— Я не спросил ее об этом. Зачем? Я не хочу, чтобы она снова стала наложницей этого индюка.
— Вы же сказали, что его зовут Львом.
— Какая разница? — Я пожал плечами и залпом выпил сладкую бурду, пахнущую ванилью и бананами. — Моя женщина должна принадлежать мне одному и никому больше.
— Тогда вам не стоит возвращаться домой.
Доктор сел на стул рядом и обнял меня за плечи.
— А как же наше пари?
— Черт с ним. Можем заключить другое. Хотите, чтоб я вам помог?
Остаток вечера мы с доктором были неразлучны. Я надирался под баюкающе красивые мелодии и выворачивал перед доктором собственную душу.
— Ты молодец! Ты — настоящий мужчина! — то и дело восклицал он и хлопал меня по плечу. — Мы заставим ее быть верной подружкой. Обязательно заставим.
— Полину нельзя заставить сделать что-либо силой, — возражал я.
— Еще как можно! Женщин надо учить. Смолоду. Иначе некому будет вынашивать и рожать наших детей.
— Мне не нужны дети, док. Мне нужна она, — бормотал я, все ниже и ниже клонясь к столу. — Знаешь, какие у нее дивные ямочки на попке? Нет, ты не знаешь и никогда не будешь знать. А вот я знаю. А еще пупок как у Ше-хе-ре-за-ды. — У меня заплетался язык. — Слыхал про такую, док? И вообще с ней можно провести тысячу и одну ночь и умереть. Я хочу умереть, док, слышишь?..
