Ни я, ни она не успели ничего сказать – проснулся и зашевелился Антон.
– Ну, что, голубки, пробудились? – громко проговорил он, потягиваясь.
Он первым соскочил с тахты, натянул брюки, пошел умываться, пока не проснулись соседи… Лора встала, попросила меня отвернуться и начала одеваться тоже.
– У тебя есть чистая тряпочка или вата? – спросила.
Я достал из шкафа чистое полотенце.
– Отвернись! – попросила она.
Краем глаза я видел, что она, приспустив мои лыжные брюки, что-то делала у себя там, слегка наклонившись…
Антон вошел, когда Лора уже оделась и причесывалась перед зеркалом.
А я, облачившись во вчерашнюю свою белую рубашку, сидел на тахте и смотрел. И почему-то особенно к месту чувствовал себя именно в белой рубашке. И не мог отвести глаз. Сердце сжималось от ощущения невыразимого, небывалого родства.
Антон отправился на кухню ставить чайник. Лора обернулась. Медленно подошла ко мне, наклонилась и прислонилась лицом к моему лицу.
– У тебя есть записная книжка? – спросила тихо.
– Конечно.
И она сама написала свой телефон. На работу. Гребнева. Лора Гребнева – так ее подзывать.
Горячая, пылкая нежность сжигала меня, но я сидел, не в силах пошевелиться.
Вошел Антон с чайником. Быстро они с Лорой выпили по стакану. Ушли.
Некоторое время я по-прежнему сидел на тахте неподвижно. В груди возникали спазмы. То радость рвалась наружу, то жгла печаль. Наконец, горячая нежность затопила все. Глаза защипало.
День, однако, уже начался. К десяти нужно было ехать в детский сад, договариваться о фотографии. Я ведь зарабатывал тем, что фотографировал детей в детских садах. Неофициально, можно даже сказать, подпольно. В советском государстве это было запрещено. Это называлось «частнопредпринимательская деятельность» и каралось по закону.
Вчера дозвонился заведующей, на сегодня договорились. Денег совсем уже нет – надо, обязательно надо ехать.
Я опять чувствовал себя, как в тумане.
Ехал в метро, потом в автобусе. Было тихо, пасмурно. Весна, 28-е марта. Значит, вчера 27-е? День рождения матери, давно умершей, а завтра день рождения сестры. Вот ведь совпадение… Маму, как уже сказано, я не помнил живой, только на фотографии. И вот вчера ее день рождения и – эта странная встреча, неожиданное происшествие. Лора…
Вообще-то до Лоры у меня было пять девушек, с которыми был сексуально как будто близок, но по-настоящему ни с одной… Первая любовь – тоже Лора, темноглазая живая девчушка одиннадцати лет в Лесной школе – но то любовь детская, несерьезная, и естественно, что даже намека на какую-либо эротику не было. Еще одна, тоже фактически первая – в городской школе, в восьмом классе. Голубоглазая, со светлыми волосами, Светлана…. Ни одного поцелуя… А вот первую женщину в эротическом смысле вряд ли можно назвать любовью, увы…
Движения мои в то утро были неспешны, замедленны, я как будто боялся расплескать что-то в себе, что-то нарушить. То, что происходило вокруг, почти меня не касалось – какие-то процессы происходили внутри меня. И все же в детский сад я поехал…
С заведующей разговаривал очень спокойно, сдержанно. Мои «представительские» фотографии ей понравились. Договорились о съемке на понедельник. А был четверг.
Ехал обратно и подумал вдруг, что вот теперь если что-то со мной случится – милиция, фининспектор, ОБХСС, КГБ… – будет, с кем поговорить на прощанье, с кем расстаться. А то ведь и не с кем по-настоящему. Хотя неизвестно, конечно же, как она… Не опытен я, ничего не поделаешь.
И когда подошел к телефонному автомату, чтобы позвонить и договориться о встрече как можно скорее, и уже опустил монету, долго стоял в раздумье. Ведь нужно назначить конкретный день. Какой? Сегодня, наверное, исключается – устали оба, надо выспаться, она работает, а я не в форме. Это ведь очень важно – быть в форме, особенно в первый раз. Женщины не прощают, если… Да, сегодня исключается, это точно. Значит, завтра? Но завтра – день рождения сестры. Старшая сестра, хотя и двоюродная, но она мне как мать – после смерти матери и гибели отца жили втроем – с ней и с бабушкой, а потом и бабушка умерла, остались вдвоем. Самый близкий человек Вера из родственников, не пойти на ее день рождения нельзя никак. Значит, с Лорой – послезавтра? Кстати, как раз суббота.
Только на миг беспокойство возникло – ведь целых два дня! Два дня!… Но – погасло. Ничего страшного. Тем более, что она ведь работает. …
– Лору Гребневу попросите, пожалуйста, – сказал, услышав в трубке чужой женский голос.
– Одну минутку.
Зовут.
– Да, я слушаю…
Приветливо, хотя и строго. Она.
– Лора, здравствуй. Это я, Олег. Узнала?
– Конечно, узнала. Здравствуй…
Голос потеплел тотчас, стал ласковым – как еще совсем недавно.
– Ну… как ты? – спросил тихо.
– Хорошо, отлично. А ты?
Божественная, волшебная музыка. Ясно, что рядом с ней люди, и она не может быть до конца искренней. Во мне все плавилось от счастья…
– Когда увидимся? – я.
– А когда ты хочешь? – она.
Да, весь мир пронизан музыкой, весь! Телефонная тесная будка реет в райском пространстве, и мы оба, казалось мне, определенно светимся на концах телефонного провода, а с ними и провод, и телефонные трубки наверняка излучают сияние…
– Сегодня мы будем спать, да? – сказал я. – А завтра я иду на день рождения к сестре. Надо, понимаешь, она мне самая близкая родственница… Может быть, послезавтра, в субботу?
Я говорил это, но голос мой мне самому казался неприятным, фальшивым, я не понимал, в чем дело, но что-то явно было не то, не то…
Она не ответила сразу, помолчала, а я уже весь трепетал в беспокойстве: что-то очень вдруг не понравилось мне. Но что? Что?…
– В субботу я не смогу, знаешь, – сказала она как-то холодно, напряженно.
Миг общего молчания наступил.
И она добавила, но так же холодно:
– Нет, никак. В субботу никак.
Исчезла музыка, полная тишина, Я ворочался в тесной будке, словно упав с высоты, искал слова подходящие – это опять было непонятно и странно, странно…
– Да? Жалко, – проговорил как-то неуклюже, неловко, с торопливостью, ощущая, что будто бы воздуха не хватает…
– А… А в воскресенье? – нашелся, наконец. – В воскресенье ты сможешь?
Я ненавидел себя, с отвращением слышал то, что говорю, но продолжал, ощущая, кажется, что и она там, на том конце провода, слушает с неприязнью…
– Тогда в воскресенье давай, хорошо? Ладно? Ты сможешь? В воскресенье ты сможешь? – продолжал суетливо.
Короткое молчание. И:
– В воскресенье пожалуй. Постараюсь. А где?
Около метро «Дзержинская». У выхода. В семь вечера. У того выхода, который к магазину «Детский мир». В семь. В воскресенье.
И все же это не то. Не то! Я сам себе не нравился совершенно, я прямо-таки ненавидел себя, хотя и не понимал, за что.
Но все-таки договорились.
Что же, что произошло? Почему я так отвратительно себя чувствовал? Снова и снова повторял в воображении весь разговор, настойчиво убеждал себя в том, что все правильно, ничего плохого не было ровным счетом, наоборот – ведь договорились! Пусть только через три дня, пусть не в субботу, как хотел, но договорились же! Сам ведь предложил ей в субботу – не сегодня, не завтра, а только в субботу. Ну и что, что она не может в субботу? Мало ли… В воскресенье она же ведь согласилась!
Так я настойчиво убеждал себя, но что-то крайне не нравилось все равно!
И я вновь вошел в телефонную будку и даже протянул руку к трубке… Позвонить опять! Немедленно! Предложить встречу сегодня! Сегодня же! После работы, раз уж она работает. Сегодня! Ведь она не может не хотеть после того, что было! И я хочу, хочу…
Даже бросил монету и снял трубку…
Но – сдержался. Глупости! Что это я, с ума схожу, что ли? Глупости! Что это я… Все – правильно! В конце концов даже хорошо, что три дня… То есть почти четыре… Да, почти четыре дня – ведь сегодня тоже! Нет, все правильно. «КЛБ» – как любит выражаться Антон: «Крепче Любить Будет». Еще Стендаль, кстати, писал, что три дня – оптимальный срок для разлуки и созревания любви. Для «кристаллизации любви», как он выражался! Вот и подождем три дня. Все будет нормально…
