Машины работали самым малым ходом, чтобы не поранить ненароком кашалотов.
Я оглянулся. Вокруг только свободные от вахты матросы. Никого из ученых не видно.
Ну, конечно, они же все сейчас возле мезоскафа! Я бросился туда…
У мезоскафа собрался почти весь ученый совет в полном составе. Казимир Павлович надел синий комбинезон, он явно собирался принять участие в погружении. А Волошин? Засунув руки в карманы, Сергей Сергеевич стоял чуть в сторонке и внимательно, но не вмешиваясь, наблюдал, как его «мальчики» готовят мезоскаф к погружению.
— И вы в глубину, Казимир Павлович? — спросил я.
— Конечно. А почему это вас удивляет? Киты ведь непревзойденные ныряльщики, и я хочу подсмотреть, как они это делают. Находили кашалотов, которые погибли, зацепившись за телеграфный кабель на глубине свыше двух километров. И всплывают они быстро, не опасаясь никакой кессонной болезни. Много тут еще непонятного, вот я и пытаюсь разобраться…
— А вы надеялись, что в мезоскафе окажется свободное местечко? — подмигнул мне подошедший Волошин. — Не мечтайте. В его конструкции места для прессы не предусмотрены.
— Но Вас самого, кажется, не берут, дорогой Сергей Сергеевич!
— К сожалению, я еще не настолько развил в себе телепатические способности, чтобы испепелить вас взглядом, — зловеще ответил Волошин. — Но это будет! А пока я откладываю ответный удар, ибо очень спешу.
— А куда вы спешите? — насторожился я, боясь прозевать что-нибудь интересное.
Сергей Сергеевич усмехнулся и многозначительно ответил:
— Туда, откуда лучше всего наблюдать за китами, — и зашагал к трапу.
Я стоял на палубе в некоторой растерянности. Идти за ним или остаться? Куда он отправился?
Но тут над палубой прогремела усиленная репродукторами команда:
— На лебедке! Майна помалу!
Мезоскаф спустили на воду. Шлюпка перевезла к нему Логинова, Макарова, Бека и одного из «молодых Эдисонов», который должен был заменить нынче Волошина. Один за другим они скрылись в люке. Шлюпка отошла от мезоскафа. Вода вокруг него забурлила, и он начал медленно погружаться. Вот уже и рубка скрылась под водой.
Оглядевшись по сторонам, я увидел, что все ученые уже исчезли с палубы. Откуда же они ведут наблюдения и какие именно?
Наблюдательная камера на носу! Как же я забыл о ней?
Я помчался в камеру, чуть не свалившись по дороге с крутого трапа. Тихонечко приоткрыл дверь, протиснулся бочком…
В камере полутьма. Все лампы потушены, лишь из огромных иллюминаторов льется солнечный свет, приглушенный водой.
Я хотел подойти поближе к иллюминатору и замер, услышав недовольный голос Елены Павловны:
— Осторожно, вы наступите на меня. Кто это?
— Это я, Елена Павловна. Не помешаю?
— Нет, если будете вести себя тихо.
Я опустился на матрац, приник к иллюминатору…
И увидел совсем близко, метрах в четырех от себя, черный лоснящийся бок кашалота!
Потом гигант повернулся и начал уходить на глубину, мерно работая широкими лопастями своего мощного хвоста, словно помахивая нам на прощание перед тем, как погрузиться в глубины океана.
Он уплыл, и за иллюминатором стало пусто.
— Ушел совсем? — спросил я.
— Не думаю.
— А где другие кашалоты?
Прошла минута, другая. Кашалоты не появлялись.
Елена Павловна сняла трубку телефона, висевшего на стене.
— Мостик? Аркадий Платонович, я не вижу кашалотов… Хорошо. Отошли в сторону, — повесив трубку, пояснила она. — Сейчас попытаются к ним снова подойти поближе.
— Обидно, что так трудно за ними наблюдать, — посочувствовал я. — А из мезоскафа, наверно, и вообще лишь чудом увидишь вблизи ныряющего кашалота. Попробуй угадать и очутиться именно там, где он нырнет.
— Да, техника нас пока не балует. Давно Волошин обещает наладить звуковую приманку, да пока не очень что-то получается…
«Звуковая приманка» — звучало загадочно и весьма интригующе.
— А где, кстати, сейчас Волошин? — спросил я.
— Вероятно, у себя в локаторской.
— Надо туда заглянуть.
Над дверью локаторской горела красная лампочка. Я поколебался: у рентгеновских кабинетов в больнице такие лампочки, загораясь, предупреждают, что посторонним входить нельзя. Но я все-таки постучал в дверь и, не получив никакого ответа, осторожно приоткрыл ее…
В локаторской царила полная тьма, только кое-где призрачным холодным светом мерцали разноцветные шкалы приборов. Что можно отсюда увидеть?
— Замрите на месте и не двигайтесь, пока глаза не привыкнут! — грозно сказал из темноты Волошин. — А то еще устроите нам короткое замыкание в самый пикантный момент.
Постепенно глаза привыкали к темноте. Я уже различал два силуэта, склонившихся над чем-то в напряженном ожидании.
Протяжный скрипучий звук вдруг нарушил тишину: словно медленно раскрылись плохо смазанные ворота.
— Не слишком мелодичный голосок, а? — тихонько сказал Волошин.
— У кого?
— Ну вот, кашалот с вами здоровается, а вы…
— Это был голос кашалота?
— Да. Вернее, один из его голосов. Другие мы не слышим, они в дальней части спектра, но приборы их все записывают, потом я вам покажу. Тут важно ничего не упустить, многое может пригодиться для улучшения нашей техники. Вы не забыли моей голубой мечты — сделать мир прозрачным? Так вот, у кашалота тут есть чему поучиться…
Волошин замолчал, проверяя какой-то прибор, потом продолжал:
— Зрение у кашалота развито слабо, он даже собственный хвост разглядеть не может. Но зато по эхолокации тому же дельфину сто очков вперед даст. Воспринимает сигналы в широчайшем диапазоне частот — от нескольких десятков герц до двухсот тысяч. А верхний предел слышимости нашего с вами уха в десять раз ниже. Так что они в полном смысле видят ушами, различая препятствия до десятых долей миллиметра. А понадобится, так ультразвук может служить и для защиты или нападения: кашалот глушит им добычу, лишает ее способности ориентироваться. И ведь как это ему удается, непонятно! По всем расчетам, приемники звуковых колебаний должны располагаться на расстоянии полуволны между собой. Это десятки метров. Точная математика — а кашалот как-то ухитряется обходиться с приемниками, разнесенными друг от друга всего на метр…
Сергей Сергеевич сокрушенно покачал головой, но тут же бодро добавил:
— Но и мы кое-что умеем, кое-что умеем… Сейчас увидите. Ты готов, Петя?
— Готов. Переключать? — спросил помощник.
— Включай.
И передо мной, слепя глаза, вдруг словно распахнулось окно в какой-то сияющий простор, Это было не окно, а большой экран. На нем по сверкающему полю быстро двигалась продолговатая черная тень, сверху вниз, по диагонали. Справа от экрана на шкале все время менялись цифры: 200… 300… 400…
— Укрупни план, — скомандовал Волошин.
Черная тень вдруг сразу заняла почти весь экран, и я узнал лобастую, будто обрубленную голову кашалота!
— Где он? — спросил я.
— На глубине шестисот с лишним метров, — ответил Волошин, вглядываясь в изображение. — Следите за шкалой справа. Прибавь немного резкости, он у тебя не в фокусе, — это он сказал уже помощнику.
Изображение стало отчетливее. Оно напоминало большую черно-белую фотографию или, точнее, кадр из фильма — ведь кашалот жил, двигался. Несмотря на бедность цветов, полутени отчетливо передавали мельчайшие детали.
Это казалось чудом. Я не мог понять, каким же образом, сидя в совершенно темной комнате, отгороженной стальными переборками от всего мира, мы можем видеть ныряющего кита сквозь толщу воды чуть не в километр! Да еще, пожалуй, отчетливее, чем я видел недавно морских гигантов собственными глазами сквозь стекло, пока они резвились у поверхности воды.
Я повернулся к Волошину, но он остановил меня властным жестом:
— Лекции потом, пока смотрите. Изображение хорошее?
— Отличное!
— Признаете, что у нас тут лучший наблюдательный пункт?
— Признаю.
— Очень мило с вашей стороны. За это мы вам сейчас покажем нечто совершенно уникальное. Вы бы хотели увидеть душу этого красавца?
— Душу?
— Ну, если не душу, то хотя бы скелет. Душа, говорят, — пар, ее не увидишь. А вот косточки… Сейчас попробуем.
Сергей Сергеевич легонько отстранил своего молодого помощника и придвинулся поближе к пульту.
Несколько секунд он колдовал с рукоятками…
И вдруг изображение на экране изменилось… Теперь оно напоминало рентгеновский снимок. Отчетливо была видна каждая косточка внутри кита: огромные пластины черепной коробки, мерно и волнообразно движущиеся звенья позвоночника, напоминающие по своим размерам детали какой-то чудовищной машины, гибкие хрящевые утолщения внутри раздвоенного хвоста…
