— Мутновато, мутновато, — бормотал недовольно Волошин, наблюдая, как меняется изображение на экране.
— Сергей Сергеевич, локатор улавливает какие-то сигналы! — воскликнул вдруг Петя.
— Какие еще сигналы? — Волошин повернулся к экрану гидролокатора.
По экрану время от времени пробегала голубоватая вспышка.
— Странно… Повторяется почти точно через полторы секунды, — пробормотал Волошин. — Что за помехи?
— Похоже на эхолокацию, — неуверенно сказал Петя. — Видите? Основной сигнал, а потом будто эхо…
— Какая частота?
— Около пятисот герц.
— Ни один эхолот с такой частотой не работает. Просто машина твоя барахлит, нечисто работаешь.
Петя негодующе фыркнул и хотел что-то ответить, но Сергей Сергеевич перебил его:
— Видишь, сигналы исчезли. Явно какие-то помехи были. Ладно, не ворчи, потом разберемся, когда расшифруем все записи. А пока лучше за китом следи, а то потеряем его.
Изображение кашалота, в самом деле, сдвинулось к самому краю экрана. Петя начал что-то подстраивать, но тут же, оглянувшись, сказал:
— Сергей Сергеевич, он беспокоится.
— Кто?
— Кит.
— Ладно, переключи.
Изображение на экране снова стало прежним: черный кашалот на сверкающем фоне. Кит вел себя беспокойно, это заметил теперь и я. Дважды он так стремительно менял направление, что почти исчезал с экрана, и Волошину не сразу удавалось его опять «поймать в кадр».
— Дайте лучше я, Сергей Сергеевич, — попросил помощник. — У меня руки привычнее.
Волошин уступил ему место за пультом, недовольно бормоча:
— Чего он мечется? Не могли же мы так возбудить его. Ты все снимаешь, Петя?
— Съемочная камера включена с самого начала, Сергей Сергеевич.
— Ладно. Стой! Не уходи!
Волошин выкрикнул это, когда откуда-то снизу на экран вдруг медленно вползло еще одно продолговатое черное тело. Второй кит? Нос у него тоже тупой, только иной формы. И что это за странный горб у него на спине? Какие-то крылья?!
— Мезоскаф! — воскликйул Петя.
— Точно, — согласился Волошин, — Значит, это они кита встревожили, а не мы.
Несколько минут мы завороженно наблюдали, как где-то в кромешном мраке морских глубин, почти за полтора километра под нами, встретились владыка океанов и маленький кораблик, построенный человеческими руками.
Кашалот начал описывать круги возле мезоскафа. Тот остановился, замер.
Представляю, как все там сейчас прильнули к иллюминаторам. Наверное, волнуются: что может взбрести в голову гиганту? Пожалуй, достаточно одного случайного удара мощным хвостом, чтобы мезоскаф смяло и покорежило, как детскую игрушку.
— А не заглянуть ли к ним в гости? — пробормотал Волошин.
Петя опасливо посмотрел на него:
— Не надо, Сергей Сергеевич. Я и то беспокоюсь, не слишком ли долго мы их держим в луче. Ведь еще не проверено как следует.
— Знаю, — мрачно ответил Волошин. — Да уж больно руки чешутся. Сейчас бы мы на их лица посмотрели, а потом можно и до мозга костей добраться. Ты что, не веришь?
— Верю, — поспешно ответил Петя, — только рискованно.
— Ладно, оставь в кадре одного кашалота, — согласился Волошин. — Ах, что же ты, шляпа! Ушел! Ушел!
— Я не виноват, Сергей Сергеевич, он всплывает.
— Верно. Ну, ладно. Можешь выключать, И камеру выключи. Чтобы к вечеру пленка была вся проявлена! Скажи там, в лаборатории, я их разнесу, если не сделают.
Экран померк, стихло монотонное гудение кинокамеры. Щелкнул выключатель, и я зажмурился от яркого света.
— Пошли на воздух, — устало сказал Волошин. — Интересно, что они расскажут, когда всплывут. Ощущали как-нибудь наш луч?
Пока мы шли по коридору, Волошин выглядел таким утомленным и задумчивым, что я не решался донимать его расспросами. Но когда мы поднялись на палубу и влажный теплый ветер словно погладил нам лица ласковой, нежной ладонью, Сергей Сергеевич сразу оживился и насмешливо спросил:
— Что? Распирают вопросы? Не терпится скорее описать историческое событие, свидетелем которого выпало счастье быть нашему специальному корреспонденту? Только, чур, не слишком перевирать! И ради бога, не давайте этой главе никакого зловеще-сенсационного заголовка, вроде «Живой скелет на глубине полутора километров»!
Мы выбрали местечко на полубаке, откуда было лучше наблюдать за ныряющими китами. Они все еще продолжали резвиться возле «Богатыря».
— Признайтесь, что изображение было весьма неплохое, — ревниво сказал Волошин, закуривая сигарету и прикрывая зажигалку ладонью от ветра. — Все детали можно рассмотреть почти так же отчетливо, как отсюда, с борта корабля, верно?
— Верно, — согласился я. — А уж со скелетом было прямо фантастическое зрелище! Лучи рентгена?
— Не совсем. Наш прибор основан совершенно на ином принципе. Назовем его условно «звуковизор». Мы стараемся создать универсальный аппарат, способный делать прозрачными любые преграды. Но для каждой из них нужна своя отмычка.
— Мезоскаф всплывает! — прервал нашу беседу чей-то крик.
— Где?
— Это кашалот, не мезоскаф!
— Да не там, левее, не туда смотришь.
— И там кит.
— Нет, правда, мезоскаф.
Вода метрах в пятидесяти от «Богатыря» по правому борту вспенилась, будто закипела. Из пены вынырнула узкая стальная рубка.
Когда «Богатырь» осторожно приблизился к всплывшему мезоскафу, люк рубки распахнулся и из него до пояса высунулся Макаров. Скуластое обветренное лицо его сияло.
— Привет от кашалотов! — крикнул он. — Имели свиданьице, можно сказать, с глазу на глаз.
Волошин многозначительно посмотрел на меня и сказал:
— Ну, а о том, что вы видели, пока ни слова! Ясно?
Один из матросов со стрелы ловко прыгнул на палубу подводного кораблика и пришвартовал его к высокому борту «Богатыря». Спустили штормтрап. Первым по нему поднялся Логинов, за ним Бек, последним Макаров. Он тут же хлопнул Волошина по плечу:
— Понимаешь, как повезло! Рыскаем туда, сюда, никак не можем кашалота нащупать. И вдруг столкнулись с одним ну прямо нос к носу! Он пошел возле нас круги описывать. Проявим пленочку, сам увидишь. Потрясающее зрелище!
— Ну, а как… — Волошин неопределенно покрутил пальцами в воздухе.
— Что как?
— Вообще… погружение прошло?
— Порядок! Я же тебе рассказываю…
— И никаких… помех?..
Я-то понимал, о чем допытывается Волошин: как они себя чувствовали в мезоскафе, когда его нащупал луч локатора.
— Какие помехи? Что я, первый раз ныряю, что ли? Все прошло отлично, сеанс наблюдений выдержан полностью, а пленочку привезли такую! Увидишь — ахнешь: глазки у него маленькие, а пасть раскрыл — вот-вот проглотит! Уникальные снимки, правду говорю.
— Ладно, посмотрим, — ответил Волошин. — Только быстро тебе проявить не успеют.
— Это почему же? — возмутился Макаров. — Сейчас сам отнесу и не уйду из кинолаборатории, пока все не проявят в лучшем виде. Не хватало еще, чтобы они такую уникальную пленку запороли.
— У них уже работы вот так, — сказал Волошин, красноречиво проведя себя ладонью по горлу. — Я тоже тут неплохую пленочку успел снять, можно сказать, уникальную.
— Подумаешь, что ты тут мог снимать! Твои кадрики подождут…
— Нет, Жан, мне больно тебя огорчать, но они уже в проявочной машине. Как утверждает старая французская поговорка: «Кто опаздывает на охоту, теряет свое место». В справедливости ее тебе волей-неволей придется убедиться.
Макаров торопливо полез обратно на трап — видно, за пленкой. Волошин подмигнул мне и направился к Логинову, который, присев в сторонке на крышку светового люка, стаскивал с себя резиновые сапоги. Казимир Павлович уже куда-то исчез. Видно, рассказывать о погружении мне сейчас никто не станет. Придется подождать.
Вечером, спускаясь вниз, я поймал у дверей кинолаборатории Макарова. Вид у него был победный, настроение прекрасное — видно, задал работки лаборантам. Но рассказывать он ничего не стал:
— Потерпите немного, все увидите. Это надо видеть!
В кинозале было уже тесно, словно на открытии международного фестиваля. Спасибо, Волошин занял мне местечко.
— Казимир Павлович, присаживайтесь с нами, мы потеснимся, — пригласил он проходившего мимо Бека.
— Благодарю, но мои химики обидятся, если я им изменю.
— Как ваши наблюдения, Казимир Павлович? — спросил я. — Есть что-нибудь интересное?
Бек слегка развел руками:
— Я не любитель поспешных выводов, а наша наука требует неторопливых анализов. Сегодня сенсаций мы ждем от Сергея Сергеевича…
— Ну, какие там сенсации, — отмахнулся Волошин. — Так… Некоторые наблюдения из области гидроакустики.
— Акустические способности кашалотов, конечно, любопытны, — неторопливо проговорил Казимир Павлович, — но тема ваших исследований, уважаемый Сергей Сергеевич, имеет уже длинную историю…
— Еще великий Леонардо… — перебил его Волошин.
— Вот именно. Еще Леонардо да Винчи первый предложил: «Если ты, будучи в море, опустишь в воду отверстие трубы, а второй конец ее приложишь к уху, то услышишь идущие вдали корабли…» — Ну, конечно: великий Леонардо — отец бионики!
— Но признайтесь: конструкция ваших гидрофонов основана в точности на этом древнем принципе, а? — И торжествующий Бек, глуховато засмеявшись, пошел по проходу, высматривая свободное местечко.
— Хм. Он тоже припас что-то любопытное, — озабоченно покачал головой Волошин. — Но последнее слово все-таки останется за нами, — добавил он, интригующе показав мне толстый сверток бумажной ленты, видимо, от прибора-самописца, который держал в руках.
Первой показали пленку, снятую на мезоскафе во время погружения.
Признаться, на меня не произвели особенного впечатления эти мелькающие кадры. Камера схватывала то промелькнувший хвост кашалота, то просто какую-то крупную темную массу — ничего толком не поймешь.
Видимо, и сам Макаров почувствовал, что фурора его пленка не вызвала. Когда зажегся свет, он восторженно воскликнул:
— Уникальные кадры, верно?
Но тут же, глянув на лица зрителей, уже совсем другим тоном добавил:
— Хотя, конечно, это надо было видеть своими глазами. Камера что? Она дура, в одну точку смотрит…
Встал Сергей Сергеевич Волошин. Весь его вид говорил о полном и не вызывающем никаких сомнений торжестве, и я ожидал, что он, конечно, не удержится и закатит ликующую речь. Не в его характере упускать такой прекрасный повод. Но Волошин скромно сказал:
