Почему я листаю этот дневник? Что привлекло мое внимание?
Немалое значение имеет обостренное любопытство человека, который с малых лет стремится хоть краем глаза заглянуть в студеную зиму 1920 года, когда восставшие кулаки остервенело искололи вилами и бросили в колодец братьев моего отца тюменских коммунистов ветеринарного врача Андрея Трофимова и председателя Пятковской коммуны Николая Трофимова; заглянуть в ту зиму, когда ручьями лилась кровь сотен и тысяч других борцов за новую жизнь. Дневник колчаковского офицера Толмачева в какой-то степени позволял это сделать. Но была и другая цель.
Вернемся к дневнику и прочитаем еще несколько строк:
«Мне удалось бежать. В Новониколаевске перешел по льду Обь, на станции Кривощеково влез в товарный вагон и добрался до Барабинска, оттуда — в Омск, потом — в Тюмень. Выдавая себя то за спекулянта, то отпущенного по болезни красноармейца, я пробирался к себе домой в Топорковскую волость…»
Стоп! Запомним — Топорковская волость.
Теперь о второй, главной цели, которая толкнула меня порыться в архиве.
Мне нужны были материалы, касающиеся зарождения милиции на Урале: и той, что после Февральской революции сохраняла кадры царского режима, и той, которая родилась после завоеваний Октября, попутно и материалы о милиции, существовавшей при Колчаке.
Собирая материал, я наткнулся вначале на дневник колчаковца Василия Толмачева, а затем на небольшую корреспонденцию под названием «Страничка скорби», опубликованную в газете «Уральский рабочий» 28 июля 1920 года.
«9 июля в Алапаевске состоялись торжественные похороны начальника милиции 3-го района Е. И. Рудакова и его жены, зверски убитых скрывающимися в лесу бандитами.
Тов. Рудаков и его жена были схвачены по дороге к деревне, куда Рудаков ехал к месту службы. И только через несколько дней их трупы были найдены в страшно изуродованном виде. Некоторые части тела были совершенно отсечены сабельными ударами…»
Третий район… Листаю справочник: третий район[3] милиции Алапаевского уезда обслуживал Топорковскую волость.
Белогвардеец, пробирающийся в Топорковскую волость, и начальник милиции, убитый в этой волости…
Прежде всего хотелось разыскать личное дело Е. И. Рудакова, но, увы, его не было, зато в мои руки попал не менее ценный документ — рапорт начальника Екатеринбургской губернской милиции Петра Григорьевича Савотина:
«22 июня Рудаков Евгений Иванович приехал из района, который находится в Топорковской волости, в Алапаевск за получением инструкций, жалованья для третьего района и за женой. 24 июня 1920 года Рудаков выехал из Алапаевска в свой район. В 12 верстах от Верхней Синячихи он попал в засаду…»
Не пересеклись ли пути начальника милиции Топорковской волости коммуниста Евгения Ивановича Рудакова и уроженца этой волости колчаковского офицера Василия Толмачева? Там, в двенадцати верстах от Верхней Синячихи?
Прочитаем еще несколько строк из дневника прапорщика:
«В Туринске пришлось задержаться. Здесь я встретил капитана Тюнина Михаила Евгеньевича, под началом которого служил в Челябинске. Он говорил мне: «По лесам да хуторам скрываются сотни таких, коим Советская власть на мозоль наступила. Подбодрить, объединить в отряды, вооружить программой действий. Начать с малого: бить исподтишка комиссаров да комитетчиков, нагонять страху на других, а придет время — подняться всей неоглядной силой да так тряхнуть мужицкую власть, чтобы вся Россия застонала…»
Я представляю себе этот разговор в избе на окраине Туринска. Низкий потолок, керосиновая лампа, за жарко натопленной печкой шебаршат тараканы. Когда Тюнин поднимается и, прихрамывая, начинает расхаживать по неровным половицам, тень его, ломаясь в простенках, мрачно мечется. Его осевший голос, блеск пенсне, эта уродливая тень возбуждающе действуют на Толмачева, и он слышит гул лихих эскадронов, беспощадный свист своей офицерской шашки…
О кое-каких наставлениях Михаила Тюнина прапорщик Толмачев рассказывает в своем дневнике. В частности, Тюнин советовал разыскать Афанасия Мугайского, у которого должны быть подробные инструкции полковника Казагранди[4], в дела Мугайского не вмешиваться, начинать формирование нового отряда. Когда у Толмачева соберется сотни полторы, он должен сообщить об этом Тюнину через настоятельницу женского монастыря Евгению Гигину.
Как видим, предположения, что к трагедии, разыгравшейся по дороге в Верхнюю Синячиху, причастен и прапорщик Василий Толмачев, небезосновательны.
Только в апреле добрался Василий Толмачев до родного дома. Отец отпарил его в бане и той же ночью увел за реку Тагил в таежную глухомань, где в домовито оборудованных землянках и в скитах старообрядцев скрывались от призыва в Красную Армию сыновья местного кулачества и недавние верноподданные Колчака. На первых порах у Толмачева набралось сорок человек, его помощником стал Илья Берестнев, местный крестьянин, тоже колчаковец.
