Впереди этой траурной колонны двое в гимнастерках, перетянутых ремнями с портупеей, с наганами на правом боку. Тот, что повыше, — Аркадий Кононов, начальник Алапаевской уездной милиции, второй, похоже, волостной военком Долганов.
Еще совсем недавно, сразу после первомайского митинга, начальник милиции Аркадий Кононов, расхаживая по скрипучим половицам своего кабинета, рассказывал круглолицему, с лихо закрученными усами Рудакову о положении в Топорковской волости. Убитые, о которых докладывает старший милиционер Беленков, не первые жертвы бандитов, а добраться до этих бандитов милиция пока не может.
— Ты же знаешь, какая буза охватила Топорковскую волость, — говорил Кононов. — Военком там Федот Долганов — мужик стоящий, но что он сделает, когда людей кот наплакал. И милиция сразу трех потеряла… Ваську Толмачева сыщите да Афоню Мугайского. Мои ребята сообщают, что в их бандах за четыре сотни перевалило. Надо разагитировать молодых и бородатых дураков, чтобы отлепились от них. Бедняков малосознательных в шайках много, обещай от имени Советской власти — карать не будем, простим. Ну а всяких Иконниковых да Берестневых, что с Колчаком ходили… Придется рубить — так руби до самой сидячки.
За окном голубое безоблачное небо, буйно зеленеет в палисаднике крыжовник, начинает и тополь расправлять маслянистые клейкие листочки… Сознавал Рудаков — надо ехать. Но как быть с дочкой? Восемь лет всего. Клава на последнем месяце беременности. Куда определить? Спросить Кононова? Он и так все знает, а посоветовать… Что он посоветует?
— Когда ехать? — поднялся Рудаков.
— А вот подпишу мандат, пришлепну печать — и в дорогу. Возьмешь с собой пятнадцать человек — милиционеров и красноармейцев из комиссии по борьбе с дезертирством. Весь мой конный резерв. Не расчихвостишь банду, загубишь людей, тогда… Сам понимаешь. До Алапаевска могут добраться.
Уже в десятых числах мая Рудаков выступил против банды, расположившейся вдоль реки Вязовки. Колчаковского унтера Афанасия Мугайского кто-то известил о прочесывании леса отрядом Рудакова, и тот готовился к встрече, но серьезного сопротивления оказать не мог. Рудакову удалось распылить главные силы банды. Часть крестьян — в основном молодые парни из окрестных деревень — побросали оружие, сдались на милость милиции. Афанасию Мугайскому удалось скрыться. Он добрался до деревни Берестнево, оттуда связные доставили его в расположение Василия Толмачева.
Рудаков с волостным военкомом Федором Долгановым еще несколько дней прочесывали Вязовский лес. То тут, то там обнаруживали поспешно брошенные землянки. Кто-то увязался за Мугайским и перебрался в банду Толмачева, кто-то навострил лапти в родную деревню: пропади она пропадом, война эта. Вон уже трава до колен, сено косить надо, а там и до жатвы недалеко…
Оторвавшись от облавы, бродил одиноко по лесу обросший белым пухом, обовшивевший, неженатый еще мужик из деревни Комаровой — Федор Комаров. И в лесу оставаться, и в деревню к тятьке с мамкой идти — всего боялся Федор: расстреляют, не пощадят. Бухался на колени, крестил свою глупую башку, лепетал без особой надежды: «Святый боже, святый крепки, святый безмерны…» Забыв, что еще там, Федька доставал из-за пазухи клочок бумажки с накорябанной на нем молитвой, выскуливал: «…святый безмерны, помилуй нас от вечных мук ради пречистые крови твоя. Прости нам прегрешения наши ныне и присно и во веки веков…»
Этот клочок бумажки дошел до нас. Его изъяли у мертвого Комарова. Не собирались убивать его милиционеры Рудакова. Узнав парня из Комарова, кричали ему, называли по имени, уговаривали бросить винтовку, вернуться в деревню, сообщали, что ждет его там Тонька-зазноба. Не послушался. Залег за сосной, распаляя себя, стрелял, пока не убили.
Кроме молитвы нашли у Федора Комарова еще и недописанное письмо к родителям:
«Теперь не знаю придется или нет вернуться домой простите и благословите дорогие родители наверно больше не видеться можно было бы жить еще так как жили но это лютей и можно замереть голодной смертью очень плохо нашему брату пожалел я своего имущества…»
