Рассказ. Рассказывают этакое: был у Бахрам Гура вазир, звали его Раст Равиш. Бахрам Гур препоручил ему все государство, ему доверился, и чтобы о нем ни говорили — никого не слушал, а сам занимался день и ночь увеселениями, охотой и вином. Этот Раст Равиш сказал человеку, который был наместником[47] Бахрам Гураг „Народ от великой нашей справедливости стал невежа, обнаглел. Если их не наказывать, боюсь, не проявилась бы разруха, а государь занят вином, не осведомлен о делах людей и народа. Ты примени к ним суровое обращение, прежде чем проявится разруха! знай, что наказания должны быть двух родов: злых уменьшать в числе, у добрых же хватать достояние; всякого на кого я скажу „забирай“, ты бери“. Итак, у всякого, кого наместник хватал и сажал, Раст Равиш брал взятку, а затем приказывал наместнику: „освободи его!“ Хватали всюду и всякого, у кого было имущество, лошадь, гулям, красивая рабыня, поместье или хорошая деревня. Народ обнищал, разбрелись все именитые, ничего не собиралось в казнохранилище. А когда таким образом прошло некоторое время, у Бахрам Гура объявился враг. Бахрам Гур хотел было одарить свое войско, снарядить и послать на врага, — пришел в казнохранилище, ничего не увидал. Спросил об именитых людях, начальниках города. Сказали: „Уж столько-то лет, как такие-то и такие-то разорились, ушли в такую-то страну“. Сказал: „Почему?“ Отвечали: „Не знаем“. Никто страха ради не мог вымолвить слова о вазире. Бахрам Гур раздумывал весь тот день и всю ту ночь, не уяснялось ему, откуда это разорение. Огорченный, он сел ранней зарей на другой день на коня и отправился один в пустыню. Так он ехал, задумавшись, пока солнце не поднялось высоко. Проехал семь фарсангов и не заметил. Было знойно, он почувствовал жажду, захотел напиться |20| воды, поглядел в поле, увидел, что идет дымок. Сказал: „Наверное там люди“, и направился к тому дымку. Приблизившись, он увидал стадо отдыхающих овец, раскинутую палатку и повешенную собаку. Удивился, подъехал к палатке. Вышел человек, приветствовал его, помог сойти с лошади, принес ему кое-что поесть, а не догадался, что перед ним Бахрам. Бахрам сказал: „Ну-ка, сперва поведай нам, что произошло с собакой. Пусть мы узнаем об этом прежде, чем вкусим хлеб“. Молодец сказал; „Этот пес пользовался моим полным доверием в отношении овец. Я ценил его качества: он мог схватиться с десятью волками. Боясь этого пса, волки не ходили вокруг овец. Неоднократно мне приходилось по делам уходить в город, возвращаться на другой день, пес водил овец на пастбища и благополучно приводил обратно. Так было некоторое время. Однажды, пересчитывая овец, я заметил недостачу; так в течение нескольких дней я замечал, что число овец убывало. Воров здесь никогда не было. Никак не могу сообразить, отчего овец становится меньше? Стадо мое стало таким малочисленным, что когда пришел амил, что собирает садакэ[48] и потребовал у меня по прежнему обычаю садакэ, я был вынужден отдать на уплату садакэ всех оставшихся в моем стаде овец. Теперь я пастушествую для того амиля. А пес-то слюбился с волчицей, стал ее дружком, а я и не предполагал такое дело? Однажды мне случилось пойти в поле за топливом. На возвратном пути поднялся на возвышенность, вижу: пасется овечье стадо, по направлению к нему трусит волк. Я присел за кустом и, притаившись, наблюдал. Пес увидел волчицу, подбежал, замахал хвостом; волчица спокойно остановилась, пес забежал сзади, слюбился, затем отошел в сторону и заснул; волчица же, вскочив в середину стада, схватила одну овцу, разорвала ее, сожрала, — а пес и голоса не подал. Когда я понял, что все мое разоренье произошло от собачьего беспутства, я схватил пса и повесил |21| его за вероломство, которое от него обнаружилось“. Это происшествие поразило Бахрам Гура. Возвращаясь, он всю дорогу думал об этом случае, пока не запало ему в мысль: „народ — наше стадо, вазир — наше доверенное лицо; вижу, дела государства и народа в сильном разорении и расстройстве, — у кого ни спрашиваю, никто не говорит правды, скрывают. Самое правильное — это разузнать об обстоятельствах народа и вазира“. Вернувшись в свое место пребывания, Бахрам Гур потребовал тюремные списки; стало очевидным мерзкое от начала до конца; он ясно увидел и понял, что Раст Равиш неправильно обращался с народом, творил несправедливость. Бахрам Гур сказал: „Это не правильное поведение, а ложь и кривда; верно утверждают мудрецы—вспомнил он притчу,— всякий кто соблазнится славой, будет испытывать нужду в хлебе, а кто изменит ради хлеба, будет нуждаться в одежде. Я сделал этого вазира всесильным, дабы все видели его в великолепии и пышности, и вот никто не осмеливается из-за страха вымолвить правдивого слова. Я должен поступить так: завтра, когда он придет ко двору, я лишу его перед людьми почета, заключу в темницу, прикажу, чтобы надели на его ноги тяжелые оковы, тогда позову к себе узников и расспрошу о делах. Также прикажу, чтобы провозгласили всенародно, что мы сместили Раст Равиша с должности вазира, заключили в тюрьму и больше не будем поручать ему дел. Пусть придет всякий, кто претерпел обиду и имеет жалобу, пусть каждый самолично изложит свое дело, ознакомит нас. Если окажется, что он обращался с народом хорошо, не отбирал несправедливо имущества, если о нем будут говорить с благодарностью, мы его обласкаем, возвратим к исполнению обязанностей; если же он действовал не так, как полагается, прикажем наказать“. На другой день царь Бахрам Гур устроил прием; пришли вельможи, вошел вазир и сел на свое место. Бахрам Гур сказал, обратившись к нему: „Что это за расстройство произошло в нашем государстве из-за тебя? почему ты оставил войска без средств к существованию, разорил наш народ? Мы тебе приказывали, чтобы ты своевременно доставлял людям пропитание, чтобы ты не уклонялся от забот по процветанию владений, чтобы не брал у народа ничего, кроме законного хараджа, чтобы наполнял казнохранилище запасами. Сейчас ни в казнохранилищах ничего не вижу, ни войско не имеет |22| средств к существованию, и народ не сидит на своем месте. Ты полагаешь, что я, занявшись охотой и вином, небрежен к делу государства и делам народа?“ Он приказал, чтобы его ссадили без всякого почтения с места, отвели в особое помещение, наложили ему на ноги тяжелые оковы, а у дворцовых ворот объявили: „Царь сместил Раст Равиша с должности вазира, разгневался на него, больше не будет поручать ему дел. Пусть каждый, кто претерпел от него обиду и имеет жалобу, явится ко двору без страха и трепета, пусть изложит обстоятельства своего дела, чтобы царь оказал вам правосудие“. Одновременно Бахрам Гур приказал открыть двери темницы и привести к нему узников. Он расспросил каждого в отдельности: „за какую провинность тебя посадили в темницу?“ Один сказал: „у меня был брат богатый, имел много имущества и добра. Раст Равиш его схватил и, отобрав у него все имущество, погубил пытками. Я спросил: „почему ты убил моего брата?“ Он сказал: „он переписывается с врагами царя“, и послал меня в темницу, чтобы я не принес жалобу царю и это дело осталось бы в тайне“. Другой сказал; „У меня был прекрасный благоустроенный сад, достался он мне в наследство от отца. У Раст Равиша было владение поблизости от моего сада. Однажды он посетил меня, сад пришелся ему по сердцу, он захотел его приобрести. Я не продал. Тогда он меня схватил, посадил в темницу, заявляя: „ты любишь дочь такого-то, тебе это вменяется в вину. Откажись от этого сада, напиши расписку, что мне, дескать, надоел этот сад,[49] не имею никаких претензий, он является законной собственностью Раст Равиша“. Я не пошел на это и теперь уже пять лет, как нахожусь в темнице“. Еще один сказал: „Я — торговый гость.[50] Мое дело таково. Скитаюсь по суше и морю,[51] имею немного капитала, куплю в одном городе редкие вещи, привезу в другой, продам, довольствуясь небольшой прибылью. Вот приехал в этот город, а у меня было жемчужное ожерелье, я назначил цену за него. Об этом стало известно вазиру царя. Он прислал ко мне кого-то, позвал меня, взял у меня то жемчужное ожерелье, не заплатил и отослал в свое казнохранилище. Несколько дней я ходил |23| кланяться ему, но он и не уплачивал мне стоимость жемчужного ожерелья, и не отдавал его обратно. А у меня терпения не стало, так как я собирался в дорогу. Однажды пришел я к нему и сказал: „Если тебе подходит это ожерелье, прикажи, чтобы уплатили, если не подходит, пусть его мне вернут, так как я собираюсь в дорогу“. Он даже не ответил мне. Когда же я возвратился в свою палатку, увидел сарханга с четырьмя пехотинцами. Они вошли в мою палатку и сказали: „Встань, вазир тебя зовет“. Обрадовавшись, я сказал: „Он собирается заплатить стоимость жемчуга“. Я встал и отправился с этими сбирами.[52] Они привели меня к дверям темницы и сказали тюремщику: „Приказ таков: посади этого человека в темницу и надень на него тяжелые оковы“. Вот уже полтора года теперь как я в темнице, в оковах“. Еще один сказал: „Я — раис[53] такой-то округи. Мой дом был всегда открыт для гостей, странников, ученых и образованных. Я уважал людей, помогал несчастным, постоянно творил милостыню и благотворительность заслуживающим того по своим достоинствам; этому я научился у предков. Все, что досталось мне в наследство из владений и поместий, я расходовал на добрые дела и гостеприимство. Вазир царя схватил меня „ты, мол, нашел клад“, подвергнул допросу, пыткам, бросил в темницу. Я был вынужден продать за полцены все владения и поместья, что были у меня, отдал ему. Теперь вот четыре года, как нахожусь в темнице в оковах и не имею более ни одного дирхема“. Еще один сказал: „Я — сын такого-то заима.[54] Вазир царя все конфисковал у моего отца, его самого убил батогами, а меня бросил в темницу. Вот уже семь лет, как я претерпеваю мучения в темнице“. Еще один сказал: „Я — воин. Много лет я служил отцу царя, вместе с ним бывал в походах, много лет, как служу царю; от дивана я имею небольшое содержание. В прошлом году я ничего не получил, в этом году я обратился к вазиру и сказал: „У меня семья, в прошлом году содержание не дошло до меня. Отпусти в этом году, часть я отдам тебе, другую часть потрачу на необходимые расходы“. Сказал: „Царю не предстоит ничего важного, чтобы ему нуждаться в войске. Все одно, будут ли состоять на службе или не будут такие, как ты и тебе подобные; если тебе нужен хлеб, займись „глиняным делом“.[55] Я сказал: „Мне, у которого |24| столько заслуг перед этой державой, не надлежит заниматься „глиняным делом“. А тебе следует понять в качестве кадхуда государя, что в битвах я жертвую жизнью за государя, послушен его приказу, а ты жалеешь для нас прокормления, не исполняешь приказа государя. Разве не понимаешь, что мое и твое услужение одинаковы перед государем? тебе он поручил этакое дело, а мне этакое; мы отличаемся с тобой только в одном: я подчиняюсь приказу, а ты — нет. Если такой, как я, не нужен государю, то и ты также не нужен. Если ты имеешь указ о том, что государь вычеркнул мое имя из дивана, — покажи, а не то доставь нам то, что государь нам пожаловал“. Сказал: „Уходи, я охраняю и вас и государя, не будь меня, уже давно ястреба сожрали бы ваши мозги“. Прошло два дня, и он послал меня в тюрьму. Теперь вот уже четыре месяца, как я нахожусь в темнице“. Из более чем семисот узников оказалось менее двадцати кровников, воров и преступников; все остальные были из числа тех, кого утеснил вазир по своему корыстолюбию и бросил в темницу. Когда люди города и округи услыхали публичное объявление, которое приказал государь, на другой день ко двору пришло столько челобитчиков, что им не было предела и числа. Когда Бахрам Гур узнал таким путем о делах людей, о беззаконии и несправедливостях, чинимых вазиром, он сказал самому себе: „Я вижу, что разруха в государстве от этого человека более, чем можно то выразить словами. Наглость, которую он проявил по отношению к богу, божьему люду и ко мне более того, что можно помыслить. Надо вникнуть глубже в это дело“. Он приказал, чтобы отправились во дворец Раст Равиша, принесли бы его свитки бумаг, опечатали все двери помещения. Доверенные отправились, все сделали согласно указанному, принесли свитки; их просмотрели, среди них нашли один с дружескими письмами к Раст Равишу от того государя, который восстал и намеревался напасть[56] на царство Бахрам Гура; |25| нашли письмо Расг Равиша, где он писал „Чего вы медлите? Мудрецы говорят, что беспечность может погубить удачу. В благожелании и стремлении услужить я сделал все, что возможно: я совратил несколько войсковых начальников, привел их к присяге, оставил большую часть войска без средств к существованию и без снаряжения, полностью послал все то, что приобрел во все время, сделал народ немощным, слабым, разоренным, собрал для тебя такое казнохранилище, которого нет сейчас ни у одного царя, приготовил тебе корону, пояс и маджлис,[57] украшенный драгоценными камнями, подобных которым никто не видел. Я спокоен относительно этого человека и поприще — свободно, противник беспечен; спешите, как можно скорее, прежде чем этот человек проснется от сна беспечности“. Увидав эти писания, Бахрам Гур сказал: „Славно! он направил на меня врага; тот идет в своей гордыне. У меня нет никакого сомнения в его гнусности и измене“. Он приказал, чтобы доставили в казнохранилище все, что у него было, раздобыли его рабов и животных, все, что он получал от людей в качестве взятки и насилием. Бахрам распорядился, чтобы продали его имения и поместья, роздали бы людям, сравняли бы с землей его дворец и все его обзаведение. Затем он приказал воздвигнуть у дверей дворца высокую виселицу, перед которой поставить тридцать других дерев; первым повесили Раст Равиша, подобно тому, как ту собаку, затем его сообщников и тех, кто подчинился ему, всех их также повесили. Также Бахрам Гур приказал, чтобы объявляли в течение семи дней: „Такое наказание постигнет всякого, кто злоумышляет против царя, входит в соглашение с его врагами, измену предпочитает верности, притесняет людей, оказывает непослушание богу и своему господину“.[58] Когда Бахрам Гур совершил это наказание, устрашились все смутьяны перед царем. Бахрам Гур сместил всех, кого Раст Равиш приставил к делу; он заменил всех дабиров и всех мутасаррифов.[59] Когда об этом узнал тот государь, что намеревался напасть на государство Бахрам Гура, он возвратился, устыдился содеянного, послал много имущества, редкостных |26| вещей, попросил прощения, заявил о покорности, сказал: „Никогда я не буду замышлять мятеж против царя, вазир толкнул меня на этот путь многими своими письмами и посланиями, мое же раздумье мне подсказывало, что он преступник и ищет спасения“. Царь Бахрам принял его извинение, простил его. Затем он вручил должность вазира одному мужу доброго поведения, богобоязненному; дела войска и народа пришли в порядок, мир обратился к преуспеянию; людей он освободил от насилий и притеснений. А тому человеку, что повесил собаку, царь Бахрам Гур, когда выходил из его палатки, собираясь возвращаться, бросил стрелу, вытащив из колчана, и сказал: „Я ел твой хлеб-соль, а мне стало известно о твоих невзгодах и убытках, что тебя постигли, и я обязан тебе воздать должным. Знай, что я хаджиб хаджибов[60] царя Бахрам Гура, со мною дружат, хорошо меня знают все вельможи и хаджибы его двора. Надлежит тебе собраться и отправиться с этой стрелой ко двору царя Бахрама, всякий, кто увидит тебя с ней, приведет тебя ко мне, дабы я мог воздать тебе должное за кое-какие твои убытки“. Он уехал. Несколько дней спустя жена сказала тому человеку: „Собирайся и ступай в город, возьми с собой стрелу, так как тот разукрашенный всадник несомненно должен быть могущественным и влиятельным человеком. Если даже он окажет тебе небольшую милость, для нас сейчас и этого будет много. Не ленись, — слова такого человека не могут быть пустыми“. Человек собрался и отправился в город. Ночь он переспал, а на другой день отправился ко двору царя Бахрама. А Бахрам Гур предупредил хаджибов и людей двора: „если придет такой-то человек и вы увидите в его руках мою стрелу, скорее приведите его ко мне“. Когда хаджибы увидали того со стрелою, они его позвали: „О благородный человек?[61] где ты был? Вот уже несколько дней как мы поджидаем тебя? Присядь, пока мы тебя не отведем к владельцу стрелы“. Прошло некоторое время. Вышел Бахрам Гур, сел на трон, открыл прием. Хаджибы взяли этого человека за руки, ввели в приемный зал. Как только этот человек поглядел на Бахрама, узнал и сказал: „Ох, тот всадник был царем Бахрамом! Я же не услужил ему, как подобает и непочтительно разговаривал с ним. Да не придет в его сердце |27| отвращение ко мне!“. Когда хаджибы подвели его перед трон, он распростерся перед царем. Бахрам Гур сказал, обратившись к вельможам: „Этот человек — причина пробуждения моего внимания к делам государства“. Он рассказал вельможам случай с собакой: „Я этого человека счел знамением“. Затем он приказал, чтобы его одели в богатый халат, подарил ему семьсот овец из стад, согласно его выбору,[62] приказал, пока жив Бахрам Гур, с него не требовать садакэ.[63]
А причина победы Александра над Дарием не та ли, что вазир Дария втайне объединился с Александром. Когда Дарий был убит, Александр сказал: „Небрежение эмира и вероломство вазира погубили царство“.
Никогда не следует государю быть небрежным к делам своих чиновников; всегда следует разузнавать об их поведении и жизни. Как только проявилась какая-нибудь неправильность и вероломство с их стороны, не должно так оставлять, следует смещать таких, наказав, сообразно с проступком, чтобы это послужило примером для других, и никто из-за страха наказания не осмелился бы умыслить против государя. К каждому, кому вручается большая должность, следует тайно приставить мушрифа,[64] чтобы тот об этом не знал, он будет постоянно сообщать об его делах и обстоятельствах.
Аристотель так говорил царю Александру: „Если ты обидел кого-либо из людей, чье перо влиятельно в твоем государстве, не поручай больше ему должности, — не то объединится он с твоими врагами, будет стремиться к твоей гибели“. Царь пусть так приказывает вазиру: благо царства требует не отпускать вины четырем разрядам людей; во-первых, тем, кто умышляет на государство, во-вторых, тем, кто умышляет на гарем, в-третьих, тем, кто на словах с царем, а втайне подготавливает мероприятия с врагами царя.[65] Поступки человека дают тебе возможность уяснить его тайну. Когда царь неусыпен в делах, то при помощи всевышнего ничто от него не будет скрыто.
Мукта, у которых икта,[66] пусть знают, что по отношению к народу им не приказано ничего, кроме как собирать добрым образом законную подать, что им препоручена; когда они это собрали, пусть будут у народа безопасны тело, имущество, жены и дети, пусть будут безопасны их вещи и владения, пусть не будет мукта к ним никакого пути. Если кто из народа захочет отправиться ко двору, чтобы открыть свои обстоятельства, пусть к тому не чинят помехи; любому, кто сделает иначе, пусть укоротят руки, пусть от него отберут икта, и накажут, чтобы показать пример другим. Им следует знать, что царство и народ принадлежат султану. Мукта над ним, как и правители вроде шихнэ,[67] они с народом, как государь с другими, чтобы народ был доволен и чтобы избавиться от мучений и пыток в загробной жизни.
Рассказ о справедливом царе. Рассказывают, что когда Кубад, царь, умер, на его место сел Нуширван Справедливый, его сын; ему было восемнадцать лет, когда он начал царствовать. Он был человеком, природе которого постоянно и с младенческих лет была присуща справедливость. Он считал зло за зло и доброе за добро. Он постоянно говорил: „Отец мой—со слабым разумом, простодушный, быстро поддающийся обману. Он доверяет владения служилым людям, а те, что хотят, то и делают; владения разрушаются, казнохранилище пустеет, серебро[68] расхищают. Вот прошла о нем дурная слава, осталась на нем ответственность за несправедливости, разом был он обманут коварством Маздака, еще речами такого-то правителя, такого-то амиля, а тот разрушал владения несправедливыми поборами, народ делал нищим. По своему сребролюбию он удовлетворялся мешками динаров, что ему приносили, не рассуждая |29| откуда они, не разузнавая о них. „Ты, мол, правитель и эмир такого-то владения. Я тебе препоручил это владение, чтобы тебе было жалованье и достаток, содержание тебе и войску. Знаю, тот излишек, что принес мне, ты взял от них, знаю, что не от отца получил в наследство, а все неправдою взял у народа“. Также следовало бы сказать амилю: „Налоги, владения таковы, вот ты часть истратил, часть сдал в казнохранилище, откуда эти излишки, что я вижу у тебя. Не добыл ли ты их несправедливо?“ Он не разузнавал так, дабы заставить других поступать добропорядочно. Прошло таким образом три-четыре года; мукта и чиновники продолжали своевольничать. Когда они собрались, Нуширван воссел на трон и, воздав сначала хвалу богу, преславному и всемогущему, сказал „Я эту власть получил от бога, преславного и всемогущего во-вторых, она досталась мне в наследство от отца; на меня восстал мой дядя,[69] я с ним сразился и победил его, следовательно, в-третьих, я сам добыл себе мечом царство. Как бог, преславный и всемогущий, удостоил меня, я также вас удостаиваю, — каждому из вас я дал владение, я не оставил своей милостью ни одного из тех, кому при этой державе я был чем-либо обязан. Вельможам, получившим свое величие и властвование от моего отца, я оставил их место и степени, я не уменьшил ни их сан, ни их содержание. Вот я настойчиво говорю вам: обращайтесь хорошо с народом, не берите с него ничего, кроме законного налога. Я вас почитаю, а вы меня нет. Вы не слушаетесь моих слов, бога не боитесь, народа не стыдитесь. Я же боюсь возмездия Иездана.[70] Ваши нечестности и несправедливости не должны повлиять на судьбу моей державы. Мир очищен от врагов, а вы обладаете достатком и спокойствием. Возблагодарите всевышнего за те блага, которыми он удостоил вас и нас; это — пристойнее, чем беззаконие и неблагодарности, приносящие государству несчастие и уносящие благополучие. Надо, чтобы вы впредь обращались хорошо с людьми бога |30|, преславного и всемогущего: облегчайте бремя народа! не обижайте слабых! уважайте мудрых! беседуйте с добрыми! удаляйтесь от худых! добродетельных не трогайте! Я клянусь вам именем бога и ангелов; если кто пойдет по иному пути, я не оставлю этого“. Сказали: „Будем действовать так, повинуемся!“ Прошло несколько дней. Они вернулись к своим делам, снова принялись за свое, взялись за беззакония и своевольства, считая царя Нуширвана малолетним. Каждый спесивец полагал, что это именно он посадил его на трон, захочет — оставит государем, а если не захочет — не оставит. Нуширван не подал виду о своем неудовольствии, все время был с ними милостив. Так прошло пять лет. Случилось, что некий сипах-салар, которому не было равного по могуществу, и по богатству и которого Нуширван Справедливый назначил правителем Азербайджана, и не было во всем государстве большего, чем он, эмира, и не было ни у кого такого оружия, отрядов и всяческого великолепного снаряжения, как у него, и вот, тот сипах-салар возымел желание построить в окрестностях города, где он пребывал, дворец и сад. А в том месте оказался у одной старухи кусок земли, такого размера, что ежегодный доход с нее хватал на уплату государственной доли[71] и земледелец[72] получал свою часть: столько оставалось у старухи, что из года в год, каждый день, у нее были четыре хлеба: один она отдавала за приправу к хлебу, другой за масло для светильника, два остальных она ела, один за завтраком, другой за ужином, а одежду ей давали из жалости. Она никогда не выходила из дому, проводя жизнь в бедности и уединении. Сипах-салар нашел удобным взять этот кусок земли под сад и дворец. Он послал к старухе одно лицо; „Продай кусок земли, он мне нужен“. Старуха сказала: „Не продам, он мне самой нужнее, у меня во всем свете только и есть, что эта земля. Она — мое пропитание, никто не продает свое пропитание“. Сказал; „Я заплачу или дам другую землю взамен этой, с которой будет столько же |31| доходу“. Старуха сказала; „Земля — мое законное достояние, я обладаю ею по наследству от матери и отца; и питьевая вода — рядом, и соседи — подходящие, относятся ко мне с уважением. На той же земле, что ты мне предоставишь, всего этого не будет. Убери руки от моей земли“. Сипах-салар не послушал старухи, захватил землю несправедливостью, силой, устроил на ней стену сада. Старуха очутилась в тяжком положении, впала в нужду; уж она теперь соглашалась, чтобы он заплатил или обменял. Обратилась к нему, сказала; „Или заплати, или обменяй“. Наместник не поглядел даже на нее, не обратил на нее внимания. Старуха ушла от него в отчаянии, в его дворце ее также не оставили. И вот когда сипах-салар выезжал верхом, отправляясь на увеселения или охоту, она садилась на дороге, при его приближении поднимала крик, требуя уплаты за землю. Сипах-салар не отвечал, объезжал ее стороной. Принималась она разговаривать с приближенными, надимами, хаджибами, те отвечали: „хорошо, скажем“, но ни один из них не говорил с ним. Так прошло два года. Положение старухи оставалось таким, не нашла она ни малейшей справедливости и перестала надеяться, промолвив: „До каких же пор мне долбить холодное железо, ведь над каждой дланью всевышний сотворил другую длань! как ни силен сипах-салар — все же он слуга и раб Нуширвана Справедливого. Во что бы то ни стало надо мне взять на себя труд и отсюда добраться до Мадаина, обратиться к Нуширвану, изложить ему мое дело, авось, получу от него правосудие!“ Не сказавши никому ни слова, она неожиданно собралась и сколько ни было трудностей и мучений, добралась из Азербайгана до Мадаина. Увидев ворота и двор Нуширвана, сказала сама себе: „Разве меня пустят войти туда? Ведь меня не допускали во дворец правителя Азербайгана, он же только слуга этого государя, а здесь сам владыка мира. Как проникнуть во дворец? Как увидать его? Остается мне одно — устроиться поблизости от дворца, узнаю, когда он поедет на увеселение, тогда может в поле удастся обратиться к нему, представить ему свое заявление“. И случилось, что тот самый сипах-салар, который отнял у нее землю, прибыл ко двору, а царь Нуширван решил устроить охоту. Старуха узнала, в каком охотничьем загоне будет царь на охоте; в тот самый день старуха с трудом, еле-еле, |32| расспрашивая, добралась до того охотничьего загона, поместилась за кучей валежника и ночь проспала. На другой день прибыл Муширван; его войско рассыпалось по сторонам, занятое охотой, так что Нуширван оказался едущим одиноко по охотничьему загону в сопровождении лишь оруженосца. Увидев царя в одиночестве, старуха вышла из-за куска, подошла к царю, вынула заявление и сказала. „О, царь! если ты владыка мира, окажи справедливость этой несчастной, прочти ее заявление, ознакомься с ее делом“.
Увидав старуху и услышав ее слова, Нуширван понял, если бы у нее не было крайней необходимости, она не пришла бы в охотничий загон. Он тронул к ней своего коня, взял ее заявление, прочел, затем выслушал рассказ старухи. Слезы навернулись на его глазах, и он сказал старухе: „Не печалься! До сегодня это дело касалось только тебя, теперь, когда мы узнали его, оно касается нас. Я исполню твое желание. Теперь же мы посылаем тебя в город, побудь там несколько деньков, ведь ты пришла с дальней дороги“. Оглянувшись, он увидел одного своего фарраша, сидевшего на муле; когда тот подъехал, он сказал: „Сойди и посади на мула эту женщину, пойди с ней в такое-то селение, поручи ее деревенскому старшине, а сам возвращайся. Когда мы вернемся с охоты, ты приведи ее из деревни в город к себе в дом и до того времени, пока мы ее не потребуем, бери из казнохранилища на ее долю каждый день два мана хлеба, один ман мяса и ежемесячно пять динар“. Фарраш так и сделал. Возвратившись с охоты, царь Нуширван раздумывал весь день, как проверить правильность заявления старухи, чтобы об этом не узнал ни один из вельмож. После полудня, когда все отдыхали и дворец опустел, он приказал одному слуге: „Сходи в такую-то палатку, приведи такого-то гуляма“. Слуга пошел, привел того гуляма. Царь сказал: „О, гулям! ты знаешь, что у меня много достойных гулямов, но изо всех я выбрал тебя и решил доверить тебе одно дело. Надлежит тебе взять из |33| казнохранилища необходимые средства и отправиться в Азербайган. Доезжай до такого-то города и места, остановись там дней на двадцать, представившись тамошним людям: „я, дескать, прибыл в поиски за бежавшим гулямом“, завяжи сношения с людьми всякого рода, выспроси и среди пьяного и среди трезвого разговору, была ли в этом месте старуха, такая-то по имени, куда делась, что о ней ничего не слышно? что она сделала с тем куском земли? Запомни хорошенько, что будут говорить тебе и передай мне в точности. Именно за этим я тебя и посылаю. А завтра я тебя вызову во время приема перед вельможами и скажу громким голосом, чтобы всем было слышно; „Ступай, возьми из казнохранилища необходимые средства, поезжай в Азербайган, посмотри в каждом городе и каждой округе, где будешь, каково положение в этом году с зерном и плодами, постигло ли какое-нибудь место небесное бедствие или нет? Также узнай, каково положение с пастбищами и местами для охоты? Итак, как только ты узнаешь, сейчас же возвращайся и меня уведоми, и чтобы никто не узнал, зачем я тебя посылаю“. Гулям сказал: „Повинуюсь“. На другой день Нуширван так и сделал. Гулям отправился, остановился в том городе, пробыл двадцать дней. И у каждого, с кем сходился, выспрашивал о делах; все говорили то же самое, что и сказала старуха. „Старуха была скромной женщиной, благородного происхождения. Мы ее знавали, когда у нее были муж и дети; когда умерли муж и дети, окончилось ее благополучие, она осталась одна и кусок наследственной земли дала земледельцу, чтобы он обрабатывал; то, что она получала от той земли, было таково, что она могла отдать и государеву часть и долю земледельца, причем у нее самой еще оставалась такая доля, что до нового урожая у нее было ежедневно четыре хлеба на пропитание, один она отдавала за приправу к хлебу, другой — за масло для светильника, один ела за завтраком, другой — за ужином. Да вот наместнику захотелось выстроить терем, беседку и сад; он силой захватил ее землишку, включил ее в состав сада, ни денег не дал за это, ни замены. Целый год ходила старуха к воротам его двора, вопила, требовала денег. Никто ее не послушал. Теперь вот уже давно, как никто не видит ее в городе. Не знаем, ушла ли куда, мертва ли, жива ли“. Гулям вернулся и прибыл ко двору, |34| Нуширван Справедливый в то время давал прием. Гулям вышел вперед, поклонился. Нуширван спросил: „Ну, говори, как все нашел?“ Сказал: „В державе владыки на этот год повсюду хорошее зерно, нет никаких бедствий, пастбища — благодатные, места для охоты — изобильные“. Сказал: „Слава богу, ты привез хорошие вести“. Когда же люди разошлись и дворец очистился от посторонних, гулям пересказал все, что слышал по делу старухи. В тот день и в ту ночь Нуширван не мог заснуть от раздумий. На другой день утром он позвал великого хаджиба и приказал: „когда вельможи начнут собираться и появится имя рек, усадите его в преддверии; далее скажу, как следует поступить“. Когда в зале для приема появились все вельможи и мубады, хаджиб сделал так, как приказал Нуширван. Нуширван вышел, открыл прием; некоторое время спустя он обернулся к вельможам и мубадам и сказал: „Я хочу кое-что спросить у вас, отвечайте мне рассудительно и правдиво“.[73] Сказали: „Повинуемся“. Спросил: „У того имя рек, кто является эмиром Азербайгана, каково состояние его богатства в наличном золоте?“ Сказали: „Быть может два раза тысяча-тысяч динар, в которых у него нет нужды“. Спросил: „В вазах и вещах?“ Сказали: „Он обладает пятьюстами тысяч динар в золотых и серебряных изделиях“. Спросил: „В драгоценных камнях?“ Сказали: „Шестьсот тысяч динар“. Спросил; „А в имениях,[74] производящих хлеб, владениях и недвижимостях?“ Сказали: „Нет ни одной округи, нет ни одного города, в Хорасане, Ираке, Парсе, Азербайгане, где бы у него не было дворцов, караван-сараев, доходных статей и житниц“. Спросил: „Лошадей и мулов?“ Сказали: „Тридцать тысяч“. Спросил: „Рабов, пленных и купленных?“[75] Сказали: „Он имеет одну тысячу семьсот гулямов, тюрков, румийцев, абисинцев, четыреста невольниц“.[76] Спросил: „Итак, человек обладает таким благополучием, вкушает ежедневно двадцать сортов снеди, барашков, сладостей, жирных и сладких блюд. Чего он заслуживает, если он у подобного ему человеческого существа, раба и поклонника бога, немощного, без близких, несчастного, у которого только и есть, |35| что два сухих хлебца во всем мире, отнимает это последнее?“ Все сказали: „Этот человек должен быть подвергнут всяческим пыткам; нет того самого ужасного, чего бы он ни заслужил“. Нуширван сказал; „Итак, приказываю: отделите кожу от его тела, бросьте мясо собакам, набейте кожу соломой и повесьте над воротами дворца и объявляйте всенародно в течение семи дней: если впредь, кто учинит тиранство или отнимет несправедливо хотя бы торбу соломы, курицу, или горсть зелени, то при появлении во дворце челобитчика; с таким человеком поступят так, как с этим, произойдет то же, что произошло“. Так и сделали. Потом он приказал фаррашу; „Приведи эту старуху“. Сказал вельможам: „Она — потерпевшая от тиранства, а притеснитель тот, кто получил возмездие. Зачем я посылал того гуляма в Азербайган“?[77] Гулям сказал: „Затем, чтобы я узнал о деле этой старухи, о несправедливости по отношению к ней, точно и правдиво уведомил царя“. Затем он сказал вельможам: „Так знайте, что я не преувеличил расправу. В дальнейшем я не буду разговаривать с притеснителями иначе, как мечом. Я буду охранять от волков овец и ягнят. Я укорочу загребистые руки и сотру с лица земли зачинщиков разрухи, благоустрою мир правдой, справедливостью и спокойствием, ибо призван для этой задачи. Если бы было надлежащим, чтобы люди делали все, что хотели, бог, преславный и всемогущий, не сотворил бы государя, не поставил бы его над их головами. Отныне старайтесь так действовать, чтобы не совершать дела, из-за которого с вами могло бы произойти то же самое, что произошло с этим“. Всех, кто был в собрании, охватил такой страх перед проявлением державности Нуширвана, что разрывался желчный пузырь. Он сказал старухе: „Он учинил над тобой тиранство, а я воздал ему карой. Я дарю тебе тот дворец и сад, внутри которого находится твоя земля. Я пожаловал тебе тот скот и средства, чтобы ты могла благополучно возвратиться с моей грамотой в свой город, на свою родину. Поминай нас добрыми молитвами!“[78] Затем он сказал: „Почему ворота дворца должны быть открыты перед притеснителями и закрыты перед потерпевшими притеснение? Ведь войско и народ, оба — наши подручные и работники; народ дает, воины берут. Среди неправильностей, что происходят, среди несправедливостей, что делаются, так же как среди приказов существует такой, по которому не допускают челобитчика, идущего ко двору, чтобы он перед мною изложил мне свое дело. Если бы старуха нашла сюда доступ, ей не было бы нужды отправляться в охотничий загон“. Вот он и приказал устроить цепь, привесив к ней колокольцы таким образом, чтобы до цепи могла достать рука семилетнего ребенка и чтобы каждый челобитчик, направляющийся ко двору, не нуждался бы в хаджибе, — дернет за цепь, раздастся звон колокольцев, Нуширваи услышит и рассудит дело. Так и сделали. Когда все возвратились в свои дворцы, то созвали своих подручных, полномочных лиц и сказали им: „Посмотрите, не взяли ли что в течение этих двух лет неправильно у кого-нибудь, не пролили ли чью-либо кровь? Не оскорбили ли вы кого, в опьянении или в трезвом состоянии? надо все исправить, удовлетворить всех противников прежде, чем те направятся ко двору и пожалуются на нас“. Все так и сделали; созывали всех врагов добрым образом, ходили к воротам их домов, каждого удовлетворяли, принеся извинение или давая имущество; у каждого взяли подписку, что такой-то доволен таким-то и не имеет к нему никаких притязаний. Таким образом, одной этой надлежащей расправой, которую учинил царь Нуширван Справедливый, установилась правда во всем его государстве, превратились своевольства. Народ успокоился повсюду до такой степени, что прошло семь лет, и никто не пришел с жалобой ко двору.
Рассказ. Через семь с половиной лет однажды, когда дворец был пуст, люди разошлись, а все дежурные заснули, раздался звон колокольцев. Нуширван услышал, сейчас же послал двух слуг, сказав им: „Посмотрите, кто это пришел жаловаться?“ Подойдя к воротам дворца, они увидели старого тощего осла, изъеденного чесоткой, который стоял у ворот и чесался спиной и шеей о ту цепь, отчего и происходил звон. Оба слуги возвратились и сказали: „Нет никого из жалобщиков, там только осел, изъеденный чесоткой, трется о цепь“. Нуширван сказал: „Не так это, как вы полагаете. Вникните получше! этот осел также пришел с жалобой. Прошу вас обоих отправиться, отвести этого осла на базар, порасспросить |37| и уведомить меня“. Слуги отправились, повели осла по городу, выспрашивая у людей, не может ли кто что-нибудь рассказать об осле. Все говорили. „Ей богу, мало найдется в городе, кто не знал бы этого осла“. Спросили: „Что знаете?“ Сказали: „Этот осел принадлежит такому-то прачечнику. Уже двадцать лет, как мы видим у него этого осла; ежедневно, погрузив на осла одежду людей, он отвозил ее в прачечную, а вечером привозил обратно. Пока осел был молод и мог справляться со своей работой, прачечник давал ему сено, теперь же, когда осел одряхлел, он отпустил его, выгнал из дому. Вот уже полтора года как он скитается, кто даст ему в виде милостыни сена, а теперь должно быть двое суток, как он ничего не получал“. Услышавши об этом, слуги вернулись и доложили царю. Нуширван сказал: „Не говорил ли я вам, что этот осел тоже пришел за правосудием? На этот вечер приютите осла, а завтра приведите ко мне прачечника и четырех старост из его квартала[79], чтобы я мог приказать то, что надлежит. Слуги так и сделали на другой день. Нуширван сказал прачечнику: „Пока этот осел был молод и мог справляться с работой, ты ему давал сена, заботился о нем. Теперь, когда он состарился, не может работать, ты его лишил пропитания. Так вот, он, прачечник, обязан давать пропитание, пока ослик жив. Если же прачечник нарушит наше распоряжение, пусть его проучат“.[80] Так знай, что государи обязаны иметь попечение о немощных и принимать меры предосторожности относительно действий чиновников ради доброй славы на этом свете и спасения в будущей жизни.[81]
Следует каждые два-три года сменять амилей и мукта, чтобы они не могли укрепиться, создать себе прочность и доставить беспокойство, чтобы они хорошо обращались с народом, и да процветают владения.
Следует знать дела казиев государства каждого в отдельности. Надо беречь при деле каждого из них, кто учен, воздержан, наиболее честен, кто же не таков, следует смещать и сажать более достойного. Каждого из них пусть обеспечат в достаточной степени ежемесячным вознаграждением, дабы не было причины для него совершать вероломство. Это дело — важное и тонкое, ибо они властвуют над кровью и имуществом мусульман. Если кто вынесет приговор и даст решение по невежеству, алчности или лицеприятию, другим судьям не следует тот плохой приговор подписывать, а уведомить о сем государя; то лицо следует сместить и наказать. Чиновникам же следует заботиться о силе казия, поддерживать его авторитет. Если кто, будь он самым могущественным, покажет высокомерие, не явится на суд, его следует заставить присутствовать силой и неволей. Сподвижники пророка, да будет над ними благословение и мир божий! отправляли правосудие в свое время лично, никому другому не поручали, чтобы проистекло из этого одна правда, никто не мог бы уклониться от правосудия. Во все времена, от времени Адама и до наших дней, у всякого народа, во всяком царстве существовало правосудие, действовала справедливость, пеклись о правильности дел, чтобы сохранить государство.
Рассказ относительно этого. Передают, что был такой обычай у царей Аджама; в дни Михрджана и Науруза[82] государь делал общий прием, никому не было запрещения. За несколько дней он приказывал всенародно провозглашать: „приготовьтесь к такому-то дню“; каждый успел устроить свои дела.[83] Когда приходил назначенный день царский глашатай вставал за воротами базара и кричал: „Если кто помешает в этот день нуждающемуся, царь не станет печься о крови того человека“. Затем царь брал заявления от людей, |39| складывал их около себя, проглядывая по одному. Если случалось, что было заявление, в котором заключалась жалоба на самого царя, царь вставал, сходил с трона и, требуя правосудия, опускался на колени перед главным мубадом,[84] что значит на их языке судья судей, и говорил: „Прежде всех решений разреши дело этого человека со мною, не проявляя ни лицеприятия, ни предпочтения“. Тогда объявлялось: „У кого существует тяжба к царю, все садитесь на одну сторону, ибо ваши дела будут первыми“. Потом царь говорил мубаду: „Нет большего греха перед всевышним, чем прегрешения государей; за благодеяния, оказанные им всевышним, они обязаны оберегать народ, творить справедливость, укрощать притеснителей. Если шах несправедлив, то и все войско будет несправедливо; люди забудут бога, окажутся неблагодарными за благодеяния; их постигнут забвение и гнев божий; не пройдет много дней, как мир разрушится, а они за злосчастие своих преступлений все будут убиты, переведутся цари в том доме. О, мубад, знающий бога! берегись пристрастия ко мне, чего бы всевышний не потребовал с меня, с тебя спрошу, это — на твоей ответственности“. После мубад судил; если в споре между царем и истцом, последний оказывался правым, он давал ему удовлетворение; если кто предъявлял ложные притязания к царю и не имел доказательств, то мубад приказывал подвергнуть его суровым наказаниям, каким должен подвергаться всякий, кто выискивает пороки в царе и государстве, проявляя свою дерзость. Когда царь оканчивал с тяжбой, он снова возвращался на трон, возлагал на голову корону и обращался к благородным и приближенным; „Я начал с самого себя, дабы у вас прекратилась страсть к притеснению кого-либо. Итак, удовлетворите теперь всякого, кто обижен вами“. В этот день тот, кто был ближе к царю, становился дальше; кто был сильнее, становился слабее. Так было от времени Ардашира до дней Иездеджерда.[85] Иездеджерд изменил обычаи предков, ввел правило чинить |40| в мире несправедливость, положил плохие законы. Люди впали в нечестие, распространились ненависть и проклятие. Вот в его ставку вбежал неожиданно неоседланный конь; конь был таких статей, что находившиеся там благородные признали его превосходным; все старались схватить его, но никто не мог схватить, пока конь не подошел к Иездеджерду и не встал тихо у дверей ставки. Иездеджерд сказал: „Встаньте поодаль! Это — подарок, который посылает мне всевышний“. Затем он поднялся, тихонько подошел к коню, схватил его за гриву, погладил рукой по морде, а потом точно так же ниже, по спине. Конь не двигался, был совершенно спокоен. Иездеджерд, потребовав седло и узду, взнуздал его, положил седло, туго затянул подпругу и только что собирался перекинуть подхвостник, как конь вдруг лягнулся, ударил его в сердце, убил на месте и умчался вон. Никто не мог его схватить, никто не знал откуда он пришел и куда делся. Люди сошлись на том, что это был посланный всевышним ангел, чтобы освободить их от притеснений.[86]
