„У меня есть один знакомый человек, он держит лавку на таком-то базаре и располагает такими деньгами. Быть может, пошлешь к нему кого-нибудь, позови его, посади на хорошее, почетное место, обласкай, а затем поговори о деле, возможно, он и не откажет“. Эмир так и сделал. Он послал к нему: „Потрудись на короткое время, имею к тебе некое неотложное дело“. Этот человек собрался и отправился во дворец эмира, а у него с ним не было знакомства. |46| Когда он к нему пришел и приветствовал, эмир ответил на привет и, обернувшись к своим, спросил: „Это — такой-то имя рек?“ Ответили: „Да“. Эмир встал, усадил его на лучшее место, затем сказал: „Я много слышал от людей о твоей доблести, добродетелях, честности и религиозности. Заглазно я очаровался тобою. Говорят, что на базарах Багдада нет честнее и добропорядочнее тебя. Надо, чтобы ты с нами чувствовал себя теперь непринужденно, вступил с нами в деловые отношения, считал наш дом своим домом, вошел бы с нами в дружбу и братство“. Эмир говорил, тот человек все кланялся, а управляющий приговаривал: „Точно так“. Затем через некоторое время принесли стол. Эмир усадил торговца вблизи себя, беспрестанно предлагал ему что-нибудь от себя, оказывал всякие любезности. Унесли стол, вымыли руки, народ разошелся, эмир сказал, обратившись к тому человеку: „Знаешь ты, зачем я тебя потревожил?“ Ответил: „Эмир лучше знает“. Сказал; „Имей в виду, у меня в городе множество друзей, они не преминут выполнить любое указание, какое я ни дам им. Попрошу пятьдесят тысяч динар, — дадут, не пожалеют ни в каком случае; а все потому, что у них со мной было много всяческих дел и никогда никто не потерпел урона от общения со мною. Теперь же мне припало такое желание, чтобы между мною и тобой была дружба и братство, были бы установлены непринужденные отношения. И хотя у меня много готовых оказать кредит, следует, чтобы именно ты совершил со мною сделку динаров этак на тысячу на срок в четыре или пять месяцев. После урожая я все возвращу тебе и подарю еще набор одеяний. Мне известно, у тебя имеется столько и даже вдвое больше этого, ты не пожалеешь ради меня“. Человек по присущей ему стеснительности и добронравию сказал: „Эмиру — приказывать. Однако я не из тех лавочников, чтобы у меня случалось залеживаться тысяче—двум тысячам динаров, но так как высокопоставленным следует говорить только правду, то вот: весь мой капитал — шестьсот динаров, с которыми я оборачиваюсь на базаре, торгую, да и это сколотил с трудностями, за долгое время“. Эмир сказал: „У меня в казнохранилище много полноценного золота, но все это не соответствует делу, что я имею в виду; я преследую этой сделкой цель дружбы. И к чему столько торговаться! Дай мне эти |47| шестьсот динар, получи расписку на семьсот динар со справедливым свидетельством, что после урожая я доставлю их тебе вместе с хорошим почетным платьем“. Управляющий сказал: „Ты еще не знаешь эмира, никого нет добропорядочнее среди столпов державы“. Человек ответил: „Повинуюсь, не жалею того, что имеется“. Взяли у человека золото. Когда пришел срок, указанный в обязательстве, дней десять спустя, этот человек пришел приветствовать эмира, но ничего не потребовал, а побыл с час и ушел. Так от срока прошло уже два месяца; более десяти раз он виделся с эмиром, но тот и вида не показал, что, дескать, он пришел ко мне просить или что мне следовало бы сделать что-нибудь. Когда этот человек убедился, что эмир уклоняется, он написал заявление и вручил в руки эмира: „Я нуждаюсь в том ничтожном золоте, от срока же прошло два месяца; если заблагорассудит, пусть укажет управляющему, чтобы тот вручил деньги сему слуге“. Эмир сказал: „Ты полагаешь, что я небрежен к твоему делу. Не беспокойся, потерпи несколько деньков, так как я думаю о твоем золоте; запечатаю и пришлю тебе через своих доверенных“. Этот человек подождал еще два месяца, но не увидел снова никакого признака золота. Опять пошел во дворец эмира, подал заявление и снова никакой пользы. А от срока прошло уже восемь месяцев. Человек попал в беду, стал просить о ходатайстве людей города; не осталось ни одного вельможи, ни одного знатного, который бы не говорил с эмиром, не ходатайствовал; пятьдесят человек он привел от казия, но не мог доставить эмира к правосудию, тот и по ходатайству не дал ни одного дирхема. Так от срока прошло полтора года. Человек обессилел, уже соглашался отказаться от пользы, получить на сто динаров меньше причитающейся ему суммы. Ничто не помогало. Отчаявшись в высокопоставленных, пресытившись беготней, он обратился сердцем к всевышнему и отправился в мечеть. Совершив там несколько рикатов намаза, он пожаловался всевышнему, принялся плакать и умолять, говоря: „Отче, помоги, удовлетвори меня правдой“. В этой же мечети находился один дервиш; он услыхал его плач и рыдания, сжалился над ним. Когда тот перестал молиться, дервиш спросил: „О, шейх? что случилось с тобою. Что ты так плачешь? Скажи мне“. Ответил: |48| „Какая польза говорить с людьми о том, что произошло со мной? Разве один бог, преславный и всемогущий, мне помощник“. Попросил: „Скажи же, так как ведь существуют средства“.[107] Сказал „О, дервиш? остался один лишь халиф, с которым я еще не говорил; я обращался ко всем эмирам, господам, казиям, — ничего не вышло; говорить с тобой совсем бесполезно“. Дервиш сказал: „Если не будет пользы, то и вреда тоже не будет. Не слышал ты, что мудрецы советовали: „тому, кто болен, надлежит говорить со всяким; может случиться, что он получит лекарство от самого ничтожного человека“. Расскажи мне свое дело, может случиться, что придет успокоение“. Человек сказал: „Правильно говоришь, пожалуй, будет хорошо, если я скажу тебе“. Затем он поведал ему все, что с ним случилось. Выслушав, дервиш сказал; „О, благородный человек?[108] Вот и нашлось облегчение твоему горю! а если не найдется — брани меня, что зря говорил со мной. Успокойся! Если поступишь так, как я скажу, получишь сегодня же свои деньги, — сказал, — отправляйся сейчас же в такой-то квартал, к мечети, что с минаретом, сбоку мечети имеется дверь, а за той дверью лавка, в той лавке сидит старик-портной, одетый в заплатанное, и портняжничает; перед ним сидят два мальчика и тоже кое-что шьют.[109] Ты подойди к старику, приветствуй его и расскажи свое дело; а когда добьешься своего, помяни меня в своей молитве. А в том, что я тебе сказал, ничуть не мешкай“. Человек вышел из мечети, раздумался сам с собой: „Удивительно! Вот я просил о ходатайстве эмиров и вельмож, чтоб они поговорили с моим врагом, и не вышло никакой пользы, несмотря на всю их настойчивость, а теперь он мне указал дорогу к старому беспомощному портному и говорит, что через него я достигну своей цели. Мне представляется все это чепухой,[110] однако, что делать? как бы то ни было, пойду, если выйдет хотя бы что-либо, не будет хуже того, что сейчас“. Вот он отправился, пришел к двери мечети, в ту лавку, поклонился старику, присел перед ним, немного подождал.

Старик что-то шил, отложил работу, спросил у человека: „По какому делу ты пришел?“ Человек рассказал ему свое дело с начала до конца. Когда портной узнал его дело, он сказал: „Всевышний нашими руками устраивает дела рабов своих. Мы поговорим о тебе с твоим супротивником. Надеемся, что всевышний все устроит, |49| и ты достигнешь своей цели. Прислонись к этой стене, посиди немного“. Затем он сказал одному из учеников: „Отложи иглу, встань и отправляйся во дворец этого эмира; когда придешь во дворец, присядь у дверей отдельных покоев, скажи любому, кто туда пойдет или кто выйдет оттуда, пусть передадут эмиру: „Здесь находится ученик такого-то портного, у него к тебе поручение“. Когда тебя позовут внутрь, поклонись и скажи: „Мой мастер приветствует тебя и просит сказать, что такой-то человек приходил к тебе жаловаться; он имеет на руках твое обязательство на сумму в семьсот динаров, от срока уплаты прошло уже полтора года. Хочу, чтобы ты возвратил этому человеку его золото целиком и полностью, удовлетворил его без всякого упущения. Быстро принеси мне ответ“. Мальчуган сейчас же поднялся и отправился во дворец эмира, а я остался в изумлении; ни один владыка не дает поручения своему рабу таким образом, как он послал эмиру через посредство слов мальчугана. Некоторое время спустя мальчуган возвратился и сказал мастеру; „Все сделал, исполнил поручение. Эмир поднялся с своего места и произнес: „передай мой поклон и привет хаджэ, скажи, что благодарю и сделаю так, как ты приказываешь: приду с поклоном, принесу с собой золото, попрошу извинения за поступок и при тебе передам золото тому человеку“. Не прошло и часа, как прибывает эмир в сопровождении одного стремянного и двух слуг; вот он сошел с лошади, сказал приветствие, поцеловал руку у старика-портного, сел против него, взял от одного из слуг мешок с деньгами, передал мне и промолвил: „Вот твои деньги! Не подумай, что я хотел присвоить твое золото. Упущение произошло не по моей воле, а из-за управляющих“. Он усиленно просил прощения, затем приказал слуге: „Пойди и приведи с базара пробирщика с весами“. Тот отправился, привел пробирщика; тот проверил золото, взвесил его, оказалось пятьсот халифатских динар. Эмир сказал: „Завтра как только вернусь со двора, позову его, вручу остальные двести динаров, извинюсь |50| за происшедшее и удовлетворю; все так устрою, что завтра еще до полуденного намаза придет к тебе с благодарностью“. Старик сказал: „Эти пятьсот динар передай ему, сделай так, чтобы от своих слов не отказываться, завтра же доставь ему остальные“. Сказал: „Сделаю“, отдал золото, вторично поцеловал руку у портного и уехал. Я от удивления и радости не знал, что делать, протянул руку, схватил весы, отвесил сто динар, положил перед стариком и сказал: „Я ведь согласился получить от причитающейся мне суммы на сто динар менее; теперь по твоей милости получаю все целиком; я дарю тебе эти сто динар от чистого сердца“. Портной помрачнел лицом, нахмурился, вспыхнул от негодования и сказал: „Когда кто-либо из мусульман обретает спокойствие благодаря моим словам, освобождается от горя, я тоже чувствую себя удовлетворенным. Если бы я дозволил себе взять хоть одну крупицу из этого золота, я бы действовал по отношению к тебе еще более несправедливо, чем этот тюрок. Вставай и с полученными деньгами иди с миром. Если завтра не получишь двухсот динар, сообщи мне. А впредь, прежде чем вступать с кем-либо в деловые сношения, сначала узнай своего соучастника“. Я очень настаивал, но он так ничего и не взял. Я поднялся и, радостный, направился к себе домой. Ночь проспал со спокойным сердцем. На другой день, когда я сидел дома около полудня, за мною пришел один человек от эмира и сказал: „Эмир просит, чтобы ты побеспокоил себя на один часок“. Я встал и отправился. Увидев меня, эмир приподнялся, принял с почетом, усадил на лучшее место; затем, сильно побранил своего управляющего за проступок и приказал казначею: „Принеси мешок с деньгами и весы“; отвесив двести динар, он передал их мне. Я взял их, поклонился и встал, чтобы уйти. Он сказал мне: „Посиди немного“. Принесли стол. Когда мы поели, эмир сказал что-то на ухо одному из слуг, тот ушел, скоро вернулся и облачил меня в драгоценную одежду из диба, возложил на голову чалму из тканого золотом касаба.[111] Эмир спросил: „Ублаготворен ли ты полностью?“ Я сказал: „Да!“ Сказал: Тогда возврати мне расписку, затем отправься к тому старику и сообщи: „я добился своего права, ублаготворен и его оправдал“. Я сказал; „Так и сделаю, ведь он сам мне сказал: „повидай меня завтра“. Я встал, вышел от него, пошел к портному и рассказал ему о случившемся. „Прими ты от меня теперь двести динар“, — но, сколько я ни уговаривал, он не согласился. Я встал и отправился в лавку. На другой день я изжарил ягненочка, несколько курочек и понес старику портному вместе с блюдом сладостей и сдобным хлебцем: „О, шейх, — сказал я, — если ты не хочешь взять золото, то прими в благодарность хоть эту еду, как приобретенную мною законным образом и тем порадуй меня“. Он ответил: „Согласен“, отверз руки, поел из моих кушаний, похвалил и дал ученикам. Затем я сказал старику: „У меня есть к тебе одно дело; если соблаговолишь ответить, я изложил бы“. Сказал: „Говори“. Я сказал; „Все вельможи и эмиры говорили с этим эмиром и ничего не добились. Как же случилось, что он послушался твоего слова и уступил, сейчас же сделал все, что ты сказал? Откуда к тебе такое почтение?“ Он сказал: „Тебе неизвестно, что произошло между мною и повелителем правоверных“. Ответил: „Нет“. Сказал; „Так слушай, я расскажу“.

Рассказ. Сказал: „Вот уже тридцать лет, как я совершаю призыв правоверных к молитве с минарета этой мечети и занимаюсь ремеслом портного. Никогда я не пил вина, не занимался ни блудом, ни содомией. На этой улице есть дворец одного эмира. Однажды, совершив второй намаз, я вышел из мечети, направляясь в эту лавку и увидал: идет пьяный эмир и тащит силком молодую женщину, ухватив за чадру. Женщина кричала: „Помогите, мусульмане, я не какая-нибудь, я — дочь такого-то, жена такого-то. Все знают мою стыдливость и порядочность. Этот тюрок тащит меня силой, чтобы пораспутничать. Мой муж поклялся разводом, если я буду отсутствовать,[112] то я его лишусь“. Она рыдала, а никто не спешил ей на помощь, ибо этот тюрок был очень силен, Я закричал, но это было бесполезно, тюрок уволок женщину в свой дом. Под влиянием этого оскорбительного насилия я загорелся ревностью к вере и, потеряв терпение, пошел, собрал стариков квартала;[113] мы отправились к воротам дворца эмира, дабы совершить благое дело,[114] закричали: „Нет более мусульманства, если в городе Багдаде, рядом с халифом, берут прямо с дороги силком любую-женщину, тащат ее в свой дом, чтобы обесчестить. Выпускайте эту женщину, а не то мы сейчас пойдем ко двору Мутасима и пожалуемся“. Услыхав наши возгласы, тюрок выскочил из ворот „своего дворца в сопровождении гулямов; те крепко нас побили, поломали нам руки и ноги. Увидав такое, мы побежали и рассеялись. Было время вечернего намаза. Совершили намаз. Наступила пора облачиться в ночные одежды. Сон не приходит ко мне от горести и негодования. Уже прошла половина ночи, а я все размышляю: „если должно произойти обесчещение, то оно уже произошло и помочь невозможно; хуже всего, что муж женщины поклялся развестись с ней, если она не будет находиться дома. Я же слыхал о пьяницах, что когда они пьянеют, то засыпают, а протрезвившись, не знают, сколько времени прошло от ночи. Мне следует так сделать: пойти на минарет и закричать: тюрок услышит, подумает, что уже день, оставит ту женщину, выпустит ее наружу; она же непременно должна пройти мимо двери мечети; я как прокричу намаз, скорей опущусь вниз, встану около двери мечети; когда она подойдет, я провожу ее до дома мужа, чтобы по крайней мере она не лишилась супруга“. Так я и сделал; взошел на минарет, прокричал. А Мутасим в это время еще бодрствовал. Услыхав не вовремя возглас, призывающий к намазу, он сильно разгневался и сказал: „Всякий, кто не вовремя призывает к намазу — смутьян; ведь, кто услышит, подумает, что уже наступил день, а как выйдет из дому, его схватит ночной дозор и он попадет в беду“. Затем он приказал слуге: „Пойди и скажи хаджибу ворот[115] от меня следующее; немедленно отправляйся и приведи ко мне этого муэдзина“. Я стоял у ворот мечети, поджидая женщину, и вижу — хаджиб ворот идет с факелом. Заметив меня, стоявшего у ворот мечети, он спросил; „Это ты кричал, призывая к намазу?“ Сказал: „Да“. Спросил: „А зачем ты кричишь, призывая не вовремя на намаз; вот повелитель правоверных пришел в сильное недовольство, он разгневался на тебя и послал меня за тобою, чтобы проучить“. Я сказал: „Приказ его обязателен для всех людей на свете, причиной же моего несвоевременного призыва на намаз был один наглец“. Спросил: „Кто этот наглец?“ Я ответил: „А это такое дело, о котором я не могу говорить ни с кем, кроме как с повелителем правоверных. Если окажется, что я кричал зря, призывая к намазу, то я готов претерпеть всякое наказание, какое наложит на меня халиф“. Сказал: „Ну, отправимся к воротам дворца халифа“. Дошли до ворот дворца; там нас ждал слуга. Что я сказал хаджибу ворот, то сказал слуге. Тот отправился и передал халифу. Мутасим приказал ему: „Пойди и приведи его ко мне“. Меня привели к Мутасиму. Он спросил: „Почему ты призывал не вовремя к намазу?“ Я рассказал происшествие. Выслушав, он сказав слуге: „Скажи хаджибу ворот, пусть он пойдет в сопровождении ста человек ко дворцу эмира имя-рек, приведет его ко мне, выпустит женщину и отправит ее в свой дом“.[116] Позови к воротам ее мужа и скажи: „Мутасим шлет тебе привет и предстательствует за эту женщину“. Быстро привести ко мне этого эмира“. Мне он сказал: „А ты побудь здесь некоторое время“. Через час эмира привели к Мутасиму. Только взглянув на него, он произнес: „Ax, ты такой-то и такой-то, разве ты видел с моей стороны какое-либо небрежение к мусульманской вере? Какой изъян проявился в мусульманстве в мое время правления? Я ли не тот, кто из-за мусульман попал пленником в Рум, снова выступил из Багдада, разбил румское войско, обратил в бегство кесаря, шесть лет разорял Рум, пока не разрушил и не сжег Константинополя; я до тех пор не вернулся, пока не основал мечети и не вывел тысячу людей из плена. Теперь благодаря моему правосудию, страху передо мной, волк и овца могут пить воду в одном месте. А у тебя хватает смелости силою схватить женщину, обесчестить ее, а когда люди пытаются совершать доброе дело, ты их избиваешь“. Он приказал: „Принесите мешок“. Эмира посадили в мешок, крепко увязали. Затем Мутасим распорядился, чтобы принесли палки для разбивания гяча и били бы ими, пока не измолотили его. Сказали: „О, повелитель правоверных! измолочены все его кости“. Он приказал бродить мешок в Тигр. Затем сказал мне: „О, шейх! знай, всякому, кто не боится бога, как не совершить дела, из-за коего он потерпит на том и на этом свете? Этот получил наказание, потому что совершил негодное. Тебе же отныне я приказываю: когда узнаешь о ком-либо, кто совершил притеснение, поступил несправедливо или оказал пренебрежение к шариату, следует таким же образом не во-время призвать к намазу; я услышу, |54| позову тебя, расспрошу и поступлю с тем таким же образом, как б этой собакой, будь то мой сын или брат“. Затем он меня наградил и отпустил. Об этом случае знают все вельможи и придворные. Этот эмир отдал твои деньги не из уважения ко мне, а из-за страха перед палками и Тигром; если бы он опять совершил неправильность, я сделал бы призыв на намаз и с ним случилось бы то же самое, что с тем тюрком“.[117]

Множество рассказов, подобных этому! Я вспомнил это количество затем, чтобы владыка мира знал, каковы всегда были государи, как они охраняли овец от волков, как оберегались от смутьянов, какую мощь они предоставляли вере, как дорожили ею и уважали ее.

Глава восьмая.
О разузнавании и осведомлении о делах веры шариата и тому подобном.

Государю следует изучать дела веры, исполнять обычаи веры, сунну и повеления всевышнего, применять их на деле, чтить вероучителей, доставлять им их прожиток из бейт ал-мал, уважать и ценить отшельников и подвижников. Государю также подобает один или два раза в неделю допускать к себе вероучителей, выслушивать от них то, что относится к выполнению божьей воли, слушать толкования к Корану, предания о посланнике, да будет над ним божье благословение и мир! — рассказы о правосудных государях. Пусть будет сердце свободным от мирского дела, пусть прикажет, чтобы, образовав две стороны, они вступали бы в прения, пусть переспросит все, что ему неведомо, а когда узнал, пусть сохранит в сердце. Если так будет в течение некоторого времени, то войдет в обычай; не пройдет много времени, как государь будет знать большинство законов шариата, толкований к Корану и преданий о посланнике, мир над ним! Они сохранятся у него в памяти. Откроется путь религиозных и мирских |55| дел. Он будет знать, что предпринимать и как отвечать, не собьет его с пути ни плоховер, ни еретик; он укрепится мнением и будет приказывать по правосудию и справедливости; пороки, прихоти и ересь исчезнут из его государства, его дланью будут выполнены великие деяния; в его время пресечется основа зла, порок и смуты, укрепится положение правильных людей, не останется смутьянов; в этом мире государь получит добрую славу, а в том и спасение, высокую степень и неисчислимое вознаграждение. И люди во время его правления будут больше стремиться к знанию.

Предание. Ибн Омар — да будет доволен им господь! — говорит, что пророк — да будет мир над ним! — сказал: „У справедливых будут в раю дворцы из света. Они будут там со своими людьми и с теми, кто был под их рукой“.

Наилучшее, что может совершить государь, это — хранить истинную веру, так как государство, власть государя и вера подобны двум братьям; всякий раз, как в государстве происходят смуты, происходит также и порча веры, появляются еретики, смутьяны; а когда терпит ущерб дело веры, то колеблется и государство, смутьяны забирают силу, у государей теряется авторитет, появляется ересь, отступники приобретают силу.

Суфиан Саури[118] говорит: „Наилучший из султанов тот, кто часто общается с людьми знания и наихудший из людей знания тот, кто общается часто с султаном“.[119]

Мудрец Лукман сказал: „Нет лучшего друга в мире для человека, чем возвышенное знание. Возвышенное знание лучше сокровищ, ибо сокровища следует беречь, а знание само тебя бережет.

Хасан Басри[120] — да будет над ним милость божия! — говорит: „Не тот мудрый, кто больше знает по-арабски и владеет большим числом изящных выражений и слов арабского языка; мудрец тот, кто сведущ в каждом знании“.

Для сего годится всякий язык, который знаком. Если кто-либо будет знать все предписания шариата и толкование к Корану на языке тюркском, персидском или румийском,[121] а арабского не знает, все равно он является человеком возвышенного знания. Конечно, лучше, если он знает арабский! Всевышний ниспослал Коран на арабском, и Мухаммед Мустафа — будь над ним благословение |56| и мир божий! — был арабоязычен. А если у государя будет блеск небесного величия, державность и вместе с тем возвышенные знания, то он приобретает счастье двух миров, ибо он не совершит ни одного поступка без знания, ни в чем не уступит неведению. Взгляни на государей, бывших мудрыми, как возвеличено их имя в свете, какие великие деяния они совершили! Их имена будут поминать добром до дня страшного суда! Таковы Афаридун, Александр, Ардашир, Нуширван Справедливый, повелитель правоверных Омар, — да будет доволен им господь! — Омар сын Абд ал-Азиза, — да озарит бог его могилу! — Харун, Мамун, Мугасим, Исмаил сын Ахмеда Саманид, султан Махмуд, — да будет милостив господь над ними! Дела и подвиги каждого из них очевидны; о них пишут и читают истории, книги, молятся за них, славят их.