Мушфики взял в руки свирель, и приставил ее к губам, и с силой подул в нее. В ночи послышался хриплый грустный звук. Похоронная трель… Свирель не слушалась Мушфики. Тогда он запел. Он шел по пустынной дороге и пел песню бродячего хафиза-хаджи…

Мальчик шел под луной и тоненьким, еще детским, но уже ломающимся голосом пел старинную, ему завещанную песню. За ним стлалось длинное облачко дорожной теплой пыли…

— Ах, пыль, она заметает, ослепляет мои больные глаза! Ах, пыль! Ах, не пылите, не метите так, ангелы смерти!..

— Прощайте, отец… Я ухожу наверх. Там ива изумрудная плещется…

Хотелось лечь в пыль.

РЕКА КОКО

Куда течет река?

Куда течет наша бурливая река Коко?.. Она течет и днем и ночью. Неустанная… Человек спит ночью, как бы уходит из мира, а река шумит, шумит, и льется, течет, бежит. И днем и ночью бежит, уходит река.

Куда она устремлена? Сколько лет, сколько веков равнодушно и бесцельно несет, вьет она свои прозрачные, ледяные, хрустальные волны, свои пенные, быстрые кружева? Сколько людей видели ее неверные, изменчивые, обрывистые травянистые берега? Ее песчаные, серебристые отмели знали следы бесчисленных ног. И где они, эти хрупкие, скоротечные следы?..

Мушфики идет, ступает босыми ногами по песчаной, влажной, нежной отмели, оставляя текучие частые следы — но вот ленно набегает дремливая, шелестящая волна, сдвигает песок, крутит его, уносит, смывает следы, уходит, обнажая, оставляя первозданную, сверкающую золотыми песчинками отмель. И нет следов. И набегает новая волна. И другая… И чиста, бела отмель…

Мушфики любит купаться в реке ночью, когда над водой стелется, витает, кочует белесый, ватный туман, а горное небо переливается близкими огромными звездами.

Ах, шейх Омар Хайям, вы, наверное, тоже любили плавать в ночной пустынной, опасной реке, мавлоно? И глядеть из ледяных ласковых стремительных волн на близкие горящие светила азиатского переливчатого неба, мавлоно?..

Вы говорите, учитель, о горной ночи, о ночной реке, об одиноком, заблудшем, плывущем в лунных хладных волнах пловце!..

Но как близки звезды! Я слышу, мавлоно, как лают со звезд собаки! Вы слышите, домулло? Или это лают собаки высокогорных, темных печальных кишлаков? Или это рычат волкодавы сонных, роящихся во тьме отар?..

Отары, отары, а, может, вы вспоминаете чабана Саида, моего ушедшего отца? Мавлоно, я видел однажды, как плакали собаки… Это было, когда мой отец навсегда уходил от стад, и волкодавы прыгали вокруг него и добрыми, ласковыми языками лизали его отрешенное пергаментное, иссохшее, растерянное лицо, и из их собачьих, круглых, мудрых, глубоких, преданных глаз катились слезы…

А может, я все перепутал? Может, это отец плакал? Может, и собаки лают не со звезд, а с высоких, погруженных в дремучую клубящуюся тьму кишлаков? А, мавлоно?..

Нет, мавлоно. Нет. Я не перепутал…

…Я плыву в ночной пустынной реке, в нежных, быстрых, льнущих волнах. Река похожа на текучую колыбель, на гахвару-зыбку. Я плыву, качаюсь, забываюсь в текучей колыбели, в ночной лунной реке-люльке… Я забываюсь, я безвольно и сонно распускаю руки и ноги, я засыпаю в ночной реке, я отдаюсь теченью мягких набегающих лепетных волн… Я сплю в реке-люльке, плыву, качаюсь, ведь я рос без матери, и никто не качал, пе убаюкивал меня в висящей на цветущем урюковом веющем дереве узорчатой, расписной люльке-гахваре… И вот я в материнской колыбели… качаюсь, плыву, улыбаюсь… захлебываюсь ледниковой, острой, гибельной водой… захлебываюсь, тону… это я перед смертью вспоминаю малое бедное детство… и легкие текучие следы на серебристой отмели… мои следы, смытые шелестящей волной… одной волной…

Тогда я резко поднимаю палую сонную голову над высокой бесшумной волной и начинаю изо всех сил бить по воде руками и ногами, я просыпаюсь, я выбираюсь из смертной, засасывающей, коварной колыбели, я плыву к берегу, к ночному туманному холодному берегу. Но к берегу!.. Я выхожу на лунную серебристую отмель и, дрожа от холода и страха, бегу по холодному ночному песку, и за мной на песке бегут, тянутся живые мои следы. Живые следы!.. Мои!..

Ах, река Коко!.. Колыбель, едва не ставшая саваном!.. Всю ночь я иду вдоль белой лунной реки и дрожащими губами пою песню о реке и пловце.