И я не мог их за это винить. Эшер выглядела именно так, как полагается выглядеть женщине, появившейся на приеме среди высших слоев общества. Во мне вышибалы из отеля распознали своего собрата – только выше ростом и более покрытого шрамами. Но так как я сопровождал Ханну, они позволили мне пройти.

В интерьере банкетного зала преобладали китайские мотивы. Широкие полосы красной ткани, ниспадающие с потолка красивыми складками, разделяли зал на множество уютных уголков. Весело поблескивали бумажные фонарики, повсюду были расставлены стойки из бамбука… Был даже сад-дзен с иссеченным аккуратными бороздками песком. Персонал в основном состоял из женщин в красных шелковых блузах с оранжевыми воротниками. Официанты в белых пиджаках с черными галстуками как раз заканчивали сервировать шведский стол. Когда мы вошли, я не увидел, но отчетливо услышал, как играет живая группа – духовые инструменты, барабаны и пианино, всего человек семь, исполняющих какую-то классическую танцевальную композицию.

Войдя, я медленно осмотрел зал, но Анны Вальмон нигде не увидел.

– Насчет той воровки, с которой у нас назначена встреча, – спросила Эшер. – Чем она знаменита?

– Она принадлежала к банде так называемых Церковных Мышей, – объяснил я. – Они специализировались на ограблении церквей по всей Европе. Никодимус нанял их несколько лет назад, чтобы они украли Туринскую плащаницу.

Эшер повернула ко мне голову:

– И что, удачно?

– Они украли ее втроем, – продолжил я. – Думаю, что они пытались завысить цену. Никодимус и Дейрдре убили двоих и убили бы Анну, не вмешайся я.

Ее глаза чуть расширились.

– И теперь Никодимус хочет, чтобы она ему помогала?

Я тихо фыркнул:

– Ага.

Эшер прищурилась и какое-то мгновение разглядывала меня.

– Ох!

– Что? – не понял я.

– Нет, просто… восхищаюсь такой аферой, – ответила она. – То есть не одобряю, но это замечательно.

– И чем же? – поинтересовался я.

– Разве не понятно?

– Я стараюсь не думать такими категориями, – ответил я.

Официанты сняли крышки с серебряных подносов, и уже через мгновение мой нос ощутил запах жареной курицы и говядины. Желудок громко заурчал. Очень долгое время я питался тем, что готовил себе в камине. Голод это, конечно, утоляло, но, учитывая мои кулинарные навыки, настоящей едой назвать это было сложно. Шведский стол источал такие соблазнительные ароматы, что я уже почти готов был услышать звук капающей у меня изо рта слюны.

– Если ты не будешь так думать, то кто-нибудь это сделает за тебя, – сказала Эшер. – В любом случае тебе придется защищаться… Эй, ты, часом, не проголодался?

– Угу, – кивнул я в ответ. – К тому же у нас вроде бы образовалось свободное время, которое нужно как-то убить.

– Значит, мы не испортим себе репутацию, совершив налет на шведский стол?

– Даже Питт и Клуни должны чем-то питаться, – подтвердил я. – Идем.

И мы совершили этот налет. Я наполнил свою тарелку, надеясь, что порция у меня умеренная. Эшер не ограничивала себя. Она взяла всего понемногу, жадно загромождая едой тарелку. Мы прошли к одному из столиков, расположенных по краям банкетного зала, а музыкальная группа начала играть следующую композицию. Я выбрал столик с расчетом, чтобы видна была дверь, и принялся ожидать прибытия Анны Вальмон.

Текли минуты, но она так и не появлялась. На банкет прибыло уже несколько чикагских знаменитостей, и общее число людей в зале понемногу увеличивалось. Прислуга отеля принимала у гостей верхнюю одежду и сновала по залу с подносами, уставленными едой и напитками, а официанты бойко курсировали туда и сюда через служебные входы, подобно маленькой армии муравьев-рабочих, практически мгновенно устраняя урон, причиненный обилию блюд на шведском столе. Это занятие казалось для них столь важным, что я уже подумывал о том, чтобы внести свою лепту в разорение шведского стола – просто чтобы предоставить им лишний шанс снова все исправить, сами понимаете. Я стараюсь быть добрым к людям.

Я как раз брал свою опустевшую тарелку, чтобы продемонстрировать человеколюбивую сторону своей натуры, когда женщина из персонала отеля мягко тронула меня за руку и произнесла:

– Простите, мистер Оберхайт? Вас к телефону, сэр. Телефон-автомат рядом.

Я поднял взгляд на девушку, вытер рот салфеткой и произнес:

– Хорошо. Покажите где, – и кивнул Эшер: – Я скоро.

Поднявшись, я проследовал за служащей к занавешенной нише в углу, где был телефон. Тут мы находились в относительном уединении от остальных присутствующих в зале.

– Мисс Вальмон, – обратился я к служащей отеля, когда мы оказались одни. – Рад вас увидеть снова.

Анна Вальмон повернула ко мне лицо, одарив меня короткой и не особо приятной улыбкой. В последний раз, когда я ее видел, она выбелила свои волосы перекисью. Теперь ее волосы были черными и подстрижены под пажа. Она стала еще стройнее, чем я помнил, даже чересчур, и сделалась похожей на дикую молодую кошку. Миловидность не исчезла с ее лица, хотя черты его и растеряли признаки бурлящей юности, а взгляд стал более жестким и настороженным.

– Дрезден, – произнесла она. – «Мистер Оберхайт»? Это серьезно?

– Разве я хоть раз критиковал твои псевдонимы? – спросил я в ответ.

Мои слова вызвали у нее улыбку.

– Кто эта стриптизерша?

– Ты ее не знаешь, и шутить с ней не стоит, – ответил я. – И ты так говоришь «стриптизерша», будто это что-то плохое. Как у тебя дела?

Она порылась у себя в блузе и осторожно достала тщательно запакованный деловой конверт.

– Ты принес мои деньги?

Мои брови полезли на лоб.

– Деньги?

Она опять мне улыбнулась, но улыбка вышла какая-то кривоватая.

– Дрезден, хоть мы с тобой и давно знакомы, но на халяву я не работаю. И я не собираюсь торчать тут и заниматься трепом. Люди, которым я перешла дорогу, ради вот этого, – она потрясла конвертом, – сотворят со мной что угодно. Всю неделю они гонялись за мной. Конверт сделан из воспламеняющейся бумаги. Выкладывай бабло, или информация превратиться в дым вместе со мной.