Лучший способ читать стихи — это переводить их. Только процесс перевода, по сути, может гарантировать столь желанное для настоящего поэта "медленное чтение". И если поэзия вся — попытка расставить наилучшие слова в наилучшем порядке, то перевод удавшегося поэтического произведения — это доказательство того же "от противного": доказательство того, что "по-другому" — нельзя. Т. е. перевод подтверждает неповторимость оригинала и одновременно — свое бессилие.
Уистен Хью Оден (1907–1973) — признанный классик англоязычной поэзии. "Наш Бродский", насколько я понимаю, немалым ему обязан по части своего поэтического и стилистического становления — за что спасибо английской литературе от русской. Я же, собственно, обратился к Одену скорее случайно — наткнулся на собрание сочинений, открытое прямо на "O where are you going?". Две мысли посетили меня в тот момент: "Хм, как похоже на мой стиль…" и "Это, наверное, сложновато будет перевести…". Перчатку я поднял, и вот результат. Я попытался передать "готическую" атмосферу стихотворения и, если можно так выразиться, "аллитеративную суггестию" молодого Одена.
Второе стихотворение, более позднее — одно из лучших, на мой взгляд, лирических стихотворений в мировой поэзии, вне зависимости от того, относится ли "ОН УМЕР" к другу или к Богу. Я пытался дать ритмический эквивалент оригинала; желающие могут сравнить мою попытку с переводом Бродского, выполненным в 1994 году. Наконец, третье и четвертое стихотворения — политические эпиграммы, напоминающие, с одной стороны, о миниатюрах Кавафиса, а с другой — об "имперских" стихах Бродского.
Игорь Колмаков
Что есть, по-Вашему, закон?
Садовник скажет: "это Солнце,
что встает с утра.
Сегодня, завтра и вчера."
"закон — что старший говорит!"
Сердито проворчит старик.
Его внучата высунут язык:
Закона нет верней
Пятерки чувств детей.
Приняв благочестивый вид,
Священник паству укорит:
"Вот эта книга у меня в руках — Закон вам.
Он — эта кафедра, и эта колокольня."
Судья окинет взглядом свысока
И объяснит — ему не привыкать:
"Закон, как я упоминал не раз,
Как знает каждый, думаю, из вас,
Закон, я повторяю без прикрас,
Закон — Закон! Таков закон."
Любой законо-послушный ученик
Вам скажет, что закон возник
Из ниоткуда, был всегда,
Он состоит из прокурора и суда.
Закон — пиджак и галстук по утрам.
И платья модные — для дам.
Закон — "Спасибо", "извините" и т. д.
Одни ответят, закон — судьба;
Другие верят, закон — страна;
Третьи, третьи
Твердят, что вообще
Закона нет,
Он давно исчез!
И всегда, громкая, грубая толпа,
Что, законо-мерно, громка и груба,
В один голос кричит:
"Мы — закон!"
А тихий приличный псих
Вымолвит тихо-тихо:
"Я!"
И, действительно, он.
Но мы, друг мой, не лучше них
ответим, что же есть Закон,
И я, не более, чем ты,
О нем осведомлен,
Известно лишь, что каждый знает:
Он есть. и факт сего
Кого-то радует, кого-то огорчает..
Выходит, чтоб определить:
"Закон есть то-то" — существительных
не существует, все абсурд.
Я поступлю наоборот.
Гадать, как пробуют вокруг:
"Закон есть то, закон есть се" —
Не буду. Но и подавить
Желанье высказать свое, —
Отличное, и личное, —
Какое-либо мнение —
Не в силах. Но осознаю
Всю тщетность тут — твою, свою, —
Давать определение, —
Должны же, милая, и мы оставить след:
"Закон — похоже на "Любовь" — вот мой ответ.
Любовь, что есть и там и тут.
Любовь, извечный абсолют.
Как часто мы любовь безвременно хороним.
Как редко следуем мы этому закону.
Закон высок, садовник скажет
И на солнце укажет:
Ему повинуются как один
Садовники всех времен и долин.
Закон — это мудрость преклонных лет,
Визжит старичье, исходя на нет;
Но кажет язык подрастающее поколение:
Закон — это юностью наслаждение.
Закон, обращает священник взор
Благочестивый на грешную паству,
Закон есть псалмов заповедный хор,
Храм и алтарь, а на нем — Божьи яства.
Закон, исподлобья глядит судья,
Твердя доступно и неотступно,
Вопрос о законе давно решен,
Это уже не вопрос. Закон суть, я
Полагаю, рассмотренный нами со всех сторон,
Закон есть Закон.
Школяр в тетрадке выводит шибко:
Закон — не правда и не ошибка,
Закон — преступлений свод,
Всегда и везде наказуемых, вот.
В закон облаченные, как в одежды,
Мы будем ходить и ходили прежде.
Закон — поклон и закон — улыбка,
Иные скажут: Закон — Провиденье;
А третьи — Державное Управленье;
Четвертые скажут, и пятые тоже:
Закона нет
Да и быть не может.
И вечные толпы злых и горластых
Вопят очень зло и довольно часто:
Мы — вот Закон,
В то время, как псих затаил, что — он…
Пусть нам, друг мой, дан Закон на двоих —
Мы знаем не больше их,
И я как и ты, заметь,
Не знаю, что делать, а что не сметь.
Мы согласимся, впрочем —
Хотим того или не очень —
С тем, что закон есть, но
И с тем, что нам это известно.
Так вот, обращаясь к Закону снова,
Дабы поставить с ним рядом другое слово —
Обойдусь без общего оборота:
Мол, Закон — это то-то и то-то;
Сравнениям этого ли, того ли
Не ухватить вселенской воли,
Точно силками, но без внимания
Оставлять ее — тоже не оправдание.
Ну что ж, давай хотя б сравним
Твое тщеславие с моим —
И мы увидим как особость
В нас одинаковую робость.
Тогда — воскликнем без стесненья:
Он как Любовь, долой сомненья.
Он как Любовь — некстати, ниоткуда,
Он как Любовь — обманчивое чудо,
Любовь — и редко без страданий,
Любовь — как сонм воспоминаний.
Во поле ветер, в тунике вши,
Нос околел, хоть совсем не дыши.
Хлещет вода из дыры в небесах,
Мне приказали — стою на часах.
Мох валуны покрывает быльем,
Милая в Тангрии, сплю бобылем.
Ходит за ней кривоногий улус,
Маслом оливковым мажет свой ус.
Писо крестился; и вот почему
Я уж не так интересен ему.
Ставил на "нечет", а выпал "чет";
Ни бабы, ни бабок — скорей бы расчет.
Глаз потеряю, возьму свою медь —
Плюну на все, стану в небо глядеть.
О чем задумался ты, мой голубь?
Что мысли — пух, голубиный тлен?
Жажда страсти в них или просто голод,
Соблазн алмазный, преступный план?
Открой глаза, мой ленивый гений,
А руки пусти по моим следам,
Вырвись из плена привычных движений,
Теплого дня на краешке стань.
Взмой на ветру, мой змей упрямый,
Птиц обезглася; но, вдруг живой,
Черной изменой низринься, раня
В самое сердце — и весь я твой.
О чем хлопочет песня? Танец рук,
Берущих птичий лад робея и чаруя?
Забыться в диком исступленье
Или проникнуть в тайну естества?
Но гармонию питает воздух, полный терпких нот;
Покуда тепло. А если и вправду —
Зима, и снежинок рой,
Тогда — о чем, как ты тогда запляшешь?
По части мук то были знатоки
Людской породы; и всегда наверняка
Они страдальца вычисляли взглядом
В толпе жующих, отворяющих окно, гуляющих по берегу реки;
Вот: пара стариков благоговейно, страстно
Ждет чудо-первенца — и тут же, рядом
Чужие дети на коньках легко и безучастно
Осваивают пруд у ивняка;
И знали они,
Что, чем ужаснее мука, тем меньше ей
Потребно холста, в идеале — угол, среди возни
Своры местных псов, там, где конь предводителя палачей
Подпирает древо невинным задом.
Рассмотрим "Икара" Брейгеля: с какой ленцой все вокруг
Взирает мимо трагедии; пахарь, сжимавший плуг
Мог слышать вскрик и последний всплеск,
Но падению вряд ли придал значенье;
Солнца свет,
Как и положено свету, выбелил ноги, в зеленке вод
Тающие; а на роскошном паруснике народ,
Глянув было, как мальчик упал с небес,
Невозмутимо отбыл по назначенью.
