Вам что же, настоящий пистолет по цене зажигалки продали? — скептически прищурился Вшивцев.
Выходит что так.
И вы сами ни разу от этой «зажигалки» не прикуривали?
А я не курю.
Следователь Вшивцев побарабанил пальцами по столу.
Хорошо, предположим, мужа сестры вы убили случайно. Ну а саму сестру — тоже случайно? Наставили на нее зажигалочку и — «бах-бах», так?
Нет, не так, — сумрачно произнес Федякин. — Машу я не убивал.
А кто же ее убил? Пушкин, что ли?
С Машей по-другому получилось, — со вздохом промолвил Федякин. — Услышав выстрел, она вбежала в комнату и увидела, что Андрей лежит на полу убитый, а я стою с пистолетом…
И вы решили заодно убрать и ее, — перебил Вшивцев, — чтоб не оставлять свидетельницу.
Да нет же! — в сердцах воскликнул Федякин. — Она сама себя убрала… то есть убила.
Ах вот даже как? — усмехнулся следователь.
Да, да! — горячо продолжал Федякин. — Она поняла, что любимого мужа не воскресить, а любимому брату грозит тюрьма, и решила покончить с собой. Выхватила у меня пистолет и застрелилась.
…и застрелилась, — по ходу допроса записывал показания Вшивцев. — А куда она себе выстрелила?
В висок.
В какой? В правый или в левый?
В правый.
А экспертиза установила, что в левый.
Ну, может, в левый. Я точно не помню.
…точно не помню, — записал Вшивцев. — Та-а-к, дальше что?
Все.
Нет, не все, гражданин Федякин. Вы же еще бабульку из окна выкинули. С двенадцатого этажа. Или этого тоже не помните?
Ах, да, — вспомнил Федякин, — была же бабушка.
Да, была бабушка, — повторил Вшивцев. — А теперь ее нет. Зачем вы столкнули старушку с подоконника?
Я ее не сталкивал. Она сама вывалилась.
Ну коне-е-чно, — качал головой следователь. — Сестра сама застрелилась, бабушка сама из окна вывалилась. Прямо полное самообслуживание.
Да, сама, — настаивал Федякин. — Она мыла окно, стоя на подоконнике, услышала выстрел, вздрогнула, потеряла равновесие и выпала из окна.
Ну допустим… А тройняшки?
Что тройняшки?
Тоже сами поехали на коляске вниз по лестнице?
С тройняшками дело было так. Маша как раз собиралась идти с ними гулять: уложила их в коляску, выкатила коляску на лестничную площадку, поставив ее около ступенек лестницы, и пошла одеваться.
А мимо бежала мышка, — язвительно добавил Вшивцев, — хвостиком махнула, коляска и покатилась.
Не мышка, а Джек, — поправил следователя Федякин.
Что еще за Джек?
Соседская овчарка.
А-а, это которую вы тоже убили?
Да не убивал я ее! Просто она увидела Мурку.
Какую Мурку?
Это кошка других соседей. Естественно, Джек рванул за Муркой, задел коляску, коляска покатилась по ступенькам вниз. Мурка побежала наверх. Джек кинулся следом. А наверху работал электрик, рядом с которым лежал оголенный провод под током. Мурка через провод перескочила, а Джек наступил. Вот его током и убило.
Следователь Вшивцев демонстративно вздохнул.
Слушайте, гражданин Федякин, я уже устал от вашего вранья. Вы не хотите хотя бы раз, для разнообразия, сказать правду?
Да я вам правду говорю! — закричал Федякин. — Я ни в чем не виноват! Я жертва стечения обстоятельств!..
Знако-о-мая песенка. Все убийцы так на допросах заявляют.
Ну посудите сами, зачем мне, профессору, без пяти минут академику, убивать свою сестру, ее мужа, бабушку, тройню, да еще и овчарку в придачу?
Не знаю. Вам виднее.
Федякин понял: доказывать что-либо следователю Вшивцеву бесполезно.
Что меня ожидает? — уныло спросил он.
Это решит суд. Но вообще-то за серийное убийство полагается пятнадцать лет без права амнистии.
Бо-о-же, — простонал профессор. — Пятнадцать лет!
Ну а что такое пятнадцать лет? — философски заметил Вшивцев. — Не так уж и много. Пролетят — и не заметите.
Федякин в отчаянии обхватил голову руками.
— Боже мой, боже мой, был бы у меня хотя бы один свидетель.
Свидетель есть, — объявил следователь.
Есть?! — вскинулся профессор. — Кто?!
Говорящий попугай Кеша, который все видел из своей клетки. Кстати, именно он нам в милицию позвонил.
А вы уже сняли с него показания?
Разумеется.
И что он говорит?
То же самое, что и вы.
Вот видите! — обрадовался Федякин.
Рано радуетесь. По закону Российской Федерации, показания говорящих попугаев в суде не учитываются.
Федякин вновь погрузился в бездну отчаяния.
Но почему, почему?!
Потому что вы могли его подговорить.
Но зачем, зачем?!
Ясное дело — зачем. Чтобы обеспечить себе алиби.
Профессор Федякин в полном изнеможении откинулся на спинку стула.
Я устал от всего этого бреда. Послушайте, чего вы, собственно говоря, добиваетесь?
Правды и только правды! — отчеканил следователь Вшивцев.
А вы считаете — я вру?
Да, врете!
Ну знаете ли… — вспыхнул профессор.
Знаем, гражданин Федякин, мы все знаем. — Вшивцев протянул профессору листок: — Вот, подпишите протокол допроса. И отправляйтесь в камеру.
Да мне обратно на Канары надо! — раскричался Федякин. — Лекции читать! У меня контракт!..
Кому Канары, а вам — нары, — срифмовал следователь и приказал охранникам: — Увести.
Федякина увели.
Вшивцев взглянул на Тимыча, который все это время хранил гробовое молчание.
— Ну что ты такой кислый? — Следователь ободряюще похлопал Тимыча по плечу. — Выше голову, шире плечи. Завтра определим тебя в хороший детдом. А там, глядишь, кто-нибудь усыновит. И снова у тебя будут мамка с папкой.
Тимыч вышел из милиции как в воду опущенный. Крутая все поняла без слов.
Значит, не ошибка?
Нет.
А Аннупалну арестовали?
Их убила не Аннапална.
А кто же?
Мой дядя Федя… — И Тимыч все рассказал.
Отстойно, — сказала Любка Крутая, выслушав рассказ. — И что теперь?
Завтра меня в детдом отправят.
Обломно. Была я как-то раз в детдоме. Прямо скажем — не фонтан. На завтрак там — хлеб с водой, на обед — вода с хлебом, а на ужин — фига с маслом.
А-а, мне до фонаря, — обреченно заявил Тимыч.
Что до фонаря? — спросила Любка.
Да все.
Если тебе до фонаря, то поезжай лучше к родичам.
К каким родичам? У меня же больше нет никого.
— Я имею в виду — к родителям. Тимыч недоуменно посмотрел на Крутую.
Куда это — к родителям? В морг, что ли?
Не в морг, а на Тот Свет. Не повезло на Этом, может, на Том повезет.
Очень остроумно, — : угрюмо буркнул Тимыч.
А я не острю, — серьезно ответила Любка. — Ты что, не знаешь про станцию «Мартышкино»?
Про какую станцию «Мартышкино»?
Метровскую. С которой можно на Тот Свет уехать. Надо сесть в последний вагон любого поезда и произнести заклинание: «Кто не курит и не пьет — тот здоровеньким помрет».
И что будет?
Приедешь на Тот Свет.
Фигня! — поморщился Тимыч.
Ничего не фигня, — убеждала его Крутая. — Моя бабушка ездила на Тот Свет. К дедушке в гости.
Не прикалывайся.
Я не прикалываюсь. Поехали. Сам убедишься.
— Ну поехали, — согласился Тимыч.
Через пять минут они уже были у входа на станцию «Мартышкино», через десять — на эскалаторе, через пятнадцать — на платформе, а через двадцать — в вагоне метро.
— «Кто не курит и не пьет — тот здоровеньким помрет», — хором произнесли заклинание Любка и Тимыч.
«Осторожно, двери закрываются», — пробубнил динамик.
Двери — хлоп! — и захлопнулись.
А через пару минут поезд — стоп! Двери снова — хлоп!
— Приехали, — сказала Крутая, чмокнув жвачкой. — Тот Свет.
Ребята вышли на улицу. Тимыч сразу же узнал Лиговский проспект.
— Ну ты и приколистка, — хмыкнул он. — Какой же это Тот Свет? Это ж Лиговка.
Любка пожала плечами.
А ты что ожидал увидеть? Гробы с покойниками? Если хочешь знать, Тот Свет ничем не отличается от Этого. Только на Этом Свете все живые, а на Том — мертвые. Вот и вся разница.
Ого, сколько мертвецов, — иронично заметил Тимыч, указав на потоки людей и машин.
— А мертвых всегда больше, чем живых, — ответила Крутая. — Ну чта, пофигачили?
Куда?
К тебе домой, на Почтамтскую.
Тут и Почтамтская есть?
Естественно. Я ж тебе говорю: Тот Свет и Этот Свет — две стороны одной фигни.
Они вскочили в троллик.
Когда троллейбус свернул с Невского на Почтамтскую, Тимыч не на шутку заволновался. А когда они с Любкой подошли к дверям его родной квартиры, волнение Тимыча переросло в надежду: а вдруг и впрямь он сейчас увидит родителей.
Звони, — приказала Крутая.
Да что толку, — вяло поупирался Тимыч.
— Звони, звони.
Тимыч позвонил.
За дверью послышались шаги. «Не может быть, — заплясало у Тимыча в мозгу. — Не может быть».
Дверь отворилась. На пороге стояла… Тимычева мать. Живая!
— Мама! — воскликнул Тимыч.
— Тимочка?! — удивилась мать. — И ты уже здесь?.. — Полуобернувшись, она крикнула в глубь квартиры. — Андрюша, смотри, кто к нам пришел!
В прихожей появился отец Тимыча.
Тимоха?! Вот так сюрприз! Тебя что — тоже дядя Федя застрелил?
Э… э… — не мог вымолвить Тимыч ни слова.
Нет, мы ненадолго, — ответила за Тимыча Любка. — В гости.
А вы, простите, кто? — осведомилась у Крутой Тимычева мать.
Любка бойко представилась:
Любовь Крутая!
А-а, — сразу вспомнил отец Тимыча, — я вас перед смертью по телевизору видел. Вы — «Мисс Нева».
Она самая. — Любка чмокнула жвачкой.
Ой, а что ж мы в прихожей-то стоим, — всплеснула руками мать. — Идемте в комнату.
Все прошли в комнату.
— Значит, это и вправду Тот Свет? — обрел наконец Тимыч дар речи.
— Тот, Тот, Тимоня, не сомневайся, — сказал отец. И добавил: — Кто бы мог подумать, что он окажется точной копией Этого.
— Да уж, — со смехом подхватила мать. — Люди во все века головы ломали: куда же это человек после смерти попадает? А оказывается, вот куда, — она описала круг рукой, — в свою собственную квартиру.
А здесь, на Том Свете, уже никто не умирает? — поинтересовался Тимыч.
Еще как умирают, — сказала отец. — Больше, чем на Этом.
— А если тут умрешь, то куда тогда попадаешь?
— На Этот Свет.
Тимыч запутался.
Ни фига не понимаю. Если умрешь на Этом Свете, попадешь сюда, на Тот Свет. А если умрешь тут, на Том Свете, то попадешь на Этот Свет. Так что ли?
Так, — подтвердили родители.
Но тогда получается, что человек вовсе не умирает, — обрадовался Тимыч. — А просто переходит с Этого Света на Тот, а с Того на Этот.
Ну да, — кивали отец с матерью. А Тимыч дальше соображал:
Значит, Тот Свет для вас Этот?
Нет, сынок, — ответила мать. — Это Этот Свет для нас Тот.
Ты не права, Маша, — мягко возразил отец. — Тот Свет для нас и есть Тот Свет, а Этот Свет для нас Этот.
А Тот Свет разве для вас не Этот? — спросил Тимыч.
Тот Свет только тогда для нас Этот, когда мы попадем на Тот, — объяснил отец. — А Этот Свет для нас будет Тот, когда мы попадем на Этот.
Уф-ф… — отдувался Тимыч от чрезмерного умственного напряжения. — Что-то я совсем запутался, где Тот… где Этот…
В комнату вошла бабушка.
— Ой, да какая разница, внучок, — махнула она рукой. — Тот не Тот, Этот не Этот.
Идемте лучше блинчики со сметанкой лопать.
И все дружно отправились на кухню есть блины со сметаной.
Тудух-тудух… тудух-тудух… — стучали колеса. Тимыч ехал в вагоне метро, погруженный по самую макушку в свои невеселые размышления. Что же с ним такое творится?.. Перед его мысленным взором проплывали воспоминания: вот он превратился в таракана и бабушка смывает его в канализацию, вот на его глазах велосипед прыгает с крыши, унося с собой Ля, вот его могила на Мартышкином кладбище, а вот он уже и сам на Том Свете, уплетает блины со сметаной… После каждого из этих воспоминаний в памяти Тимыча следовал провал, обрыв, черная дыра… Вот и сейчас — откуда он едет? И куда? С Того Света на Этот? А где же Любка Крутая? Осталась на Том Свете?.. Ни-че-го Тимыч не помнит. Как отрезало.
Мысли текли. Поезд бежал. Тимыч сидел.
В вагоне, кроме Тимыча, никого не было. А соседние вагоны — справа и слева — и вовсе пустые. Тоже странно. Тимыч глянул на часы и понял, что здесь-то как раз ничего странного нет — просто уже очень поздно.
Короче, время приближалось к полуночи. Тимыч ехал непонятно откуда и неизвестно куда, а мысли его были чернее сажи.
Тра-ля-ля-ля-ляляля… раздался вдруг веселенький мотивчик. Тимыч вздрогнул от неожиданности.
Оказывается, у него кармане лежал мобильник Любки Крутой, неизвестно как туда попавший…
Тимыч поднес трубку к уху.
— Тимыч, у тебя лопата есть?! — Это был Димыч.
Какая еще лопата?!
Любая! — орал Димыч. — Я в ящик сыграл, прикинь!
В какой ящик?
— Ну в гроб, в гроб! Я сейчас лежу на кладбище! Меня надо срочно выкапывать!
«Та-а-к, — понял Тимыч, — начинается очередная бредятина».
А Димыч продолжал орать в трубку:
Во примочка! Угореть!.. Очнулся — е-мое! — я в гробу реально лежу!
А как ты там оказался?
Ты что, с луны свалился?! Не знаешь ни фига?!
А что я должен знать?
Про заморочки в школе!
Про Аннупалну?
Да какую Аннупалну?! С ней еще вчера проехали! А сегодня у остальных преподов крышу снесло, прикинь!
У всех?! — ахнул Тимыч.
Вот именно! Как начали палить из автоматов!
До двоечником?
Не только! И по троечникам, и по четверочникам, и даже по пятерочникам!
Обломно, — выдал Тимыч любимое словечко Любки Крутой.
Не то слово! — кричал в трубку Димыч. — Это была настоящая бойня! Хорошо, у меня пуля навылет прошла. Я отрубился, а когда снова врубился — гляжу, а я уж в могиле. Прикинь, не разобрались, что к чему, и похоронили.
Тимыч и верил и не верил Димычу.
А как у тебя в гробу сотовый оказался? — спросил он подозрительно.
Без понятия! Я его схватил и сразу тебе звонить.
А откуда ты узнал этот номер?
Тимыч, ты меня задолбал своими вопросами! — взорвался Димыч. — Ты что, фишки не просекаешь, блин! Я тебе реально говорю: щас задохнусь! Хватай лопату и дуй меня выкапывать!
А на каком ты кладбище?
На Мартышкином!
«Там же, где и моя могила», — отметил про себя Тимыч. А вслух спросил:
А где ты там похоронен?
На двадцать втором участке. «Рядом с моим — двадцать первым», — опять мысленно отметил Тимыч. И спросил недоверчиво:
А откуда ты знаешь, что на двадцать втором?
Блин, Тимыч! — вовсю разорялся Димыч. — Квитанция в гробу есть, понял?! В ней черным по белому написано: какой участок, сколько стоит гроб и тэ дэ и тэ пэ!
— А как ты прочел квитанцию в темноте?
У меня сотовый с подсветкой!
А… — начал Тимыч.
Бэ! — отозвался Димыч. — Ты что, до утра собираешься свои дурацкие вопросы задавать?! Учти, если я сейчас кроссовки отброшу — это будет на твоей совести!
Ладно, — сказал Тимыч, — сейчас приеду. Где конкретно ты там лежишь?
Фиг знает! Номер могилы, блин, забыли в квитанции указать! Короче, увидишь на двадцать втором участке свежезакопанную могилу — значит, моя! Сразу раскапывай!
А где лопату взять?
У тебя что, дома лопаты нет?
Я в метро, а не дома.
Блин! Ну тогда мне кранты, — сказал Димыч.
А Тимыч сообразил:
— На кладбище наверняка есть сторож, а него наверняка есть лопата. В общем, еду.
— Давай в темпе! Жду!
Тимыч доехал до «Гостиного двора», перебежал на третью линию, вскочил в вагон и погнал на «Приморскую». Выскочил из метро и вскочил в маршрутку.
— На кладбище попаду?! — запыхавшись, спросил он у водителя.
— Попадешь, парень, не сомневайся! — ответил тот весело.
Маршрутка рванула, и через пять минут Тимыч был уже на Мартышкином кладбище.
В небе болталась луна. Кругом — ни души. Оно и понятно какой дурак попрется на кладбище в первом часу ночи?
В мертвенно-бледном свете луны кладбище выглядело довольно-таки зловеще. Тимычу стало не по себе. На фига он сюда приехал? А вдруг Димыч его прикольнул? Сейчас позвонит и скажет какую-нибудь глупость, типа: «Обманули дурака на четыре кулака». Тимыч вспомнил, что так ему когда-то сказала Ля. Где она теперь? Неужели правда в Будущем?.. А где Любка Крутая? Неужели на Том Свете?..
Короче, думая то о Ля, то о Любке, Тимыч пошел по кладбищенской дорожке. Прошел мимо своей могилы под номером шестнадцать и направился дальше — к двадцать второму участку. И только дойдя до него, сообразил, что надо же прежде найти сторожа и попросить у него лопату.
Тимыч хотел уже повернуть назад. Но тут ему в ухо завыл замогильный голос:
— У-у-у-у-у…
Сердце у Тимыча упало прямо в пятки. А в следующую секунду он увидел Димыча.
Что, испугался? — довольно ухмылялся тот.
Дурак ты, Димыч! — разозлился Тимыч. — Сейчас как врежу по морде!
А что такого?
Ничего!
Тимыч резко повернулся и пошел по дорожке, злой как черт. Димыч догнал его:
Извини, был не прав.
Отвали, придурок!
Ну че ты, в натуре, шуток не понимаешь?
У тебя вместо мозгов тухлые яйца, понял?!
Понял, — примирительно сказал Димыч.
Я иду его спасать! — стучал кулаком в грудь. Тимыч. — А он…
— Не показывай на себя, примета плохая, — предостерег Димыч.
Тимыч слегка поостыл.
А что будет, если на себя показываешь?
Умереть можешь.
Слушай, — дошло вдруг до Тимыча, — а почему ты не в могиле?
Меня выкопали.
Кто?
Родичи. Я им звякнул по сотовику, они приехали и откопали.
А где они?
Обратно домой укатили.
А ты чего с ними не поехал?
Тебя ждал.
Мог бы по мобильнику предупредить, чтоб я сюда зря не тащился.
На фига? Классно же ночью на кладбище. Гляди, какая красота… — Димыч обвел широким жестом надгробные памятники и кресты. А затем предложил: — Хочешь мою могилу посмотреть?
Особого желания смотреть Димычеву могилу у Тимыча не было.
Но Димыч уже тянул его за руку.
— Пошли, пошли, знаешь, какая классная могилка.
Рука у Димыча оказалась холодная, как… как у мертвеца. Тимыч даже сам испугался подобного сравнения, и, чтоб сбить испуг, спросил:
— А чего у тебя такие руки холодные?
— Полежал бы в гробу под землей — и у тебя б такие стали.
Они подошли к раскопанной могиле. Рядом валялись гробовая крышка с гробом.
Ложись в гроб, — сказал Димыч.
Зачем?.
Просто так. Полежи.
Да на фиг мне это надо?! — раздражился Тимыч. — И вообще, идем отсюда… — И он повернулся, чтобы идти.
— Тимыч, — окликнул его Димыч каким-то не своим — мертвым — голосом. — А ты не успел.
Куда не успел?
Сюда. Я задохнулся в гробу.
И Тимыч увидел, что перед ним уже не Димыч, а — труп Димыча. Лицо зеленое. Нос провалился. Один глаз вытек.
— Жутковатый видок, да? — подмигнул Димыч оставшимся глазом. И дико захохотал — Ха-ха-ха!..
Тимыча прошиб пот. Сердце запрыгало, как кузнечик.
— Знаешь, как кайфово быть мертвым, — продолжал Димыч. — Сейчас ты тоже этот кайф словишь.
И с этими словами Димыч столкнул Тимыча в могилу.
Тудух-тудух… тудух-тудух… — стучали колеса. Тимыч все так же ехал в вагоне метро. Он был совершенно сбит с толку. То, что сейчас с ним произошло, не укладывалось ни в какие рамки, да что там в рамки — это не лезло ни в какие ворота! Прежние его воспоминания: тараканье убеганье от бабушки, Ля с ее великом и так далее, казались Тимычу теперь сущей ерундой по сравнению с последним воспоминанием — когда живой труп Димыча столкнул его в могилу.
«А воспоминание ли это?» — спросил себя Тимыч и вынужден был признать, что — нет. Это случилось только что! Буквально — сию минуту! Здесь, конечно же, напрашивался самый простой вывод: у Тимыча начались зрительные галлюцинации. Проще говоря — глюки.
«Я шизанулся, — честно сказал себе Тимыч. — Да, я шизанулся».
Но ведь Любка Крутая проверяла его с помощью теста. И Тимыч тогда спокойно дотронулся кончиком пальца до кончика носа. Тимыч и теперь быстро прикинул палец к носу. Вот, пожалуйста — по тесту все зашибись!.. А на самом деле его глючит по-черному.
«Надо срочно идти к психиатру», — решил Тимыч и тут же испугался своего решения. А вдруг его в психушку упрячут?.. «Ну и пусть прячут! Лучше психушка, чем поездки на Тот Свет и прогулки с мертвецами по кладбищу. И потом, — успокаивал себя Тимыч, — быть может, я еще не сильно двинутый, раз осмысленно анализирую свое состояние. Глядишь, пропишут какие-нибудь таблеточки, и все как рукой снимет».
Тра-ля-ля-ля-ляляля… — послышалась бодренькая мелодия.
«Снова, что ли, Димыч с кладбища звонит?» — пронеслось в голове у Тимыча.
Но это был не Димыч, а — Ля.
— Тима… Тима… — кричала она в трубку.
На сей раз ее было слышно просто прекрасно.
«Теперь еще и слуховые галлюцинации начинаются», — понял Тимыч. И спросил нарочито грубо:
Ну чего тебе?
Тима, ты что, не узнал меня?
Узнал, узнал, — сказал Тимыч. И не без ехидства добавил: — Опять из послезавтра звонишь?
Нет, уже из послепослезавтра. Следующие сутки наступили. Ты перешел — в завтра, а я — в после послезавтра.
Ну и как там, в послепослезавтра? — уже открыто стебался Тимыч. — Погодка зашибись?
— При чем тут погода? Тима, я…
Тимыч перебил:
Зацени, какая у меня классная идейка. Ты из послепослезавтра сообщаешь мне выигрышные номера…
Какие выигрышные номера? Тима, послушай меня…
Но Тимыч не слушал, а продолжал:
— Лотерейные. А я буду на эти номера ставить. И реальные бабки огребу. Клево, да?!
— Тима, перестань паясничать! — воскликнула Ля. — Тебе угрожает опасность!
Мы это уже слыхали.
Нет, Тима, новая опасность!
Ах, но-о-вая…
Да, новая. Я тебе на полном серьезе говорю.
Ха-ха-ха, — расхохотался Тимыч. — на полном серьезе она говорит! Ой, держите меня!
В трубке повисла пауза. Тут Ля забеспокоилась:
Тима, что с тобой?
Со мной все о'кей! — лихо отозвался Тимыч. — Так что не надо мне тут впаривать!
Чего-о?
— Что слышала! Не фиг мне мозги полоскать, понятно?!
— Тима, тебе вправду угрожает опасность. Ни в коем случае не ходи сегодня к своему дяде Феде.
Это еще почему?
Там тебя подстерегает убийца.
Какой убийца?
Твоя учительница по математике — Анна Павловна Птичкина.
Ври больше!
Я тебе клянусь!
Тимыча так рассмешили последние слова Ля, что он минуты две не мог успокоиться:
— Ха-ха-ха!.. Ой, не могу!.. Мой глюк мне клянется!..
— Тима, ты что, спятил? — спросила Ля.
У. Тимыча мигом веселье пропало. Чтоб его собственная галлюцинация говорила ему, что он спятил?.. А может, это тогда не галлюцинация?..
И Тимыч решил узнать.
Послушай, Ля, — напрямик спросил он, — ты реальна или мой глюк?
Тима, — проникновенно заговорила Ля, — я не твой глюк. Я — Ляля. Тебе угрожает опасность. Ты не должен идти домой к дяде Феде.
А откуда ты знаешь, что меня там Аннапална поджидает?
Я же в твоем Будущем нахожусь! Пойми ты это, наконец! Если ты придешь сегодня на квартиру к дяде Феде — Аннапална тебя убьет. Убь-ет! — повторила Ля по слогам. — Ты понял?!
Да понял, понял, — скривился Тимыч. Его уже заколебал этот дурацкий разговор. — Ладно, чаочки.
Подожди, Тима! — в отчаянии закричала Ля. — Я не смогу тебе больше позвонить!..
Ну и прекрасно!
Тима!.. Тима!.. Не ходи к дяде Феде!.. Не ходи к дяде Фе…
Тимыч отключил мобильник.
Все! Харэ! Точка! Хватит с него глюков — и слуховых, и видовых. Завтра же он пойдет к психиатру. А там — будь что будет!..
Тимыч вышел из метро и зашагал по ночному Питеру. Подошел к дядифединому дому, поднялся на двадцатый этаж, открыл входную дверь, вошел в квартиру. И…
И ничего не случилось.
Тимыч прошел на кухню, выпил чаю с лимоном, слопал яичницу с колбасой, вошел в ванную. И…
И опять ничего не случилось.
Тимыч помылся и отправился в спальню — спать.
А в спальне его поджидала убийца — Анна Павловна Птичкина. Она выстрелила три раза, и все три пули угодили Тимычу прямо в сердце. Тимыч рухнул на пол.
— Учиться надо было лучше, Кувшинов, — сказала учительница, склонясь над безжизненным телом своего ученика.
Потом, будто заправский киллер, Аннапална произвела контрольный выстрел Тимычу в голову и покинула квартиру.
…И Аннапална меня убила, — закончил Тимыч свой рассказ.
Обломно, — сказала Любка Крутая, жуя жвачку. — А после что было?
Не помню.
Ребята сидели в квартире дяди Феди и обсуждали очередной Тимычев глюк.
— Ну вот что это такое?! — нервно спрашивал Тимыч у Любки. — Что?!
Крутая только плечами пожимала.
Если б ты был пьяница — можно было бы сказать, что это белая горячка.
Но я же не пьяница и не наркоман.
И не шизик, — добавляла Любка, — тест на нормальность прошел.
Вот именно! — подтверждал Тимыч.
И на оккультную атаку не похоже, — продолжала Крутая. — Темные силы по-другому атакуют… Может, все-таки сны?
Какие сны?! Я же отлично помню, как дядю Федю в милиции допрашивали и как мы с тобой на Том Свете побывали…
— Но я-то этого не помню, — отвечала Любка.
А как мы с тобой на кладбище ездили — помнишь?
Не-а.
— А как я тебе свидетельство о своей смерти показывал?
Крутая качала головой.
Блин! — горячился Тимыч. — Если это было не во сне и не наяву, то где же это было?
Давай рассуждать логически, — предложила Крутая. — Все твои воспоминания заканчивались чьей-то смертью — твоей, твоих родителей или друзей. Так?
— Так.
Но ты ведь жив и родители твои живы, и Димыч твой живой. Верно?
Верно.
Значит, у тебя ложные воспоминания, — сделала вывод Крутая. — Ты помнишь то, чего с тобой не было. По-научному это называется: синдром ложной памяти. — И Любка начала шпарить как по-писаному: — Синдром ложной памяти связан не столько с душевным расстройством, сколько с самовнушением. Мнительный человек может легко внушить себе то, чего на самом деле с ним не было, и поверить в собственную выдумку, смешав ее с реальностью.