Неожиданно Северин кладет рыжую голову на грудь Бычкову и, плача и размазывая слезы, в припадке откровенности рассказывает историю измены некой Олечки из Усть-Лабинской станицы, которая, узнав, что ее ухажер всего-навсего повар, уходит от него, насмеявшись над чувствами парня, у которого слишком прозаическая, с ее точки зрения, профессия. Повар… Мы успокаиваем Сашу и, как полагается, твердим, что придет к нему любовь и он встретит такую девушку, которая сама любит поварское дело. Тогда они поймут друг друга наверняка. Но он не верит.
- Все! Точка! Никогда!
Саша мрачнеет и с грохотом начинает мыть посуду. Три часа после этого он молчит, как скала.
А Пети Зотова все нет. В чем дело? Мы с Бычковым покидаем палатку, идем под дождем к протоке. Вода помутнела, прибавилась в берегах. Паводки на севере случаются часто: мерзлота, вода не впитывается.
- Сработались? - спросил я начальника партии.
- Славные парни. С такими хоть к черту на рога. Коллективисты, как у нас говорят.
За протокой слышатся два выстрела. Мы вздрагиваем и останавливаемся.
- Зотов… - говорю я и перебегаю по бревнам на ту сторону.
Бычков осторожно идет позади. За кустами голоса. Мы выскакиваем на поляну. Петя Зотов и сам Иван Иванович.
Они передают лошадей рабочему, балансируя, переходят через протоку. И тут я замечаю, что Петя чем-то обеспокоен, а Иван Иванович хмурится. Посидев несколько минут в палатке, он говорит мне:
- Пошли пройдемся.
Мы выходим из палатки. Зотов идет за нами.
- Такое неприятное дело, - начинает Шустов. - Говори ты, Петя.
- А чего говорить, - устало отзывается он. - В общем, стреляли в меня.
Я останавливаюсь как вкопанный. Стреляли? В Петю Зотова стреляли?..
- Расскажи подробно, - прошу я, сдерживая волнение.
- Знаешь ту речку, что за бывшей факторией, на пути к рыбному промыслу? Вот там и случилось. Вчера я дотемна пробыл на отцовском питомнике, приводил в порядок смородину. Вымазался весь в глине, подошел к реке и стал мыть сапоги. Это на той стороне, где кусты. Ну вот, нагнулся к воде и мою голенища. В телогрейке, без шапки. А тут сзади выстрел. Я его не слышал, но почувствовал. Ударило мне что-то в спину, и я булькнул в речку, как камень. Хватило ума не выплыть сразу. Нырнул - и под кусты, нос высунул, слушаю. Кто-то подошел к реке, постоял и осторожно удалился. Сумрачно, лес черный, не разберешь. Тогда я вылез, снял одежду, выжал воду и скорей через реку домой. Гляди, что наделали…
Он сбросил плащ, повернулся. Телогрейка была вспорота от хлястика до шеи. Торчала вата. Видно, стреляли жаканом из охотничьего ружья. Это не пуля.
- Если бы на пять сантиметров ниже, прошлась бы по костям. Это я уже потом сообразил. Удачно голову нагнул, затылок убрал… А ведь он думает, что убил.
- Кто же это?
Петя Зотов говорил спокойно, первые волнения уже улеглись. Он даже как будто посмеивался над собой - вишь, нырнул, что крохаль северный…
Шустов слушал (в который раз!) серьезно, нахмурив брови. Сказал угрюмо:
- Шутки в сторону, парень. Могли бы и кокнуть. И не нашли бы. Утащит река в море - ищи-свищи. А убийце скрыться - пустяк. Шагнул в тайгу - и пропал. Вот как тут бывает. Но кто? Кто мог стрелять?
Неужели все начинается сначала? У Пети Зотова не могло быть иных врагов, чем те, старые враги его отца. Он и сам утверждает, что так. Может быть, из-за девчат? Но он очень скромно себя ведет, по этому поводу в совхозе даже потешаются. Какой-нибудь пришлый бродяга? Но тогда он не ушел бы от жертвы, ведь его цель - грабеж. Эта версия тоже отпадала. Значит…
Угадав мою мысль, Шустов сказал:
- Те самые. Испугались. Догадываются, что, раз приехал, будет искать мерзавцев, которые убили отца. Белый Кин и - как его? - Никамура. Выходит, здравствуют подлецы, где-то недалече околачиваются. А может, и в нашем коллективе, в совхозе, под чужим именем. Вы понимаете, ребята, как это серьезно?
Мы понимали. Мы теперь поняли, что к чему. Скверная нам жизнь предстоит: под прицелом. Тебя знают, а ты не знаешь. Как дичь на охоте: жди выстрела из-за угла. В тайге, в поселке, на дороге. Где угодно.
- Объявили войну, гады. - Петя Зотов сжал кулаки. - В открытую. Не боятся, силу свою чувствуют.
- И выдали себя, - добавил Шустов. - Теперь мы, по крайней мере, знаем, что надо быть начеку. - Он вдруг заморгал, снял очки, опять надел их и уставился на Зотова. - Слушай, а кто вообще может знать о наших намерениях, кроме нас троих? Ты кому-нибудь рассказывал? - Он ткнул пальцем в мою сторону.
- Зубрилину. А тот говорил агроному Руссо. Кому рассказывали они двое, я уж не знаю.
- А ты? - Он перевел взгляд на Петю.
- Вот этому, как его… Ну, что ревизовать приезжал.
Взгляд Шустова стал жестким.
- Конаху? Зачем, позволь тебя спросить?
- Да так. Ночевали вместе, разговорились…
- Эх ты, божья коровка! - Шустов явно разозлился, шумно задышал. - А что он за человек, ты знаешь? Нет? Чего же в свои тайны посвящаешь? Кто тебя за язык тянул, я спрашиваю?..
- Вы думаете… - начал я.
- Ничего я не думаю! - загремел Шустов. - Мальчишки вы оба! Никакого понимания. А сами то и дело говорите о бдительности. Бдительность! С вами соблюдешь бдительность, на всех углах звоните. Вот мы какие! Вон что задумали! Смотрите на нас, удивляйтесь!
- Вы полагаете… - снова начал я, пытаясь успокоить директора.
Он перебил меня:
- Когда этот Конах уехал?
- За два дня до выстрела, - сказал Петя.
- На чем? Куда?
- Мы ему дали лошадь и провожатого. Сказал - до рыбного промысла, а там катером.
- У него было ружье?
- Нет. Только портфель.
- Ну и что ты ему рассказал?
- Все. И как было с отцом, и о встрече с Шахурдиным, и о револьвере. Сказал, что будем искать негодяев.
- Вот-вот. Выложил на блюдечке. Раз-зява! - грубо обрезал его Шустов.
Петя потупил голову. Он знал, что виноват.
Иван Иванович понемногу успокоился. В конце концов, дело сделано. Слово не воробей. О планах Зотова знает слишком много людей. Кто же стрелял?
- Ну вот что, сыны, - сказал Шустов. - Пока Зотов останется здесь. На вашем попечении. Пойдемте в палатку и расскажем ребятам. Пусть знают. Народ, я вижу, надежный, в обиду вы друг дружку не дадите. А я тем временем попробую кое-что узнать.
Директор рассказал о покушении очень сжато. Ребята поняли, что Пете Зотову угрожает опасность.
- Пусть только сунутся, - сказал Серега. Глаза у него потемнели, а лицо стало строгим и жестким.
Покончив с этим делом, мы пошли показывать Шустову остров. Место понравилось директору. Он похвалил Бычкова. Приказал:
- Давайте-ка пробьем сюда трассу. В общем, что там надо: съемку, нивелировку, ось будущей дороги… Километров двадцать? Дело ясное, отделение совхоза здесь будет. Как только исследуем почвы, найдем, что помехи отсутствуют, так сразу и за постройку. А чего ждать? Раз надо, значит, надо… - Шустов повеселел, похлопал Петю по плечу: - А ты голову не вешай. Мало ли что бывает!
- Я не вешаю, откуда вы взяли, Иван Иванович? Я задумался только. Теперь мы знаем, что убийцы отцаживы. Объявились, гады. Мы их найдем. Правда?
- Найдем, - сказал Шустов. - Это точно. Они выдали себя. Будьте начеку. Это не игра, а бой. Слышите, ребята? Бой не на жизнь, а на смерть.
- Слышим, - дружно сказали мы все.
Он уехал. Мы сидели, погруженные в раздумье. Как-то не вязалось: тихая, почти первобытная природа, лесная даль, простая мирная работа - и вдруг покушение на жизнь человека, злодейство, мрачные тени прошлого. Нелепость. Но в общем-то мы понимали, что к чему. Мы отвечали за жизнь Пети Зотова. В конце концов, мы защищали не только его жизнь, но и свои жизни, свой труд, свою родную землю.
