Прошла неделя, другая. Ничего не случилось. Мы по-прежнему вели изыскания, наметили в тайге ось будущей дороги, исследовали грунты, определили место агробазы, скотных дворов, сделали план поселка и земель. Бычков ушел с отчетом в совхоз..Вернулся он ночью, принес газеты и письмо мне. Я нетерпеливо разорвал конверт:
Шустов писал:
«Был на рыбном промысле. Павлов сказал, что ревизор жил у них три дня. Он уехал в Магадан второго июня, то есть на другой день после покушения у реки. Павлов сказал также, что ревизор брал у него ружье и все три вечера ходил на охоту. Извел одиннадцать патронов, убил нескольких уток. Как видишь, очень серьезные улики. Я рассказал об этом уполномоченному оперотдела. Он сделает запрос в Магадан, там последят за ревизором и узнают, что за личность этот Конах».
Я дал письмо Пете. Он прочитал и задумался.
- Непостижимо! - сказал он. - Мера человеческой подлости. Быть моим гостем и стрелять в спину! Но пока это только подозрения, не так ли? Проверят и выяснят. Понимаешь, до меня не доходит, как можно…
За завтраком мы просмотрели газеты. Довольно спокойная жизнь течет в нашей стране. Сообщения о стройках. Фельетоны. Жаркий спор по поводу системы «дубль-ве» в футболе. Гастроли хабаровского театра в Магадане. На четвертых полосах - телеграммы о войне. «Как сообщают из Лондона…», «Наш берлинский корреспондент передает…» И только вот одно… Над подписью редактора газета «Советская Колыма» дала некролог:
«Коллектив геологоразведочного управления с глубоким прискорбием сообщает о трагической смерти при исполнении служебных обязанностей старшего инженера-геолога Бортникова Степана Петровича, последовавшей в результате несчастного случая 23 мая в районе реки Май-Урья».
И много-много подписей.
Потом мы, как всегда, забрали инструмент, повесили за спину ружья (с ними мы теперь не расставались) и пошли по своему острову. «Остров Надежды» - так назвали мы его.
На другой день Серега и. Саша должны были идти в совхоз. Они уложили почвенные пробы, забрали у нас письма, поручения и перешли через протоку. А мы отправились на работу - продолжать съемку местности и брать пробы почв.
День 22 июня выдался ясный, безоблачный. Мы работали и пребывали в полном неведении относительно того, что творится на белом свете. В обеденный перерыв Зотов и Бычков сели поудить рыбу в протоке, потом пошли на озеро пострелять уток. Одного Петю мы никуда не пускали. Вечером Бычков взялся учить Василия Смыслова шахматному искусству. Неудобно как-то с таким именем-фамилией и не уметь играть. Но Смыслову быстро надоело думать над доской, и он тоже ушел к протоке посидеть в одиночестве на берегу и отдохнуть от «любимого города».
Среди ночи вернулись наши ребята. Они были взволнованы и возбуждены.
Еще не услышав от них ни слова, мы поняли: что-то произошло за пределами нашего лесного уголка.
- Война, - сказал Сергей и со злостью сорвал переполненный рюкзак. Он обернулся к нам и закричал: - Понимаете, война, а мы сидим здесь и ни черта не знаем, ничего не делаем! Где мои сапоги, будь они прокляты!..
Я видел, как побледнел Бычков, как отшвырнул от себя Казака Петя Зотов. В углу молча и поспешно переодевался Сергей. Тяжело дышал Василий Смыслов. Бычков сказал тихо, подавляя волнение:
- Ребята, вы можете толком…
- На, читай! - Серега сунул ему сообщение, переданное по радио.
Он читал про себя, а мы смотрели на строчки через его плечо. Никто не проронил ни слова.
Огромная, страшная война… И сразу, в одно мгновение, вся наша работа, все заботы об острове и новом совхозе показались вдруг такими мелкими, нестоящими, что говорить о них было просто стыдно. Война… А мы копаемся в шурфах, ходим с теодолитом, бьем комаров. Война, а мы едим макаронный суп и рябчиков. Война, а руки наши без винтовок…
Не было ничего удивительного в том, что Саша Северин тоже стал набивать свой рюкзак вещами, а Сергей переоделся в чистое белье и приготовился в поход. В порядке вещей был и вопрос Смыслова, ни к кому конкретно не относящийся:
- Кто-нибудь останется?
Он аккуратно складывал свое хозяйство и примеривался к лямкам рюкзака. Я глянул на Бычкова, он - наменя.
- Я останусь, - спокойно сказал Бычков.
Ребята разом посмотрели на него. Саша и Петя - с недоумением, Сергей - с испугом, Василий - с едва скрываемым презрением. Остаться теперь, когда мы нужны фронту? Да ведь это же… Бычков выдержал молчаливый обстрел, добавил:
- Кто-то должен работать. Не всем идти на войну. Это прозвучало не очень убедительно, но враждебное напряжение исчезло. В самом деле…
Когда взошло солнце и осветило тихий задумчивый мир, в котором не было ни единого намека на войну, мы уже стояли у палатки в полной готовности. Пять бойцов. У нас с Сашей Севериным были рюкзаки, у Пети - вещевой мешок, Сергей и Вася Смыслов забросили за плечи чемоданы. Казак скулил, терся о ноги Саши.
- Ну…
Мы пожали руку Бычкова. Он болезненно морщился, он, конечно, страдал, через силу заставил себя улыбнуться.
- Что ж, идите. Желаю вам…
- Береги Казака, - сказал Саша таким голосом, что мы все глянули на него и смущенно отвели глаза. Губы у него дрожали. Размяк парень.
Мы ушли, ни разу не оглянувшись.
А через день, сломленные неудачей, разбитые, злые, усталые, мы сбросили груз у входа в палатку и сели на скамью, стараясь не глядеть друг на друга.
Бычкова в палатке не оказалось. Мы уложили вещи на место и улеглись в ожидании топографа. Он не появлялся до вечера. Казак тоже не появлялся. Уже стемнело, когда мы услышали шаги. Бычков сбросил с плеча рейку, топор, лопату и устало сел на дворе. Я тихонько встал и выглянул из палатки. Он сидел одиноко, сгорбившись, бросив натруженные руки на колени. Рядом свернулся усталый Казак. Нам было стыдно. Страшно стыдно. Мальчишки, а не бойцы. Побитые мальчишки.
- Леша, - сказал я, впервые назвав его по имени. Худое и серое от усталости лицо Бычкова вспыхнуло.
Он вскочил.
- Ты? Вы здесь, братцы…
Я обнял его, он прижался к плечу и отвернулся. Вышли ребята, они сконфуженно улыбались, по очереди обнимали Бычкова и отворачивались. Он не расспрашивал о наших мытарствах. Успокоившись, сказал:
- Ужинали?
- Нет еще. Не хочется.
- Трудно одному. Понимаете, рейку и ту подержать некому. Да и скучно, черт возьми! Саша, ты бы спел, что ли…
Северин гладил сбесившегося от радости Казака. Серега развернул бумажку и вслух прочел одну фразу из сводки Совинформбюро: «Немцы бомбили Киев, Смоленск, Вязьму». Саша гремел посудой, не слышал этого, он вдруг запел: «Любимый город может спа-ать спок…»
