Паруса на кораблях убрали, подходили к причалу на веслах, раздавались четкие команды гребцам: «Левая — табань!» {64}, «Правая — загребай!», «Обе — малый!», «Все табаним!», «Суши весла!».
— Сам великий магистр встречает, — сказал командор Шереметеву.
— Это который?
— А тот, что впереди.
Шереметев не спеша спускался по трапу, за ним следом шел Курбатов, едва не наступая ему на пятки.
— Алешка, — негромко сказал боярин, — будь маршалком.
— Слушаюсь, Борис Петрович! — отвечал Курбатов, довольный таким доверием.
И когда они ступили на берег, Курбатов громко и торжественно возгласил:
— Его царского величества посол, первый воевода и граф Борис Петрович Шереметев!
«Сукин сын!» — подумал Шереметев, но виду не подал, даже не взглянул в сторону Алешки, наоборот, улыбнувшись, снял шляпу и сделал полупоклон в сторону великого магистра, шаркнув ногой если и не столь изящно, то вполне удовлетворительно.
Великий магистр Раймунде, еще не старый мужчина, в черном бархатном кафтане и накинутом поверх плаще, с мальтийским восьмиконечным крестом {65} в петлице, так же приветствовал высокого гостя, сняв шляпу и совершив полупоклон:
— Мы счастливы встречать на нашей земле посланца государя великой России, славного воина и победителя османских орд.
После крепких рукопожатий он спросил:
— Как добрались, генерал?
— Спасибо, хорошо, — отвечал Шереметев. — Жаль, не удалось сцепиться с турками.
— Значит, уже видели их?
— Да. Четыре корабля встретили, но они уклонились от боя.
— Это разбойники-каперы {66}, они на купцов охотятся, с военными стараются не связываться.
Магистр представил Шереметеву всех рыцарей, сопровождавших его, а боярин в свою очередь всех своих спутников от секретаря до парикмахера.
Отправив свою свиту устраиваться в гостиницу, Борис Петрович с дворецким, адъютантом и лекарем Шварцем последовали в замок, к торжественному столу, устроенному в его честь. На столе, помимо кувшинов с вином, была щедро навалена на блюдах закуска, состоявшая в основном из фруктов и рыбных блюд.
На застолье кроме гостей присутствовали одни рыцари, это угадывалось по крестам, сиявшим у них на груди. У большинства они были в левых петлицах, но у некоторых на красных лентах на шее. Рыцари были одеты в черные и красные плащи.
Первый тост за здоровье российского царя произнес сам великий магистр. Тост был краток, но из его содержания Борис Петрович понял, что орден возлагает большие надежды на царя в борьбе с османами. И это радовало: «Значит, не напрасно государь послал меня сюда. Орден станет нам надежным союзником».
Затем тосты во здравие высокого гостя и его спутников произносил рыцарь в алом плаще, на груди которого сиял орден несколько больший, чем у других. Как после объяснили Шереметеву, таким награждаются рыцари самого высшего класса.
Когда после торжественного обеда они пришли в гостиницу, Борис Петрович, войдя в указанные слугой покои, неожиданно схватил за ухо Курбатова, шедшего с ним и ничего не подозревавшего.
— За что, Борис Петрович? — ахнул Алешка.
— Ты зачем, сукин сын, меня в графья произвел? А?
— Для пущей важности, Борис Петрович.
— Для какой важности? А если узнают, что я не граф? А?
— Откуда? Я же как лучше хотел.
Шереметев отпустил дворецкого. Тот, потирая ухо, продолжал оправдываться:
— Я подумал: ну посол, ну воевода. Экие чины? Вот граф — это звучит, а вы, Борис Петрович, давно заслужили, ей-ей, говорю по совести.
— Но ведь не было еще такого указу, дурак.
— Так будет, Борис Петрович. Вот помяните мое слово, будет. Через год-два обязательно. Как станете полным генералом {67}, ждите и графа.
«Вот, пожалуйста, из подлых, а оценил же мои заслуги, — думал Борис Петрович с удовлетворением. — А государь нет. Впрочем, у него забот своих выше головы. Сам-от в бомбардирах и десятниках обретается. Куда ему о наших титулах думать? Служить надо. Охо-хо-хо, служить и заслужить. Выйдет бомбардир в генералы, небось и нас не забудет. Не таков».
На следующий день два кавалера-рыцаря в красных плащах, присланных к высокому гостю, повели его знакомиться с крепостью и городом. Один из них сносно говорил по-русски.
— Город наш, ваше превосходительство, носит имя одного из великих магистров ордена Ла-Валлетты, при котором Мальтийский орден достиг наивысшего расцвета и славы, — рассказывал рыцарь, ведя гостя на стены крепости. — Именно при нем в средине прошлого века османы привели к крепости сорокатысячную армию. В крепости было всего семьсот рыцарей и около семи тысяч солдат. Ла-Валлетта слал императору гонцов с мольбой о помощи, но так ее и не получили. Рыцари сами отбивались от турок вот из этих самых пушек.
Кавалер похлопал по корпусу длинной пушки, ствол которой выглядывал в бойницу.
— Да, — сказал Шереметев, опытным глазом оценив орудие, — пушка, что и говорить, мощная, крепостная. Такую, пожалуй, на колеса не поставишь. И раскаты у вас великолепные.
Они прошли по всему периметру крепостной стены, и Шереметев под конец сказал:
— Такую крепость, думаю я, взять не просто. А уж пробить брешь в стене, наверно, и невозможно. Какое время рыцари противостояли туркам?
— Четыре месяца, ваше превосходительство. Османы потеряли под этими стенами половину армии.
— А рыцари?
— Погибло двести сорок рыцарей.
— Ну что ж, неплохой размен. За двадцать тысяч турок двести сорок ваших. Неплохой.
— Но мы потеряли еще и около пяти тысяч солдат.
— И все равно ваши потери несравнимы с турецкими. Видно, ваш великий магистр Ла-Валлетта был действительно великим воином.
— Да, да. Это признано и нашими врагами.
Спустились они и в нижние помещения крепости, и даже посетили пороховые погреба и родник, питавший осажденных чистой водой.
А в костеле увидел Борис Петрович в алтаре руку Иоанна Предтечи и части тела других святых, кресты, золотые дароносицы и сосуды «предивной работы».
После обеда великий магистр устроил официальный прием посольству, на котором Шереметев и вручил ему письмо царя. И на вопрос магистра о впечатлениях о крепости отозвался в самых лестных выражениях:
— Сколь живу, воюю, и еще не видел такой чудесно обустроенной крепости. Сразу видно, строили ее добрые, искусные инженеры.
— Силами и заботами нашего рыцарства возведена она, ваше превосходительство.
Вечером Курбатов сказал Шереметеву:
— Борис Петрович, рыцари хотят вас произвести в кавалеры и наградить Мальтийским крестом.
— Ты откуда знаешь?
— Да уж знаю.
Новость для боярина, конечно, была неожиданной и приятной. Но перед дворецким он не выказал своих чувств, сказал равнодушно:
— Ну что ж, пусть награждают.
— Но за это надо платить, Борис Петрович.
— Как «платить»? — не скрыл удивления Шереметев.
— Деньгами, как еще. У них такой порядок, крест-то помимо эмали состоит из золота. Вещь дорогая.
— Вот новое дело. И сколько же?
— Они говорят, сколько, мол, возможно. Но я думаю, сотни две ефимков отвалить придется. Иначе честь уроним.
— Ого! Мы за столько в Неаполе фелюгу с шебекой нанимали.
— Так что? Может, откажемся?
— Нет, нет! Ты что? Кто ж от награды отказывается. Плати. А кому платить-то? Магистру?
— В финансовую камеру. А магистр награждать будет.
— Ну что ж, плати… — вздохнул Шереметев. — Достанет ли нам на обратную дорогу потом?
— Должно хватить. На материк-то они нас бесплатно доставят. Ну а если не хватит, — усмехнулся Курбатов, — ваш крест продадим.
— Дурак ты, Алешка, — сказал Шереметев, но шутку оценил, улыбнулся добродушно.
Сам великий магистр Раймунде, возложив на плечо Шереметева шпагу, посвятил его в рыцари Мальтийского ордена за его «славные победы над врагами Креста — османами» и попросил повторить за ним слова клятвы посвящаемого:
— Я, Борис Шереметев, вступая в орден иоаннитов, клянусь посвятить жизнь свою священной борьбе с врагами Креста нашего, не щадя ни состояния, ни живота своего.
Магистр лично прикрепил на лацкан кафтана посвященного восьмиконечный Мальтийский крест и трижды облобызал нового рыцаря.
На крепостной стене грохнула пушка в честь такого события.
На следующий день после награждения Бориса Петровича пригласили к магистру и тот вручил ему ответное письмо царю, сказав при этом:
— Нам искренне жаль расставаться с братом нашим Борисом, но мы желаем тебе счастливого пути, ибо ты исполняешь волю великого государя России и должен донести до него наше послание.
«Эк они хитро выдворяют-то «брата» своего, канальи!» — подумал новоиспеченный кавалер, но вслух молвил:
— Великий государь ласкал себя мыслью быть гостем у вас, магистр.
— О-о, это было бы высокой честью для нас! — воскликнул Раймунде. — Наша семья пополнится тогда еще одним кавалером. И каким!
В тот же вечер кавалер Мальтийского креста Борис Шереметев со всей своей свитой отплывал на материк. И провожавшие его братья-рыцари были опечалены расставанием. Однако боярин уже знал истинную цену этим чувствам, но не унывал, поскольку его вновь ждала Италия.
Более года пробыл царь с Великим посольством за границей. И хотя результаты переговоров, которые вели Великие послы, были ничтожными (им так и не удалось сколотить союз против султана), самому Петру этот год дал очень много. Он в совершенстве освоил судостроение и проектирование судов, артиллерийское дело, судовождение, проработав много месяцев на судоверфях Голландии и Англии. Меж делом изучил хирургию, анатомию человека, стоматологию и даже гравировку по металлу. Вообще не пропускал ничего, что попадало в поле его пытливого зрения. Для него было интересно всякое дело: будь то сборка часов, шитье парусов, кручение канатов, литье пушек. Учился не только сам, но и заставлял всех окружающих осваивать самые различные профессии, чаще своим примером, иногда силой, принуждением, повторяя: «Бог дурака поваля кормит».
И теперь он торопился. Впереди ждала Венеция, где он должен научиться строить галеры.
Одиннадцатого июня 1698 года Великое посольство прибыло в Штоккерау — городок в предместье Вены. Начались утомительные переговоры о порядке и протоколе официального въезда и приеме посольства при дворе императора Леопольда. Поскольку при этом полагалось по старой традиции дарить собольи «сорочки» (связки по сорок шкурок), а их у Великих послов уже не осталось, то был срочно отослан в Москву дворянин Борзов за «сорочками».
