Вот и поворот налево… Слепящий свет электрических огней… А в двадцати саженях темный угол сада. Ну, шире шаг!.. Еще… Похрустывает под каблуками галька. В одну ударил носок сапога, и она покатилась, прочерчивая тонкую линию на слегка примоченном песке… Все!..
Угол позади, а вон чернеет и отверстие в заборе… Лебедев скользнул в него и осторожно выглянул в щель. Расчет оказался точным — шпик еще не появился из-за угла. Поймет он или не поймет, куда добыча от него ускользнула? Лебедев усмехнулся: конечно, поймет. Но тут-то он и будет еще раз обманут!
Лебедев отступил немного вбок и лег на землю, прямо в бурьян, плотно припав к доскам забора. Сюда кто-то бросил разбитую бутылку, и Лебедев, впотьмах навалясь на нее, обрезал руку. Потекла кровь, теплая, липкая, возникла острая, саднящая боль. Прислушиваясь к сразу убыстрившимся шагам шпика, Лебедев вытащил из Кармана платок и замотал им пальцы, стиснув затем руку в кулак, чтобы не сползала повязка.
Шпик уже у пролома. Без малейшего колебания одним плечом вперед протискивается в него. Решительный. И смелый. Не думает, что могут ударить его по голове. Так… А что он будет делать дальше? Остановился, вслушивается… Ступая на цыпочках, беззвучно, как тень, скрылся среди деревьев. И отлично. На этом и построен весь расчет. «Пусть неудачник плачет, кляня свою судьбу…» Черт! А все же как сильно порезана рука: платок насквозь промок от крови, и боль усиливается.
Лебедев полежал еще немного, напряженно вглядываясь в чащу прямоствольных сосен, росших здесь беспорядочно и густо, как в диком бору. Тишина. Кто же кого теперь ловит, кто за кем следит?
Где-то левее и впереди слабо хрустнула ветка. Случайный звук или там крадется человек? Звук повторился. Нет, это не случайность. И Лебедеву ярко представилось, как от сосны к сосне, касаясь стволов рукой, чтобы но потерять равновесия, на цыпочках перебегает шпик. От времени до времени, приставив к ушам ладони, он слушает, слушает. И тихо шепчет злые ругательства, ощупывая у бедра револьвер. Сад велик…
Небо стало чуточку светлее, его теперь местами можно было увидеть сквозь неплотно сомкнутые кроны сосен. А внизу мрак оставался еще прежним, и только стволы ближних деревьев немного выделялись из глухой черноты. От тишины даже ломит в висках.
Надо уходить, пока еще тьма разлита над землей. Далеко ли в чащу забрел шпик? Все равно, ждать больше нельзя. Лебедев на локтях пополз к пролому, прислушиваясь, не отзовется ли на это тишина. Нет, ничего. Тогда он приподнялся, постоял на коленях возле отверстия, сливаясь всем телом с досками, — спокойно! — и выскользнул наружу. Улица пуста по-прежнему. Только рассвет, его первые признаки, здесь несколько ощутимее, чем в саду. Не страшно. Прибавить шагу, дойти до ближнего переулка — а там и след простыл!
Впереди в заборе чернеет еще большой пролом. Молодцы мальчишки — сколько их наделали! Оказывается, они полезны не только безбилетникам.
Лебедев поравнялся с проломом. И в тот же миг оттуда выпрыгнул шпик и бросился ему сзади на плечи. Лебедев потерял равновесие и навзничь упал на дорогу. Тяжелой тушей шпик навалился ему на грудь, коленом придавил правую руку, локтем уперся в горло и злобно шипел:
— Ушел? А? Ушел? Нет, от меня не уйдешь.
Лебедев задыхался. Придавленная коленом шпика, сильно болела порезанная рука. Будь она не повреждена, сжать бы, как клещами, ногу шпика у щиколотки, и тот снял бы ее. А тогда… Но пальцы не повиновались, и каждое, даже самое легкое движение отзывалось невыносимой болью…
