В одном из трактиров мы и повстречались с компанией офицеров мушкетёрских полков. И если для нас это было самое начало путешествия по питейным заведениям, то они явно пребывали в загуле уже довольно давно. Может быть, несколько дней кряду.
– Так вы, господа офицеры, с пугачевцами воевать собираетесь? – спросил у нас средних лет капитан в мундире со знаками неизвестного мне мушкетёрского полка. – А, знаете ли, против кого идёте, а?
– Мы сражались против казаков, служивших полякам Барской конфедерации, – пожал плечами поручик. – Ничего особо страшного в них нет. Те же крылатые гусары опасней. Из-за своих пик.
– У яицких казаков тоже пики есть, – сказал на это капитан, – да только не в них дело, – отмахнулся он.
– А в чём же? – поинтересовался я.
– В дисциплине, – ответил капитан-поручик в мятой треуголке. – Мы ехали воевать с дикой ордой казаков и башкир, а получили организованное войско, которое разгромило нас и осадило Оренбург.
– Что значит организованное? – переспросил Самохин. – У казаков, как бы то ни было, организация есть. Полки, в конце концов.
– Полки! – рассмеялся капитан, первым заговоривший с нами. – Полки, говоришь. Мы сначала смеялись над пешими казаками в выкрашенных в разные цвета кафтанах. Хуже того, с ними рядом шагали заводские люди и даже деревенская голота. Над ними смеялись особенно сильно. В кафтанах разных цветов, а многие без штанов. Вот только под Юзеевой эти крашенные кафтаны задали нам перцу. И командующий наш смазал пятки аж до самой Москвы. Вот с кем вам воевать, господа.
– Какие кафтаны? – удивился Самохин. – При чём тут кафтаны.
– Не в кафтанах дело, – сказал капитан-поручик, кладя на стол свою живописную треуголку. – Самое неприятное то, что Пугачёв собрал не только некую Тайную думу, но Военную коллегию, которая сформировала самые настоящие полки. Из безлошадных казаков, рабочих, ушедших с заводов и той самой деревенской голоты. Самый настоящие полки, – повторил он, – со своими офицерами и унтерами и железной дисциплиной. Более того, из башкир сформировали полноценную конную разведку, они же, вместе с казаками несут пикетную службу.
– В общем, – дополнил его третий офицер, поручик из егерской команды, – вместо разрозненной толпы бунтовщиков, которую мы ожидали увидеть, нам пришлось сражаться со вполне сформированной армией. Их офицеры уже худо-бедно овладели тактикой линейной пехоты и насадили дисциплину. Создаётся такое впечатление, что командуют в пугачёвском войске отлично обученные офицеры, прошедшие не одну военную кампанию.
– Что за бред?! – взорвался молчавший до того Пашка Озоровский. – Откуда у них могли взяться эти офицеры?
– А чёрт их знает? – пожал плечами егерский поручик. – Недаром же Пугачёва чёрным волхвом или колдуном народ считает. Может, договорился с Диаволом, – тут все, включая самого рассказчика, перекрестились, а Озоровский даже суеверно трижды сплюнул через левое плечо, – вот тот и отсыпал ему щедрой рукой офицеров-грешников. Среди нашего брата с праведниками тяжеловато, – невесело усмехнулся он. – А к ним и чертей своих приставил в кожаных куртках со звёздами на рукавах да картузах, вроде фуражных шапок.
– Погодите-погодите, – тут же насторожился я, – каких ещё чертей в кожаных куртках?
Повесите нас – придут другие.
– Есть такие в Пугачёвской армии, – мрачно сказал капитан-поручик, принимаясь разглаживать замятости на своей поношенной треуголке. – Комиссарами зовутся. Они ведут пропаганду в его армии и по всему Прикамью с Поволжьем, Уралу и Оренбургскому краю.
– Комиссары, – протянул я, вспоминая комиссаров Барской конфедерации. Что может связывать лихих шляхтичей Речи Посполитой с казаками Пугачёва. – Комиссары.
– Комиссары, комиссары, – кивнул капитан-поручик. – И вот что удивительно, особенно сильную пропаганду они ведут на демидовских заводах и среди крестьян, агитируют их вступать в ряды пугачёвской армии.
– И что же, – заинтересовался Самохин, – их слушают?
– Как попов, – ответил капитан-поручик, – в три уха, можно сказать. И после каждого, как они это на аглицкий манер зовут, митинга, за ними уходят два-три десятка человек. Целыми деревнями, бывает, с места снимаются, с бабами, детишками, даже скотиной. Так что армия Пугачёва в лагере напоминает некий табор, вроде цыганского.
На этом разговор сам собой затих. Мы выпили пару тостов для порядку, да и разошлись. Продолжать «прогулку по-Самохински» не хотелось, и мы направились обратно на квартиры Казанского кирасирского.
– Ты тоже вспомнил о польских комиссарах, Пётр? – спросил у меня Самохин, с которого беседа с офицерами-мушкетёрами согнала весь хмель, как и с нас с Озоровским.
– Да, – кивнул я.
– Что-то тут не сходится, – пожал плечами поручик. – Какая может быть связь между комиссарами Барской конфедерации, которых перевешали почти четыре года тому, и тем, что агитируют сейчас, по словам этих офицеров, в армии Пугачёва.
– Может, это алюмбрады, – предположил Озоровский, страсть как любивший разнообразные истории о тайных обществах, готовящих свергнуть нынешний миропорядок.
– Ты ещё фармазонов вспомни, – усмехнулся Самохин. – Чушь это всё. Досужие выдумки для барышень. А вообще, не о чем нам думать, да и незачем. Нам воевать надо. С Пугачёвым и всеми его чертями со звёздами на рукавах, кем бы они ни были.
А уже следующим утром наш полк, усиленный эскадроном Казанского кирасирского и ещё несколькими кавалерийскими частями, выступил на юго-восток, к Уфе. По дороге нам предстояло заниматься малопочтенным делом усмирения крестьянского бунта. В одних деревнях и сёлах нас встречали, как освободителей от зловредной пугачёвщины, хлебом-солью, но куда больше было таких, где нам были совсем не рады. И если в иных только смотрели исподлобья, да плевали вослед, то кое-где встречали и выстрелами из окон домов. Так что несколько деревень даже пришлось спалить. Не самое приятное дело, скажу я вам, тут уж волей-неволей вспомнишь слова Пашки Озоровского насчёт воевать со своими. Не за тем пришёл я в армию, чтобы деревни жечь и крестьян с запудренными головами на воротах вешать. Так думали многие в нашем полку и приданных частях, а потому настроения царили самые мрачные. Участились ссоры между солдатами и офицерами, дошло даже до пары дуэлей и банальных драк. Ситуацию окончательно испортило дезертирство пяти солдат казанских кирасир, что были родом из этих мест.
– Если мы не встретим армию пугачёвцев в ближайшие недели, – мрачно сказал поручик Самохин, – то наша бригада попросту разбежится.
– Отставить разговоры, – осадил его Коренин. – Особенно такие.
– Это, какие? – дерзко спросил у него Самохин.
– Сами знаете, какие, поручик, – ответил ротмистр, – подобные вашим. Боевой дух корпуса и без того низок из-за того, что нам приходится делать, а вы ещё подливаете масла в огонь своим показным цинизмом. Так что будьте любезны держать язык за зубами.
