БАРОМЕТР Сегодня в Америке страсти кипят исключительно по поводу предстоящих изменений в области здравоохранения
Ирина ТОСУНЯН, собкор "ЛГ" в США Если рядового американца сильно волнует какой-то вопрос, обсуждаемый в стране, и он желает поделиться своими мыслями с согражданами, он вправе взять большой лист картона, фломастер, коротко и желательно политкорректно суммировать свои раздумья и выйти с этим постером на ближайший проезжий тракт. Сегодняшняя тема плакатов, обильно выставленных на обочинах дорог американских городов, - реформирование системы американского здравоохранения: pro and contra. Мне особенно запомнился один: "Мою болезнь ещё можно вылечить, но у меня нет ни денег, ни страховки!"
Не будет преувеличением сказать, что американцы совершенно утратили интерес к обсуждению войн в Ираке и Афганистане, к подробностям жизни Сары Пэйлин и её детей, к астрономическим дырам в экономике, к безработице и возможным террористическим атакам. Сериальные страсти кипят исключительно по поводу предстоящих изменений в области национальной медицины и предоставляемых ею услуг. Это и понятно: будучи принятой, реформа действительно затронет всех и каждого лично - молодых, стариков, детей, бедных, богатых, больных, здоровых, политиков, предпринимателей, врачей, музыкантов, рабочих, фермеров
Дело в том, что медицинская помощь в Америке платная и беспардонно дорогая. Всегда и везде. И если ты не очень бедный или не очень пожилой человек на заслуженном отдыхе, если не работаешь на крупную и успешную компанию, которая сама заботится о медстраховке для своих сотрудников, если не трудишься в госструктурах (существует ещё ряд таких "если"), то должен оплачивать лечение из собственного кармана или купить страховой полис в индивидуальном порядке. Эти полисы, как правило, очень дорогие, но вся фишка в том, что американские страховые компании даже такие дорогие услуги стараются продать только практически здоровым людям, предварительно досконально проверив и перепроверив состояние их здоровья. Поэтому вполне закономерно, что медицинской страховки не имеют, по разным оценкам, от 46 до 50 миллионов жителей страны, то есть шестая часть населения, что некоторыми политиками рассматривается как "прямая угроза национальной безопасности страны".
Когда в июне 2007 года l'enfant terrible американского кинематографа Майкл Мур, автор скандальной ленты "Фаренгейт 9/11", показал свой новый документальный фильм "Sicko" (в русском переводе фильм называется "Здравоохранение"), жители США, конечно, уже догадывались, что в их местной системе здравоохранения далеко не всё благополучно. А Мур взял и радикально разложил все их догадки по полочкам. Так, как он это видел и понимал. И выводы тоже сделал свойственные ему, то есть радикальные: предложил упразднить систему частного медицинского страхования, взять под жёсткий государственный контроль фармацевтическую промышленность и ввести общегосударственную систему здравоохранения. Собственно, предложил сделать то, обо что уже обломал зубы не один американский президент. Впервые о необходимости подобных перемен страна узнала ещё в 1912 году - от Теодора Рузвельта. После окончания Второй мировой войны другой президент - Гарри Трумэн - продолжил тему и призвал Конгресс США гарантировать всем американцам "право на надлежащее медицинское обслуживание и защиту от экономических страхов перед болезнью". В результате стала широко известна его фраза: "Любой президент, который возьмётся протолкнуть // реформу здравоохранения, должен сначала подумать о собственном здоровье".
Потом на те же грабли последовательно, но больно наступали Линдон Джонсон, Ричард Никсон, Джимми Картер, Билл Клинтон.
Реформирование здравоохранения стало одним из главных пунктов программы и нынешнего американского президента. Барак Обама, решивший опровергнуть постулат, что здоровье является активом, на котором можно и нужно зарабатывать деньги, достаточно самонадеянно обещал американцам: "Вам не надо будет беспокоиться об уже имеющихся проблемах со здоровьем, потому что никогда больше в Америке не будут отказывать в страховке тем, кто уже болел или получил травму в прошлом". И ещё: "Никто в Америке больше не должен стать банкротом только потому, что заболел!"
Собственно говоря, с утверждением, что американская медицина как была, так и остаётся одной из лучших и квалифицированных в мире, мало кто будет спорить. Речь о другом - о её доступности, вернее, о её недоступности для некоторых слоёв населения. Для среднего американца болезнь - удовольствие ох какое дорогое, а во время кризиса - ещё и очень опасное: статистика свидетельствует, что 60 процентов всех личных банкротств в США являются следствием того, что люди не имеют возможности оплатить беспардонные счета за лечение. Первые полгода после вступления Обамы в должность жители страны, открыв рты (кто от удивления и восхищения, кто - от ярости и досады), наблюдали, как после блистательной победы на выборах Обама, весь из себя "Буря и натиск", берёт очередной бастион, и Конгресс США достаточно оперативно одобряет план по стимулированию национальной экономики объёмом 787 миллиардов долларов.
Однако попытка в таком же быстром темпе протолкнуть законопроект об энергетической политике - следующий пункт президентской программы - не дала повода для оптимизма: будучи представлен на рассмотрение нижней палаты парламента, он вызвал противодействие сорока четырёх депутатов-демократов.
Да и реформа здравоохранения, которая, по самым оптимистичным подсчётам, тянет уже на целый триллион долларов, вдруг отчаянно забуксовала. Народ, казалось бы, всё ещё боготворивший президента, насторожился, насупился и всё чаще стал произносить слово "нет", а обрадованные республиканцы получили великолепный козырь в межпартийной игре. Противники Обамы, категорически несогласные с планом реформ, с пылом и страстью, достойными в период тяжёлого кризиса лучшего применения, предрекают американскому президенту такое же поражение, какое случилось у Наполеона при Ватерлоо, и счастливо потирают руки: наконец-то этот "небожитель" скатится на грешную землю.
Это нормально, что из "божества", возведённого в данный ранг неумеренно-экзальтированной частью электората, Обама возвращается к привычной прагматичному американскому обществу роли просто лидера всё ещё самого сильного государства мира. Божества в молодой демократии приживаются скверно, если они, конечно, не из разряда поп-звёзд. Более поразительно другое: именно по вопросу здравоохранения простые американцы чётко разделились на два непримиримых лагеря, а кое-где даже перешли к "активным военным действиям и бряцанию оружием". Одни кричат: "Жду не дождусь!" Другие: "Всё это ложь и обман!"
Обама успокаивает народ: мол, две трети средств, необходимых для реформирования системы здравоохранения, будут получены от перераспределения уже существующих государственных вложений в здравоохранение, а последняя треть - от налогообложения самых богатых. А от сограждан, испытывающих врождённую неприязнь к вмешательству правительства в частную жизнь, слышит в ответ упрёки в "социализации" страны и попытке сделать народ максимально зависимым от государственных чиновников. Многие американцы, похоже, готовы и дальше терпеть плохую систему здравоохранения во имя свободы выбора.
Что же предлагают народу господин Обама и его команда?
1. Обязательное страхование для каждого гражданина страны.
2. Государственные страховые компании станут конкурировать с частными, и это поможет сдерживать рост цен на медицину, ставший в последнее время практически бесконтрольным.
3. Работодатели будут обязаны покупать медстраховки всем своим работникам (сейчас это необязательно).
4. Каждый житель страны сможет выбрать для себя индивидуальный страховой план и получить субсидию, если его годовой доход окажется ниже определённого уровня. Предполагается, что программа будет доступна для мелких компаний и всех тех граждан, кто не имеет страховки от работодателя.
5. Страховым компаниям будет запрещено произвольно увеличивать стоимость страховки.
6. Будет введён верхний предел на суммы, которые американец должен заплатить за медицинские услуги, не покрываемые страховкой. Остаток будут обязаны оплатить страховые компании.
Следует отметить, что до выборов 44-го президента правительство США руководило третью экономики - 33 процента. После прихода в Белый дом Барака Обамы и одобрения конгрессом стимуляционного процесса цифра выросла до 40 процентов. Если же реформа здравоохранения, инициированная Обамой, будет принята, а это рано или поздно случится, под контроль государства перейдёт ещё 16 процентов. Умеющий считать легко сложит эти цифры.
Конечно же, Барак Обама и сам прекрасно знает, что не может себе позволить проиграть эту игру. Потому и старается теперь смягчить и округлить необдуманно сделанные жёсткие заявления и уже выразил готовность отказаться от некоторых ключевых элементов реформы. Так что понятно: план модернизации здравоохранения, который сумеет получить поддержку большинства к концу 2009 года, будет существенно отличаться от обещанного президентом во время предвыборной кампании и уж как минимум будет значительно более компромиссным.
Режиссёр Майкл Мур, оперативно снявший свой новый фильм-провокацию, ждать конца года не собирается. Премьера документального "ужастика" под названием "Капитализм: Любовная история" выйдет в прокат в октябре. Тема - финансовый кризис и его причины.
"Это фильм об идеальном свидании. Как и положено, здесь есть всё: и страсть, и вожделение, и романтика и 14 тысяч рабочих мест, которые исчезают каждый день", - рассказывает журналистам автор.
Кто знает, какие ещё откровения приготовил он рядовому американцу? qq
2009-09-23 / Ирина ТОСУНЯН
АНАЛОГИИ
Лев ГРИШИН, ведущий научный сотрудник Института макроэкономических исследований (ГУ ИМЭИ) Минэкономики России Среди показателей благополучия жизни жильё в России занимает особое место. Если зарплаты, пенсии, пособия и иные "монетарные" блага можно отнести к категории личных, то жилище является ценностью "двойного применения" - здесь и личное, и государственное. Последнее не только потому, что это составная часть национального богатства. Жильё - это фактор нормального физического и социального самочувствия и одно из главных начальных условий для подхода к решению проблемы проблем России - приумножения нации.
Что бы ни говорилось, но в решении проблемы жилья - как до кризиса, так и сегодня - ощутимых сдвигов нет. Плохо верится, что при нынешних зарплатах, безумстве цен в строительстве и ставок в ипотеке квартиры для подавляющей части россиян когда-либо станут доступными. Тупик и с ЖКХ. Его обустройство не по силам государству, частный же бизнес (за редким исключением) оно не привлекает, ибо вокруг масса куда более лёгких путей к прибыли.
Большие ожидания связывают с государственно-частным партнёрством - ГЧП. Это организационный альянс между государством и бизнесом в целях реализации общественно значимых проектов и программ в широком спектре отраслей - от промышленности и НИОКР до сферы услуг. Важность этого направления обозначена в Концепции долгосрочного социально-экономического развития (2008-2020 годы).
Что до практики Данных об успешном внедрении ГЧП пока немного.
В этой связи заслуживает внимания опыт сотрудничества государства и частного бизнеса в Японии.
В 1949 году Япония столкнулась с трудностями экспорта продукции машиностроения: её цены оказались выше мировых. Причина - высокая стоимость металла, определяемая, как оказалось, дороговизной угля. Совет по рационализации промышленности с участием ведущих компаний, представителей промышленных ассоциаций и чиновников выработал соглашение. Вот его пункты.
1. Машиностроители-экспортёры назвали конкурентную цену металла.
2. Угольщики, изыскав средства, модернизировали свои шахты и под гарантию металлургов закупать весь производимый ими уголь снизили его цену на 18%.
3. Металлурги также модернизировали свои предприятия, что в совокупности с подешевевшим углём позволило выйти на требуемую цену.
4. Судостроители, получив более дешёвый металл, снизили цены на морские суда.
5. Угольщики-импортёры соответственно снизили транспортные издержки и удешевили также и ввозимый уголь.
Итог известен. Япония ныне - один из мировых лидеров производства высокотехнологичной, наукоёмкой, инновационной продукции машиностроения.
Решение этой сложнейшей "многоходовки" - плод активности государства. Его чиновники явились организаторами и координаторами дела. Именно они способствовали созданию доверия между его участниками и выработке компромиссов. Не всё было благостно, но тем не менее.
Такой стиль взаимоотношений государства и бизнеса вошёл в практику под названием "административное руководство". Он включал также весьма решительные меры по защите и поддержке национального предпринимательства.
Как видно, японская модель ГЧП - это созданный под эгидой государства альянс, который, осуществив комплекс весьма сложных и рискованных организационно-экономических действий, решил жизненно важную общенациональную проблему, что во многом предопределило дальнейшую судьбу разбитой войной страны. При этом получили выгоды и частные компании.
Сегодня Россия в чём-то тоже "страна, пришедшая с войны" и перед ней стоят задачи общенациональной значимости, наипервейшая среди которых - жильё.
Российский строительный бизнес - сложная, коррумпированная, непрозрачная система с массой поставщиков, субподрядчиков, отраслевых монополистов (цемент, подключение к сетям и т. п.), каждый из которых рвёт ценовое одеяло на себя. При этом проекты с прибыльностью менее десятков процентов его, как правило, не интересуют. И даже в национальном проекте "Доступное и комфортное жильё" они выступают фактически определяющей стороной.
Перспективным направлением положительных перемен в жилищном строительстве могло бы стать ГЧП под эгидой государства (условно - ГЧП "Жильё"). Однако созданию такого альянса могут противодействовать российские реалии.
Воротилы российского бизнеса - далеко не простой материал для создания коллективных структур. Они привыкли не доверять всему и вся. Они склонны к специфически российским усобицам и далеко не всегда дружны с законом и деловой этикой. К тому же они социально индифферентны, часто до цинизма. Консолидация такой стихии - сложнейшая организационная работа. Необходим авторитетный лидер с высоким статусом и большими полномочиями. Им могут быть только властные структуры. Но готовы ли они принять на себя бремя такого лидерства?
Нынешняя власть, в первую очередь ключевые фигуры её экономического блока, привержена концепции саморегулируемости рынка и неприемлемости - даже вредоносности! - вмешательства государства в экономику. Лидерство же, а тем более с элементами административного руководства предполагает хотя бы временный мораторий на эти либеральные постулаты. Иначе бессмысленно говорить о каком-либо альянсе.
И можно ли ожидать реальной заинтересованности упомянутых сторон в масштабных проектах ГЧП вообще и в проекте ГЧП "Жильё" в частности? Наша "стабильность" и "всекоррупция", которую не без основания иногда полагают фактором стабильности, легко могут напомнить, что и так всё неплохо "устаканилось" и что от добра добра не ищут Проживём и так, без ГЧП. Проживём. Но как? qq
2009-09-23 / Лев ГРИШИН
РАКУРС С ДИСКУРСОМ "ЛГ"-ДОСЬЕ
Александр Кабаков - писатель, публицист. Родился в 1943 году в Новосибирске. По окончании механико-математического отделения Днепропетровского университета переехал в Москву, работал инженером. Первая же опубликованная повесть - "Невозвращенец" (1988) - принесла автору широкую известность.
Александра Кабакова тревожат "левацкие" настроения в литературе и раздражают графоманы в Интернете КНИГИ НЕ ПРИНОСЯТ ДОХОДА
- Александр Абрамович, вы стали известны в перестроечное время после повести "Невозвращенец", которая затем была переведена на многие языки и вышла в двух десятках стран Как это повлияло на вашу писательскую судьбу?
- Ну, в общем, это была приятная неожиданность. Но это повлияло главным образом на то, что я стал гораздо больше писать. На мой взгляд, успех писателю необходим для того, чтобы он лучше работал.
- Часто бывает, что серьёзный успех накладывает определённый отпечаток на авторское имя и человека ассоциируют только с одним произведением
- Такое было, к сожалению. И меня это очень раздражало. Это достаточно неприятно, когда выходит роман за романом, а тебя продолжают считать автором одной книги. В итоге мне удалось переломить ситуацию, когда вышли роман "Всё поправимо" и тем более "Московские сказки". Эти вещи имели самостоятельный успех, который, может быть, не уступал успеху "Невозвращенца". Просто переводов на другие языки было меньше, поскольку интерес к России на Западе резко упал.
- Вас постоянно приглашают в различные жюри, на фестивали. Это не надоедает, не мешает творчеству?
- Это часть профессиональной работы. Если человек занимается литературой, то он занимается и сопутствующими ей делами. Есть, конечно, писатели-отшельники, но я к ним не отношусь. Я веду обычную жизнь профессионала. А это означает не только писать, но и принимать участие в каких-то литературных событиях.
- Книги приносят сейчас доход?
- Приносили некоторое время. Когда были ещё преимущества советской системы книгоиздания и книгопродажи, но уже не было цензуры. Это конец 80-х - начало 90-х годов. Потом долгое время книги не приносили практически ничего. Писательство стало совершенно бескорыстным занятием. Ну вот смотрите, за большой роман, который пишется уж никак не меньше года, автор получал тысячу долларов. Согласитесь, это несерьёзно К счастью, у меня есть профессия, которой я занимаюсь всю жизнь. Я журналист, редактор.
- А пятитомник?
- Пятитомник мой продаётся хорошо, но он не может приносить таких денег, как новая книга. Это же переиздание старых вещей.
- Вот сейчас ваш новый роман "Беглецъ" получил премию "Книга года" в номинации за лучшую прозу. Как это отразится на ваших финансах? И что для вас значит эта победа?
- "Проза года" - это серьёзное признание, это приз профессионалов-издателей. Я получил его уже во второй раз - впервые в 2005 году за "Московские сказки". Приятно А на финансах это никак не отразится - приз безденежный. Зато престиж. ИНТЕРНЕТ ПООЩРЯЕТ НЕПРОФЕССИОНАЛИЗМ
- Года три назад вы утверждали, что Интернет убивает литературу
- Вы знаете, я до сих пор придерживаюсь такого мнения. Ну не конкретно Интернет убивает, конечно. Для меня это прежде всего инструмент, справочник, позволяющий следить за текущими событиями Но есть такая составляющая интернет-жизни, как сетевая литература. Она пока ещё не убила настоящую литературу, но добивает её. В сетевой литературе отсутствует экспертная составляющая. Если человек хочет издаться на бумаге, то он должен предъявить свои сочинения редактору, издателю, потом уже эти сочинения будут оценивать критики Словом, происходит отбор, отсеивание того, что не представляет никакой художественной ценности. А в Интернете этого нет, любой может написать что угодно, нажать на пару кнопок и опубликовать это неограниченным тиражом. Из сетевой литературы в бумажную приходит то, что представляет для неё серьёзную угрозу, портит вкус читателя окончательно.
- Но имеются примеры, когда известные авторы, которым вроде бы дополнительная реклама ни к чему, приходят в Интернет, заводят блоги в том же Живом Журнале
- Эти люди состоялись не в Интернете. И литераторами их признали вполне компетентные специалисты. И если хочется этим авторам вести блоги в Живом Журнале - это их дело, вот и получается у них такая бесконечная встреча с читателями. Лично мне хватает "живых" встреч с читателями, они не столь редки.
- А как тогда заявить о себе молодому автору, предположим, из провинции? В Интернете он может свободно публиковаться, а в том же "толстом" журнале если случайно и появится, то кто его прочтёт, учитывая нынешние тиражи?
- Тут я не могу согласиться. Сейчас, как и прежде, публикация в "толстом" журнале - это серьёзная заявка. И кому надо - те автора заметят: критики, издатели. Конечно, журналы выходят уже не миллионными тиражами, но такая большая аудитория начинающему литератору и не нужна. А вот Интернет как раз поощряет непрофессионализм, это в основном прибежище графоманов. Если начинающему писателю хочется сиюминутной известности, то он её при желании в Интернете добьётся; получит свои 10 тысяч рецензий в стиле "аффтар жжот", "аццкий сотона" и так далее. А на самом деле он совсем не "жжот" и никакой он не "сотона". Если его интересует именно такого рода "успех", то никаких проблем. А если он претендует на что-то большее, то должен посылать свои тексты в "Новый мир", в "Знамя", в "Октябрь". И для молодых в наше время гораздо больше возможностей профессионализироваться, чем прежде. Есть премия "Дебют", на которую в прошлом году было подано 50 тысяч рукописей. Такого не было даже в советские времена, там 49 тысяч были отбракованы по одним только идейным соображениям. Есть семинар молодых писателей в Липках, всё есть! И это всё то же самое, что было при Советах, только без идеологической окраски. ЛЕВЫЙ МАРШ
- Вы как-то сказали, что с властью вас ничто не может примирить, кроме её врагов.
- Когда я познакомился с её друзьями, то продлил это высказывание: "Ничто не может меня примирить с властью, кроме её противников, и ничто не может привить к ней такое отвращение, как её сторонники". Потому что сторонники гораздо хуже противников. С противниками я могу ещё спорить, а со сторонниками у меня, извините, даже на одном гектаре не получается
- Неужели всё так беспросветно на самом деле?
- Да нет, не всё. Трудно представить, чтобы генсек КПСС принял молодых писателей, среди которых были бы не только певцы БАМа и комсомольских строек, но и явные диссиденты. А на встрече с Путиным присутствовал, допустим, Захар Прилепин, активный функционер запрещённой Национал-большевистской партии. И он был приглашён в Кремль! И что тут внушает некоторую надежду - не только был приглашён, но и пошёл. Это говорит о большей вменяемости как тех, так и других. Впрочем, "шестидесятники" тоже пытались договариваться с властью. Но как только она начала рушиться - они с удовольствием её подтолкнули.
- Может, та власть была просто менее гибкой?
- Более гибкой власти, чем нынешняя, на мой взгляд, в России не было. Вы довольно точно сформулировали. Именно гибкой.
- Но и вас власть привечает
- Да, привечает. Включает в какие-то официальные писательские делегации, спасибо, конечно. У нас сейчас в писательском мире есть люди, которые стремятся приблизиться к власти или же демонстративно ей противостоять. Я не имею отношения ни к тем, ни к другим. Меня вполне удовлетворяет отсутствие цензуры и указаний сверху.
- У меня такое впечатление, что отсутствие цензуры и указаний нанесло больший удар по почвенникам, нежели по западникам. Первые как-то совсем заглохли
- Пока почвенники и либералы-западники в меру своего таланта противостояли советской власти, а они в равной степени ей противостояли, в почвенническом лагере выдающихся авторов, я бы сказал, было больше. Ну уж никак не меньше. Тот же Василий Белов А посмотрите, что сейчас делается! Эти люди состарились и совершенно утратили дар Божий. Трудно сказать, от старости это или Господь наказал за злобу
- Но есть и молодые почвенники
- Не совсем почвенники. Это новое направление, весьма для меня тревожное. Но его существование, конечно, следует признать. Это очень одарённые литераторы - даже не почвеннического, а левого направления. И сюда входят почти все молодые авторы, которые хоть что-то собой представляют, начиная с уже упомянутого Захара Прилепина и кончая последним букеровским лауреатом Михаилом Елизаровым. И альтернатива либеральному крылу в литературе - это уже не почвенники, а вот эти новые левые. Вполне такого европейского образца. Они называют себя национал-большевиками, но, конечно, они левые, а приставка "национал" - на совести провокатора Лимонова. И, кстати, наиболее дальновидные и умные критики и теоретики почвеннического направления приметили этих новых левых и всячески пытаются затащить их в свой стан.
- А стоит ли? Ведь некоторые из них ещё писать не научились… И что могут противопоставить этому направлению писатели-либералы?
- А ничего пока. Мало того что либеральная критика превозносит вот этих же новых леваков даже больше, чем почвенническая, но и среди самих либералов начинает появляться, как сказали бы в 30-е, "левый уклон". Левый марш какой-то А интересные, и даже очень интересные, молодые прозаики есть. Остаётся ждать, когда они повзрослеют и избавятся от идеологических иллюзий.
Беседу вёл Игорь ПАНИН qq
2009-09-23 / Игорь ПАНИН
ОБЪЕКТИВ Карлик среди журавлей, или Журавль среди карликов Продолжаем разговор о произведениях, вошедших в шорт-лист
Андрей ВОРОНЦОВ Юзефович Леонид. Журавли и карлики: Роман. - М.: АСТ, 2009. - 477 с. Главным, определяющим жанром современной прозы является романистика, а романов-то и нет. Парадокс! Те толстые книжки, коими забиты полки в книжных магазинах, - это со всевозможными ухищрениями растянутые до десятка-другого печатных листов рассказы, в лучшем случае - повести. Роман, если использовать терминологию художников, - это картина с перспективой. А у так называемых романистов современности нет в "полотнах" ни перспективы, ни глубины: все герои и события размещаются на одной плоскости, как в детских рисунках.
"Журавли и карлики" Леонида Юзефовича - безусловное исключение. Это в чистом виде роман, к тому же неплохо написанный.
Герои Юзефовича, как и требуется в многомерном романе, действуют не только в пространстве, но и во времени - я имею в виду время историческое. Автор из 2004 года "отступает" в 1993 год, в XVII век, переносит действие из Монголии в Россию и наоборот. Идейная концепция "Журавлей и карликов" пронизывает несколько веков (а в подтексте - тысячелетий). Герои - суть одни и те же люди, самозванцы и проходимцы, только под разными личинами. Причём они не просто проходимцы, а проходимцы, что называется, с идеей. Жизнь им видится Сциллой обязательств и Харибдой принуждений, через которые им необходимо проскочить, и желательно без потерь. Судьба играет с ними, лицедеями, как кошка с мышкой, и даёт им побегать в лабиринтах под половичком, чтобы в один момент прихлопнуть лапой - и уже навсегда. А эти Анкудиновы и Жоховы думают, что им удалось обмануть судьбу!
Жизнь, по их мнению, - это "сезонная" война между журавлями и карликами. Сюжет этот древний, восходит к Гомеру. Авантюрист XVII века Тимофей Анкудинов так интерпретирует его: "Журавли с карликами входят в иных людей и через них бьются меж собой не на живот, а на смерть. Если же тот человек, в ком сидит журавль или карлик, будет царь (), то с ним вместе его люди бьются до потери живота с другими людьми. Спросишь их, отколь пошла та война, и они в ответ чего только не наплетут, потому как нужно что-то сказать, а они знать не знают, что ими, бедными, журавль воюет карлика либо карлик журавля". Каждый из нас, по Анкудинову, воюет на стороне журавлей или карликов. Возможны и варианты (за исключением неучастия). Можно быть карликом в стане журавлей или журавлём в стане карликов.
Итак, "Карлик среди журавлей, или Журавль среди карликов", перефразируя название известного фильма Что ж, для романа подобные метаморфозы человеческих сущностей - это уже концепция, пусть не такая уж глубокая, но создающая требуемую перспективу. Посмотрим, как воплощена она в жизнь Юзефовичем-романистом.
Давно замечено, что в романе произвольные литературно-философские схемы удобнее применять к отдалённой истории, нежели к новой, а тем более новейшей. Действие "Журавлей и карликов" Юзефовича разворачивается и в новейшей истории. Более того, это первый роман в либеральной печати (журнал "Дружба народов"), объективно описывающий события 1993 года с марта по октябрь.
Можно сказать, что до прошлого года, когда появился роман Юзефовича, тема октября 1993-го в либеральных изданиях преподносилась на протяжении 15 лет исключительно односторонне. Чего только не произошло за это время! Либералы успели разлюбить Ельцина, потом снова полюбить, потом снова разлюбить, а затем, после его смерти, - опять полюбить. Многое, многое поменялось за это время, но только не отношение к 1993 году. Это, как говорится, святое, не замай. Юзефович первым из авторов "толстых" либеральных журналов поднял руку на идеалы Октября (естественно, не 1917-го, а 1993 года) - и это уже само по себе является вехой в истории российской либеральной литературы.
"Герои 1993 года" у Юзефовича - несчастные, ограбленные люди. Они не "лузеры", не лентяи, не закоснелые в политическом и экономическом невежестве "совки" - просто нормальные люди, которых взяло и обчистило государство, как это делают "напёрсточники".
Юзефович прекрасно сумел передать гнетущую атмосферу того памятного года, когда люди в глубине души прекрасно понимали, что их элементарнейшим образом грабят, но в большинстве своём продолжали верить телевизору.
1993 год - серые люди, серое небо, серые дома. Бессмысленное броуновское движение десятков миллионов индивидуумов. Заводы, превращённые в гигантские металлоремонты. Советские пенсионеры, вышедшие к метро продавать сигареты. Милиционеры, похожие на карманников. Особо "упёртые" интеллигенты всеми силами пытаются играть самих себя в прежней жизни, но в том театре с прохудившейся крышей, на сцене которого они сходят с ума, уже украли и занавес, и декорации, и весь реквизит. Историк Шубин ходит по редакциям с идеей создания очерков о самозванцах в мировой истории. Это, конечно, очень актуально в перевёрнутой реальности 1993 года, когда самозванцы оказались наверху, а остальные люди - внизу. Причём один из шубинских героев - тот самый Тимошка Анкудинов, мнимый сын царя Василия Шуйского, которому действительность представляется войной невидимых журавлей и карликов. И в то же самое время, когда Шубин сочиняет жизнеописание Анкудинова, в романе действует ипостась последнего, бывший геолог Жохов, мечтающий выгодно сбыть по дешёвке купленный диск из редкоземельного металла европия.
Но кто же, собственно, у Юзефовича журавли, а кто карлики? Между кем и кем идёт война? Среди героев романа, главных и второстепенных, нет активных участников конфликтов 1993 года, есть только "жертвы реформ". Допустим, карлики - это некий закоснелый в почвенничестве народец, сражающийся с залётными журавлями - пернатыми существами с двумя, скажем так, гражданствами. Тогда журавлей определить легко - это люди "перекати-поле" типа Анкудинова и Жохова. Сложнее с карликами. Ни Шубин, ни его жена, ни любовница Жохова Катя, ни прочие подобные им персонажи Юзефовича ни с кем не сражаются и даже не помышляют об этом. Они существуют по принципу: день прожит, и слава богу. Таким образом, в романе Юзефовича есть война (1993 год), но почему-то не видно одной из воюющих сторон. Точнее, видно, но где-то далеко на заднем плане. Случайно ли это? Думаю, неслучайно. Тут вырисовывается потаённая концепция автора, что нет на самом деле никаких журавлей и карликов, а есть сезонное, как у сумасшедших, обострение агрессии у людей, которое успешно используют в своих целях их небескорыстные вожди, сами не ведающие разницы между журавлями и карликами. Да и не существует её, этой разницы, потому что все люди - одновременно журавли и карлики. Оттого неудивительно, что "осенью среди карликов обязательно есть один журавль, заодно с ними воюющий против своих же сородичей, а среди журавлей весной - один карлик". Автор, очевидно, сам себя ощущает журавлём среди карликов. Или карликом среди журавлей.
"Кто смотрит на мир как на мираж, того не видит царь смерти", - вспомнил Жохов путеводную мысль из "Дхаммапады". Он её напрасно вспомнил, ибо, будучи по природе скорее журавлём, нежели карликом (или наоборот, что не имеет, по Юзефовичу, принципиального значения), он стремится обрести в иллюзорном мире отнюдь не иллюзорные барыши и открыт взору царя смерти. Один раз он сумел спрятаться от него под покровом ночи, и смертоносная стрела поразила другого, но в следующий раз, и тоже под покровом ночи, стрела вместо монгола Баатара (ипостась Жохова и Анкудинова образца 2004 года) попала именно в него. И это никакая не война, а просто выбор царя смерти. А вот кроткого, работящего, не гоняющегося за благами мира сего Шубина царь смерти не видит. Он вместе с женой как-то перетерпел, пересилил лихолетье и живёт через одиннадцать лет после октября 1993 года вполне припеваючи.
"Беги, беги от страстей и соблазнов этого мира, и жизнь сама даст тебе то, в чём ты нуждаешься", - говорит нам, словно буддийская притча, роман Юзефовича. Но меня смущает его трактовка страстей и соблазнов. Вероятно, им руководило чувство справедливости, когда он правдиво описывал положение порядочных людей в 1993 году. Но где в его концепции мира справедливость? Я уже не говорю о таких вещах, как истина. Ведь если мир - мираж, то бессмысленно и негодование против обмана, грабежа и развала, которое, без сомнения, руководило пером Юзефовича. Оно лишь открывает нас безжалостному взору царя смерти, как и гешефтмахерство Жохова.
Мне по-человечески релятивизм Юзефовича понятен. Даже без всякого буддистского подтекста. Может быть, одно из самых гармоничных состояний человека - когда он лежит пьяненький на диване. Во всяком случае, я знаю немало людей, считающих именно так. Но мне хотелось бы - так, между прочим - спросить у Юзефовича: война с фашизмом - это тоже была бессмысленная война журавлей и карликов?
ПРИГЛАСИТЕЛЬНЫЙ БИЛЕТ
Государственный музей А.С. Пушкина открывает новый сезон публичных лекций "Рассказы о книжных сокровищах музея" с разговора о первом издании "Евгения Онегина". Богатая книжная сокровищница Московского музея А.С. Пушкина насчитывает десятки тысяч раритетных изданий. В коллекции ГМП - первые русские поэтические сборники, прижизненные издания знаменитых поэтов и писателей пушкинской поры, редкие литературные альманахи и журналы, рукописи, в том числе из замечательных собраний известного филолога И.Н. Розанова, коллекционеров П.В. Губара, С.Н. Голубова. И сердцем коллекции, конечно, можно назвать книги, связанные с именем великого русского поэта А.С. Пушкина, - его прижизненные и редкие издания, первые публикации в журналах, книги из библиотеки самого поэта.
Научные специалисты музея, занимающиеся изучением и хранением редких книг, знают много удивительных и интереснейших фактов из истории этих раритетных изданий. А самое главное - они готовы показать их нам, рассказать о них и даже, возможно, позволить подержать в руках настоящие книжные сокровища. Публичные лекции для любителей редкой книги, для всех интересующихся русской литературой, культурой и историей будут проходить в Государственном музее А.С. Пушкина на Пречистенке каждую последнюю субботу месяца. Вход на лекции - свободный!
Первое заседание нового сезона из цикла "Рассказы о книжных сокровищах ГМП" состоится 26 сентября в 16.00 в читальном зале библиотеки Музея А.С. Пушкина (ул. Пречистенка, 12/2). Речь на нём пойдёт о первом издании "Евгения Онегина" - знаменитого романа в стихах, который Александр Сергеевич Пушкин писал с 1823 по 1831 год. Почему так долго шла работа, каким образом и где роман издавался, сколько стоил и какой успех имел, расскажет ведущий научный специалист книжных фондов музея, хранитель библиотеки И.Н. Розанова, кандидат филологических наук Елена Арленовна Пономарёва. Рассказ будет сопровождаться показом редчайших, сохранившихся в единичных экземплярах первых изданных глав "Евгения Онегина".
Елизавета ВАСИЛЬЕВА
