Справа от раздвижных стеклянных дверей имелась дверь, ведущая на кухню. Я нажал на кнопку звонка, выждал несколько секунд, снова позвонил, потом подергал дверную ручку, что никогда не мешает сделать, прежде чем ломиться в дом.
Конечно, мне следовало отправиться прямиком в полицейское управление Мидленда, как и предлагал поступить полковник Кент, и получить ордер на обыск помещения, который мне бы там с удовольствием выдали, и с еще большим удовольствием выделили бы своих ребят для участия в обыске дома жертвы. Но мне не хотелось их этим обременять, поэтому я отыскал на связке ключей Энн Кэмпбелл ключ от дома и отпер им дверь. Войдя в кухню, я закрыл за собой дверь и вновь запер ее.
В дальнем углу я увидел довольно внушительного вида дверь, ведущую, скорее всего, в подвальное помещение. На двери имелся засов, и я на всякий случай задвинул его, чтобы обезопасить себя от внезапного появления кого-либо из подвала за моей спиной.
Обеспечив себе таким образом тыл или, возможно, отрезав один из путей отступления, я прокрался к парадной двери и, открыв ее, впустил Синтию. Мы постояли некоторое время в прохладной прихожей, осматриваясь и прислушиваясь. Затем я сделал Синтии знак достать пистолет и, когда она взяла на изготовку свой «смит-вессон» 38-го калибра, громко крикнул:
— Полиция! Стойте на месте и назовите себя!
Ответа не последовало, и я сказал Синтии:
— Оставайся здесь и будь готова использовать эту штуку.
— А для чего, ты думаешь, я таскаю ее с собой? — огрызнулась она.
— Резонное замечание, — согласился я, мысленно обозвав ее стервой, и осторожно двинулся вперед.
Сперва я подкрался к стенному шкафу и дернул на себя дверь, но никто не прятался там с металлическим костылем в руке. Одно за другим я обошел все помещения на первом этаже, чувствуя себя идиотом, поскольку на девяносто девять процентов был уверен, что дом пуст, но и не забывая одного случая, когда подобное заблуждение едва не стоило мне жизни.
На второй этаж вела лестница из прихожей, а лестницы, как я заметил, всегда опасны, особенно скрипучие. Синтия встала в начале ступенек, я в несколько прыжков одолел их и очутился в коридоре второго этажа, куда выходили три двери, одна из которых была распахнута. Я вновь повторил свой приказ оставаться всем на месте и назвать себя, но ответа не получил.
Синтия окликнула меня, и я посмотрел в пролет: она была уже на середине лестницы и делала мне знаки, чтобы я взял у нее пистолет. Я кивнул, она ловко бросила мне «смит-вессон», поймав который, я сделал ей знак не двигаться и с разбега ногой открыл первую закрытую дверь.
— Замри! — закричал я, но, как оказалось, напрасно: комната, оказавшаяся спальней для гостей, была пуста. Я закрыл дверь и повторил все свои действия со второй закрытой дверью, обнаружив за ней чулан для белья. Все эти мои акробатические трюки, как я отлично понимал, были бесполезны, потому что, если бы наверху действительно прятался вооруженный человек, меня бы уже не было в живых. Но дело есть дело, так что я прижался, как учили, спиной к стене коридора и заглянул в открытую дверь. Это была спальня хозяйки, еще одна дверь вела из нее в ванную. Я сделал Синтии знак подняться по лестнице и передал ей пистолет.
— Прикрой меня, — сказал я и вошел в спальню, не спуская глаз с дверей стенного шкафа и ванной комнаты. На туалетном столике стоял флакон духов. Я взял его и зашвырнул в ванную, где он разбился вдребезги. Это была разведка боем, как мы говорили в пехоте, но она тоже не принесла результатов.
Окинув взглядом спальню и ванную, я вернулся к Синтии, державшей под прицелом все двери. Моим надеждам и желаниям арестовать кого-то в этом доме, быстренько свернуть дело и вернуться в Вирджинию не суждено было сбыться.
— Она даже убрала постель, — заметила Синтия, оглядев спальню.
— Ты же знаешь этих выпускников Уэст-Пойнта.
— Все это так печально, — вздохнула Синтия. — Она была такая аккуратистка. А теперь она мертва, и все здесь перевернут вверх дном.
— Что ж, начнем, пожалуй, с кухни, — сказал я, покосившись на нее.
Действительно становится как-то не по себе, когда вторгаешься в дом умершего человека. Ощущение подавленности не покидает тебя ни на минуту, когда ты обходишь комнаты, которых покойному уже никогда не увидеть, роешься в чужих шкафах, кладовых и столах, рассматриваешь личные вещи умершего, читаешь корреспонденцию и слушаешь записанные автоответчиком голоса его знакомых. Одежда, книги, видеозаписи, продукты, напитки, косметика, счета, лекарства… Целая жизнь вдруг оборвалась в этом доме, и больше никого в нем не осталось, только вещи, свидетельствующие, показывающие, объясняющие оборвавшуюся жизнь; и кроме них некому больше подсказать, что именно эта картина на стене была для хозяина самой любимой, этот альбом с фотографиями он показывал гостям; и никто уже не предложит что-нибудь выпить и не скажет, почему цветы высохли и погибают.
