— Я думаю, на нем была военная форма, — предположил я. — Именно поэтому Кэмпбелл не насторожилась.
— Не исключено и такое.
Я высунулся из окна, подставив лицо солнцу, и с наслаждением вдохнул насыщенный запахом сырой сосны воздух. Освежившись, я поднял стекло, откинулся на спинку сиденья и стал мысленно восстанавливать картину случившегося, представляя себе Энн Кэмпбелл сперва распятой в обнаженном виде на земле, потом стоящей босыми ногами на том же месте, потом идущей от своей машины к стрельбищу и так далее. Цельной картины из эпизодов не получалось.
— Послушай, Пол, — прервала мои размышления Синтия, — у нее на одежде и обуви были метки с ее именем, как у каждого военнослужащего. Так не эти ли метки и являются звеном, связующим все пропавшие вещи? Ну что, я права?
— Абсолютно права, — согласился я и подумал, что это даже здорово, что женщины видят мир иначе, чем мужчины. В самом деле здорово!
— Получается, что убийца хотел заполучить — что именно? Трофеи? Вещественные доказательства? Сувениры на память? Это типично для психологии сложившегося сексуального маньяка.
— Однако оставил же он ее нижнее белье и сумочку! — возразил я. — Нет, все эти пропавшие вещи объединяет совсем другое, а именно то, что все они армейского образца, включая кобуру и пистолет, на которых нет имени владельца. Насильник оставил исключительно гражданские вещи — часы, сумочку, трусики и лифчик. И это при том, что по ним несложно определить, кому они принадлежат. Ну что, я прав?
— Будем состязаться, кто из нас умнее?
— Нет, Синтия. Будем расследовать убийство и обмениваться версиями.
— Ладно, не сердись. Как напарникам нам действительно нужно обмениваться своими предположениями, если мы хотим скорее докопаться до сути.
— Прекрасно. — Напарник.
Синтия немного помолчала, потом спросила:
— Скажи как профессионал, почему преступник унес только армейские принадлежности?
— В древности у воинов был обычай снимать с убитого врага доспехи и оружие, оставляя его в исподнем.
— И ты думаешь, поэтому этот тип забрал ее обмундирование и пистолет с кобурой?
— А почему бы и нет? Но это всего лишь гипотеза. Возможно, это уловка, чтобы замести следы, а может быть, проявление неизвестного мне нарушения психики. Да и насиловал ли он ее вообще? А если ему просто хотелось выпятить именно сексуальный мотив преступления? Или опозорить?
— Но зачем?
— Пока не знаю. Нужно подумать. Я склонен предположить, что преступник и жертва были знакомы.
Признаться, я в этом и не сомневался. Какое-то время мы ехали молча, потом я сказал:
— Не знаю, почему это произошло, но представим себе на минуту следующую картину: Энн Кэмпбелл покидает пост в штабе и отправляется на стрельбище, предварительно условившись о встрече с любовником. Они уже не раз проделывали подобное. Он играет роль вооруженного бандита — нападает на нее, заставляет раздеться, и они выделывают все эти дурацкие штуки с привязыванием рук и ног к колышкам для остроты ощущений. Ты понимаешь, о чем я говорю? — покосился я на Синтию.
— Половые извращения — это больше по твоей части, — сказала она. — Твоя версия похожа на фантазии самца. Я хочу сказать, какая женщина добровольно согласится на то, чтобы ее распяли на холодной земле, к тому же ради удовольствия?
Было очевидно, что спор затягивался, а я еще не завтракал.
— Ты понимаешь, почему под веревку на шее были подсунуты ее трусики? — спросил я.
— Нет. Объясни!
— Посмотри сама в учебнике в главе о сексуальных удушениях.
— Хорошо.
— А ты обратила внимание на темное пятно на ее правой ступне? Нет? Если оно от дорожного покрытия, то какого черта она уже там сняла обувь?
— Ее заставили раздеться возле ее джипа.
— Тогда почему ее белье очутилось на стрельбище?
— Она разделась у машины, или даже в машине, взяла одежду с собой и несла ее до того места, где он ее распял. Понимаешь, все это было частью их сценария, Пол. Есть такие вещи, которых нормальным людям не понять, они имеют значение только для маньяков. Может быть, его разыгравшаяся фантазия требовала, чтобы она сперва разделась, потом, голая, сама донесла свою одежду до того самого места, где он намеревался ее изнасиловать, привязав к колышкам.
— А ты говорила, что ничего не смыслишь в подобных делах! — воскликнул я. — Значит, я не единственный специалист по половым извращениям.
— Мне знакомы больше патологические половые акты и отклонения преступного характера. Но я мало что смыслю в сексуальных извращениях по взаимной договоренности.
— В данном случае неясно, как распределялись роли, — заметил я.
— Но не думаю, что Энн Кэмпбелл добровольно согласилась, чтобы ее раздели, распяли на земле голой, изнасиловали и задушили, — сказала Синтия.
— Всякое возможно, — усмехнулся я. — В любом случае не приведи Господь вступить с кем-либо из этой парочки в брак.
— Нам нужно провести вскрытие и получить наконец результаты судмедэкспертизы. И непременно опросить людей, — воскликнула Синтия.
Нам? Я уставился в окно и постарался вспомнить, что́ мне было о ней известно. Она была родом из сельской глубинки штата Айова, образование получила в университете, специализируясь на криминалистике, затем прошла курс повышения квалификации по армейской программе. Для выходцев из деревни, гетто или бедняцких районов армия предлагала гораздо большие возможности, чем любая другая фирма, в финансовом, образовательном и престижном плане. Мне вспомнилось, что Синтия высказывала мне свои взгляды на связанные с военной службой преимущества: возможность путешествовать, некий ореол романтики, стабильность, престижность и тому подобное. Все это выглядело заманчиво для сельской девушки.
— Я думал о тебе, — сообщил я ей.
Ответа не последовало.
— Как твои родители? — снова обратился к ней я.
— У них все хорошо. А у твоих?
— Тоже. Они все еще надеются, что я наконец стану взрослым, обзаведусь семьей и осчастливлю их внуками.
— Для начала неплохо бы повзрослеть, — заметила она.
— Хороший совет. — Временами Синтия брала саркастический тон, но это случалось, когда она нервничала и искала способ защиты. У людей, когда-то связанных сексуальными отношениями, если они еще не утратили способность чувствовать и остались людьми, не может не сохраниться доброй памяти о минувшем и нежности к бывшему любовнику. Однако когда вдруг вновь оказываешься, как мы с Синтией, бок о бок, то испытываешь определенную неловкость и не сразу находишь нужные слова и тон.
— Я думал о тебе, — повторил я. — А ты когда-нибудь думала обо мне?
— Я тоже думала о тебе, — сказала она, и мы оба надолго замолчали, замерев и уставившись на ленту шоссе.
Кстати, несколько слов о Поле Бреннере, сидящем на месте для пассажира в красном «мустанге». Родом из Южного Бостона, ирландский католик, вряд ли узнает корову, если даже увидит ее, получил высшее образование, из рабочей семьи. В армии я оказался не потому, что хотел удрать из Южного Бостона. Армия сама нашла меня, потому что затеяла войну в Азии и почему-то решила, что из рабочей среды получаются хорошие пехотинцы.
Видимо, я и в самом деле был неплохим солдатом, потому что умудрился выжить на фронте, пробыв там почти год. Потом я получил спецподготовку в различных военных колледжах, благодарность от армии, а также закончил курсы криминалистов и повышения квалификации. Меня больше не тянет назад в родной Южный Бостон, но и мало радует рутина офицерского быта с его непременными приемами в доме полковника, где каждый наблюдает, сколько ты выпил, и с ни к чему не обязывающими беседами с офицерскими женами, которые либо слишком противны, чтобы с ними вообще разговаривать, либо слишком привлекательны, чтобы ограничиться простой болтовней.
