Итак, Синтия Санхилл и Пол Бреннер, представители противоположных частей Северной Америки и разных социальных миров, любившие друг друга в Брюсселе, вновь встретившиеся в глубинке Юга и только что созерцавшие обнаженный труп дочери генерала. Спрашивается, может ли при подобных обстоятельствах между ними вновь вспыхнуть любовь и дружба? Я был склонен сильно сомневаться в этом.
— Вчера, когда увидела тебя в баре, — сказала наконец Синтия, — я просто слегка ошалела. Так что извини, если была с тобой груба.
— Никаких «если» я не принимаю, — возразил я.
— Хорошо, я тебе нахамила. Прости. И все равно я тебя ненавижу.
— Однако же хочешь вместе со мной расследовать это дело, — усмехнулся я.
— Хочу и буду стараться быть с тобой полюбезнее.
— Ты будешь всегда со мной любезна, потому что я старший по званию. А если не будешь себя хорошо вести, придется упаковывать чемоданы.
— Не выпендривайся, Пол. Никуда ты меня не отправишь, да я и сама не уеду. Нам надо раскрыть это преступление и наладить наши отношения.
— И только в такой последовательности, — улыбнулся я.
— Вот именно, только в такой.
Виктори-драйв, шоссе, раньше называвшееся Пайн-Холлоу-роуд и переименованное, прямо-таки в стиле безумств Оруэлла, во время Второй мировой войны, когда-то было заурядной сельской дорогой в две полосы, ведущей из Мидленда на юг. Позже, к тому времени, когда я впервые увидел это шоссе в 1971 году, рядом с загородными домиками уже начали появляться яркие рекламные щиты и магазинчики. Теперь же, четверть века спустя, от прежней Пайн-Холлоу-роуд не осталось даже воспоминаний.
Есть нечто исключительно уродливое и угнетающее в торговых рядах на Юге — в этих бескрайних парковочных площадках, мотелях, бистро, вереницах магазинов уцененных товаров, автолавок и увеселительных ночных заведений. Старый Юг, такой, каким он запомнился мне, был, возможно, и не столь процветающим, но зато колоритным краем, с его уютными бензоколонками, где можно было освежиться охлажденной кока-колой или заморить червячка свежей жареной рыбкой, с домишками из скрипучих сосновых досок, сельскими лавочками и пакгаузами вдоль подъездных путей, ломящимися от тюков хлопка. Все это, казалось, самым естественным образом произрастало из местной почвы: бревна из лесов, гравийные дорожки из близлежащих карьеров, а сами живущие здесь люди словно бы появлялись на свет прямо из окружающей их среды. То, что я видел теперь, выглядело искусственным и привнесенным: все эти универсальные магазины и торговые павильоны с несоразмерной пластиковой рекламой не имели ровным счетом ничего общего ни с этой землей, ни с ее людьми, ни с ее историей и традициями.
Конечно же, со временем новый Юг все это переварил, не так скоро, как это удалось нам, северянам, у себя на Севере, но все-таки переварил. И как ни странно, шумные торговые ряды вдоль шоссе в наши дни ассоциируются более с Югом, чем с любой другой частью страны. Пришельцы взяли-таки над старожилами верх.
Спустя пятнадцать минут после того, как выехали из гарнизона, мы достигли района Виктори-Гарденс и припарковали «мустанг» возле сорок пятого блока.
Виктори-Гарденс, вообще говоря, довольно милое местечко, являющее собой поселок из пятидесяти одноквартирных домов-блоков с общими боковыми стенами, общим внутренним двором, с уютными садиками при каждом доме и вместительными автостоянками. И хотя надписи типа «Только для офицеров» здесь не было, ее подразумевала сама аура этого уголка, где квартирная плата примерно равнялась пособию для лейтенантов и капитанов, проживающих за пределами гарнизона. Помимо денежной стороны проблемы существуют еще и неписаные правила относительно того, где следует снимать жилье офицерам. Энн Кэмпбелл, генеральская дочь и добропорядочная военнослужащая, не поселилась ни на убогой окраине, ни в многоквартирном высотном доме, за которым в городе закрепилась слава пристанища раскрепощенных одиночек. Не стала она жить и вместе с родителями, в большом генеральском особняке казенного образца на территории гарнизона. Из всего этого следовало, что она жила своей собственной, самостоятельной жизнью, и я намеревался кое-что о ней выяснить.
Мы с Синтией оглянулись вокруг. Хотя в армии рабочий день начинается рано, перед домиками еще стояло несколько машин: офицерских — с голубыми полосами гуммированной бумаги на бампере, и гражданских служащих — с зелеными. Но в целом место выглядело столь же безлюдным, как казарма после сигнала к утренней кормежке.
Я все еще был в военной полевой форме, которая была на мне на оружейном складе, Синтия же щеголяла, как я уже говорил, в джинсах и в ветровке.
— Ты вооружена? — спросил я у нее, пока мы шли к парадной двери блока № 45 вдоль кирпичного фасада комплекса.
Она кивнула.
— Хорошо. Стой здесь. Я войду с черного хода. Если кто-нибудь выбежит из парадной двери, прямо здесь его и остановишь.
— О’кей.
Я обошел несколько секций комплекса и очутился на заднем дворе. Он представлял собой не более чем обычный газон, но при каждом доме имелся еще и отдельный дворик, отделенный от соседнего деревянной изгородью. На дворике Энн Кэмпбелл я обнаружил под навесом стандартный рашпер для мяса и набор легкой мебели для отдыха на лужайке, включавший и шезлонг, на котором лежали крем для загара и иллюстрированный журнал о путешествиях.
Я подошел к раздвижным стеклянным дверям и заглянул сквозь жалюзи внутрь: похоже, что дома никого не было. Конечно же, самой Энн Кэмпбелл там и не могло быть, да я и не предполагал увидеть в комнате ее любовника или подружку, она слишком ревностно оберегала свою личную жизнь. Но с другой стороны, когда дело касается убийства, следует всегда быть настороже, входя в чужой дом.
В том месте, где внутренний дворик упирался в заднюю стену дома, виднелся колодец с окошком в подвальное помещение. Следовательно, имелась и ведущая туда лестница, спускаться по которой мне почему-то не хотелось. У меня даже мелькнула мысль, что стоило бы послать туда сначала мою бравую спутницу. Так или иначе, но колодец был прикрыт плексигласовым козырьком, прикрученным болтами снаружи к стене, так что выбраться из подвала через окошко было невозможно.
