Ксавье зажег свечу и стал глядеть, как пламя медленно пожирает размашистые лиловые строчки, слово за словом, букву за буквой. Потом он устыдился своего порыва. Он приоткрыл дверь... В кабинете говорили все одновременно. Шум стоял такой, что Ксавье удалось незаметно спуститься с лестницы и выйти из дома. Он впервые пошел в городок. Грузные старухи, сидевшие с рукоделием на низеньких стульчиках у ворот домов, провожали его любопытными взглядами. Справа он увидел церковь, она возвышалась в конце улочки. Он чуть ли не в бешенстве принялся трясти дверь, но она была заперта на замок. Чей-то голос из-за приоткрытых ставен крикнул: «Ключ у пономарихи! Но она сейчас ушла в поле».
Ксавье подошел к окну и спросил, не вынесены ли святые дары из церкви.
— Не думаю, — ответил голос, — я знаю, что пономариха не гасит лампады в алтаре и каждый вечер дамы из имения приходят на святой час.
Ксавье поблагодарил и обошел вокруг церкви по запущенному кладбищу с поваленными памятниками, надписи на которых совсем стерлись. Крапива буйно разрослась на этой земле, где было погребено столько людей. Романская абсида[7] поднималась над дикорастущей зеленью, словно нос корабля, приплывшего неведомо откуда и застрявшего много веков назад в этой вязкой глине, удобренной человеческой плотью. Солнце еще грело. Осы гудели в темном плюще, гуд их не сливался с гомоном городка. Ксавье уперся лбом в камни абсиды — этого выпуклого лба божьего дома. Лампада, должно быть, горела там в полном одиночестве. Пленник, которого держали под замком, был там, по ту сторону стены. Ксавье не удивился бы, если бы древние камни, отделявшие его от того, кому он отдал свое сердце, вдруг расступились. Визг лесопилки, глухие удары валька прачки, перекличка петухов, лай собак, скрип телеги — все эти звуки, которые мертвые слышали каждый день, звуки забытой ими жизни, он, живой, сейчас не слышал. Но он вдруг почувствовал, что его левую голень невыносимо жжет крапива. Пробило четыре. Он вспомнил, что его ждут.
— Ищешь своего друга?
Мишель и Жан встретились на повороте аллеи. Он ответил недобро:
— Ты его тоже ищешь? — но ее это не обидело. Ксавье не было в его комнате, и она не знала, куда он мог деться.
— Быть может, он пошел в город, чтобы узнать на вокзале расписание поездов? — предположила она.
— Он не уедет, пока здесь будет некая особа... — возразил Жан. — Во всяком случае, мне так кажется, — уточнил он.
— Ему было бы плевать на Доминику, если бы не этот мальчишка, — сказала Мишель. — Не понимаю, почему священники всегда так липнут к покинутым детям.
— Да потому, что эти души легко завоевать: никто на них не претендует. Протяни руку, и они твои. Их можно купить за воздушный шарик. Впрочем, большинство этих душ ищет только удовольствий, но священник рассуждает так: «Даже если из десяти я завладею одной...»
Жан говорил для самоуспокоения, с язвительной горячностью, будто хотел кого-то убедить. Мишель его не слушала. Вдруг он умолк, словно его осенила тайная мысль.
— Нет, — сказал он решительно, — не из-за Доминики он здесь остается, скорее, он уедет из-за нее...
Мишель перебила его:
— Не понимаю, почему...
Но он не решился раскрыть до конца свою мысль. Они медленно шли рядом, как прежде, объединенные общей тревогой. Ксавье не разделял их, напротив, в нем они снова обретали друг друга.
— Вряд ли Доминика хочет, чтобы он уехал, — сказала Мишель.
— Конечно, нет, но он, он! Ты еще не поняла, что он принадлежит к той породе людей, которые бегут от любимого человека.
Она пожала плечами:
— Что ты выдумываешь!
— Ну, конечно, это же ясно как дважды два. Они любят друг друга, — сказал он чуть ли не шепотом. — Это и слепому видно. Впрочем, ты и сама это отлично знаешь. Словно от нас с тобой может ускользнуть хоть что-то, что имеет отношение к этому странному существу!
— Я им интересуюсь из-за тебя, — возразила она. — Только ты меня интересуешь в нем.
Несколько шагов они прошли молча. Мирбель сказал приглушенным голосом:
— Если бы уехала старуха...
— Она с места не сдвинется без своей секретарши... Нет, ты только погляди на них!
Мишель подняла голову и увидела Доминику и Ксавье: они спускались к ручью, впереди них бежал Ролан. Доминика несла корзинку с полдником. Жана и Мишель они не заметили.
— Она добилась своего, — сказала Мишель.
Жан покачал головой:
— Словно с Ксавье можно чего-то добиться!
— Тогда что же тебе надо? На что ты надеешься?
— Ни на что, кроме того, чего уже добился...
И она повторила, пожимая плечами:
— Чего уже добился?.. А чего же ты, собственно говоря, добился?
— А ты подумай, где бы он сейчас был, — ответил Жан с жаром, — где он был бы уже несколько дней, не повстречай он меня...
— Одним семинаристом больше, одним меньше! Какая разница! Хороша победа!
Ее издевка, казалось, не тронула его. Она снова пожала плечами, повторяя:
— Да это же безумие! Ты сошел с ума! Ты просто рехнулся.
Он не рассердился: он думал о своем.
— А потом, — продолжил он после паузы, — возможны и неожиданности. Если мы будем терпеливы, мы застанем его врасплох в минуту, когда он почувствует себя отторгнутым от Бога. Надо учитывать его возраст. Он не дошел еще до ненависти к творению божьему, куда там! Бог явился ему, овладел его душой прежде, чем он отрешился от веры. Я сказал ему это сегодня утром. Мистики придумали себе правила, этапы вознесения... Но святому духу на все это начхать. Поверь, Ксавье со всей его божьей благодатью не устоять перед нежным словом, перед лаской, если только она целомудренна... Поначалу...
— Да, — мрачно перебила его Мишель, — не устоять перед Доминикой.
— Доминикой?
Он остановился: они уже дошли до крыльца.
— От нас зависит, чтобы завтра ее тут не было... Нет, не иди со мной, — сказал он, увидев, что Мишель подымается за ним по ступенькам, — лучше мне одному объясниться со старухой.
— Тогда не притворяй двери, — сказала Мишель. — Я буду слушать ваш разговор из прихожей.
— А ведь, оказывается, твой остров, Ролан, вовсе не остров, а полуостров. — И так как мальчик стал спорить, добавил: — Ты же видишь, он соединен с землей...
Остров Ролана был всего лишь ольховым пнем, сползшим в ручей.
— Земля-то сырая, — сказала Доминика. — Здесь не расположишься.
Мальчик захныкал: ведь она обещала, что они будут полдничать на острове...
— Вот как раз отсюда видно, что надо сделать, чтобы твой остров стал по-настоящему островом, — сказал Ксавье. — Надо перекопать этот перешеек, прорыть канал. Это нам с тобой под силу.
Не утерев слез и не высморкавшись, Ролан тут же вызвался принести лопату — он хотел немедленно начать работу.
Доминика шепнула ему:
— Отличная мысль, беги скорей.
Пять минут туда, пять обратно... она будет наедине с Ксавье целых десять минут.
— Нет, — остановил Ролана Ксавье. — Сперва поедим.
Мальчишка, кинувшийся было бежать, вернулся и уселся между ними. Доминика дала ему печенье и кусок шоколада. Ксавье взял гроздь винограда и поднял ее к свету:
— Какой он золотистый!
— У нас есть лимонад, — сказала Доминика, придвигая к себе корзину. — Кто хочет пить?
Казалось, она здесь только ради мальчика, да и Ксавье тоже внимательно слушал рассказ Ролана о том, какие садовые инструменты подарила ему мадам де Мирбель.
— Это было на Пасху, когда меня сюда привезли...
Мальчик словно не слышал замечания Доминики:
— Теперь они тебе уже ничего не дарят... — Он примостился возле Ксавье, хрупая сухое печенье.
— Какие у тебя грязные коленки! И тебе не стыдно?
— Представляете, на кого бы он был похож, если бы меня здесь не было, — вздохнула Доминика.
Вот и все слова, что они произнесли, пока сидели рядом — быть может, в последний раз — на стволе поваленной сосны мягким осенним днем, когда так медленно течет время. Водяные паучки метались по поверхности воды, потом вдруг замирали на месте, и их уносило течением. Ролан крикнул сдавленным голосом:
— Белочка! Вон там... видите? Вон хвост торчит!.. — Мальчик хлопнул в ладоши, белка перемахнула на дуб, с него на сосну. Ролан побежал за ней, задрав голову.
Доминика еле слышно произнесла:
— Ксавье... — Он сидел не шевелясь, опустив глаза. Под черным пухом ни разу не бритых щек светилась детская кожа. Она уже склонила было голову на его неподвижное плечо, но тут прибежал Ролан: белка исчезла. Доминика спросила:
— А лопатка? Может, сбегаешь за ней?
— Не надо, — сказал Ксавье. — Сейчас уже поздно. Мы прокопаем канал завтра утром.
Ролан возразил, что светло будет до семи, и помчался к дому.
Доминика взяла Ксавье за руку и печально спросила:
— Вы боитесь меня?
Он жестом ответил, что нет, придвинулся к ней, они коснулись плечами. Ее ладонь легла на его ладонь, их пальцы сплелись. Они сидели так неподвижно, что стрекоза опустилась на колено Ксавье. За ручьем на лугу поднимался туман. С проселка до них донеслись блеяние овец, гортанные крики пастуха, треньканье бубенцов. Доминика была в синих матерчатых туфлях на босу ногу. Ксавье тихонько сжал ее левую щиколотку и сказал:
— Вам холодно...
Она покачала головой и едва слышно вздохнула:
— Мне хорошо, я рядом с вами...
Он спросил:
— Это правда? Нет, не может быть!
— Вы не верите, что я счастлива с вами?
Доминика поглядела на него, и он понял, что она едва сдерживает слезы.
— Он сейчас вернется... — прошептала она.
Ксавье подумал, что она чего-то ждет от него... Хорошо бы обнять ее за плечи... Ведь он уже коснулся ее ноги чуть выше щиколотки... Какая у нее тоненькая рука! Он прикоснулся к ней губами и сказал:
— Ваша рука тоже озябла... — Наконец он привлек ее к себе, всем своим существом стремясь к этому счастью, в котором не было зла.
И тут они услышали, что у них за спиной всхлипывает Ролан. Они отодвинулись друг от друга.
— Что с тобой? У Доминики разболелась голова, и она оперлась о мое плечо. Надеюсь, ты не из-за этого плачешь, дурачок?
Мальчишка так разрыдался, что не мог говорить. Доминика поправила волосы и спросила рассеянно:
— Ты не нашел инструментов? Не знаешь, где они?
— Нет, мадам Пиан послала меня за вами... Вы уедете! Вы уедете! Она вас увозит. Она уже заказала по телефону такси...
Оба разом встали. Ролан обхватил руками ноги Доминики и все твердил сквозь слезы:
— Вы уедете, вы уедете!..
— Но почему? Откуда ты это взял?
— Они поссорились, они ругались.
Кроме слов «они ругались», от Ролана ничего добиться не удалось. Все втроем они пошли по мокрому лугу.
— Может, он чего-нибудь не понял? — прошептала Доминика. — Что могло случиться? Ничего, все уладится, в конце концов они всегда делают вид, что помирились.
Ксавье спросил:
— Вы думаете? — Они не смели взглянуть друг на друга.
Жан выполнил просьбу Мишель и оставил дверь в маленькую гостиную приоткрытой. Увидев Мирбеля, мадам Пиан положила свои четки из крупных бусин, перемежающихся образками, на круглый столик; ей достаточно было беглого взгляда, чтобы понять, что Жан пришел ссориться с ней и время тянуть не намерен. Он сказал, что рад застать ее одну, поскольку «у него к ней просьба», и придвинул к себе стул.
— Если это в моих силах... — начала Бригитта сладким голосом.
— Речь идет о Ксавье Дартижелонге...
— Ах, вот как, о Ксавье Дартижелонге? — повторила старуха. Она была начеку.
Плацдарм, выбранный Мирбелем для боя, был ей знаком. Она повторила вполголоса:
— Бедный мальчик, да... да... — И вдруг произнесла решительным тоном: — Что ж, хочешь знать мое мнение? Я во многом пересмотрела свое отношение к нему. Он еще ребенок, которого надо бы снова взять в руки.
— Вот, вот, — сказал Мирбель, — именно это я и ожидал от вас услышать. На этот счет я и хотел вас предостеречь.
Она рассмеялась и приосанилась:
— Предостеречь меня? Меня?
— Учтите, мама, я буду решительно возражать, ежели вы попытаетесь, как только что выразились, «взять его в руки», начнете наставлять на путь истинный, говорить о призвании и вмешиваться в его внутреннюю жизнь. Я знаю, он бы от этого очень страдал.
