Девочка торжествующе размахивала ножницами:
— Я нашла их! Нашла!
Но было уже поздно. Ленту разорвали, и бургомистр вместе с правлением под звуки оркестра прошествовал через ворота. За ними последовало еще несколько взрослых, но большинство осталось стоять снаружи.
В саду Андерсенов было полно детей. Они вскарабкались в кузов и начали разгрузку. Грохот стоял такой, что никто не расслышал, как отъезжал автомобиль бургомистра.
— Что ты смешного там нашла? — Хермансен бросил быстрый взгляд на жену, сидевшую на диване с газетой в руках. Он прекрасно знал, над чем та смеется: над фотографией открытия детской площадки — злобной и тенденциозной картинкой, изображавшей его самого рядом с улыбающимся бургомистром, на качелях.
— Фельетон забавный.
— Фельетон на шестой странице, а ты читаешь третью, — не глядя сказал Хермансен.
— Извини, — сказала она и отложила газету.
В этот субботний вечер Хермансен сидел за обеденным столом, складывая на счетной машинке бесконечные столбцы цифр, — проверял счета бакалейного магазина. То была одна из многих «левых» работ, за которые приходилось браться.
Фру Хермансен отошла к окну. Стояла прекрасная солнечная погода, но ей не хотелось выходить из дому. Почему-то вдруг подступила страшная усталость, хоть занималась она тем, чем обычно в субботу: магазин, уборка квартиры, обед, мытье посуды. Устать вроде бы не от чего. Хермансен продолжал щелкать на счетной машинке.
— Тебе пива принести? — спросила она, не оборачиваясь, и щелканье прекратилось.
— Пива?
— Я купила две бутылки.
— Спасибо, но в рабочее время я не пью.
— Какое ж тут рабочее время? Субботний вечер!
— Это ничего не значит. Я, как видишь, работаю!
— Я-то думала, мы пойдем в сад, хоть развлечемся чуть-чуть.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, позагораем. Отдохнем.
— Отдохнем? Ты серьезно считаешь, что я могу греть на солнце бока, когда не подстрижены газоны, кусты в живой изгороди торчат в разные стороны, когда машина… Эрик ее вымыл?
— Он вчера ее мыл.
— Вчера, вчера. Машину нужно мыть каждый день. Уж это-то он мог бы делать. А где он, кстати?
— Погулять пошел.
— Он наверняка у Андерсенов, — проговорил Хермансен и снова начал считать.
— Я сама ее вымою, — сказала она и пошла было к двери.
— Нет уж, спасибо, я не желаю, чтобы соседи говорили, что я заставляю свою жену… Подстриги луч ше живую изгородь.
— Она мне надоела. Кусты все растут и растут.
— Растут! Тоже мне аргумент. Что же им, не расти?
— Ну и пусть бы росли на здоровье, — в сердцах сказала фру Хермансен.
— Вот уж верно. Пусть растут! Пусть все зарастает. Кусты, сад, чтобы все стало как у Андерсенов! — Он злился все больше и больше. Упоминание об Андерсенах словно пробудило дремлющий огонь в душе. — Что бы вышло, если бия рассуждал таким же образом? Видишь эти приходо-расходные книги? Так мне бросить их и, потакая твоим прихотям, идти в сад пиво пить?
— А тебе вовсе не нужно так надрываться и брать дополнительную работу. Прекрасно проживем и на твою зарплату.
Он принялся расхаживать по комнате. Комната была большая — комбинированная гостиная и столовая с кожаными креслами и дорогой стильной мебелью. Каждая вещь, на которую падал взгляд, мгновенно вызывала в памяти бесконечные столбцы цифр.
— Может, ты забыла, что мы почти все взяли в рассрочку? Дом, мебель, машину…
— Мог бы ездить на автобусе.
Это ошеломило Хермансена.
— На автобусе? — с трудом выговорил он. — Ты полагаешь, что я должен ездить на автобусе?
— Или вместе с кем-нибудь на машине. Ведь все равно всем вам ехать в одно и то же место.
— Я должен ходить и упрашивать коллег и соседей, чтобы меня подвезли? Этого ты хочешь?
— Если продать автомобиль, долгов не будет. И те бе не придется так много работать.
— Я не жалуюсь, что много работаю.
— Да и машиной-то мы как следует не пользуемся. Даже на выходные никуда не ездим!
— А почему? Потому что я должен работать, что бы свести концы с концами.
— Если бы у меня были права, то…
— То что?
— То я могла бы куда-нибудь выезжать.
— Ты знаешь мое отношение к этому, — холодно сказал он. — Знаешь, что исключительно из соображений твоей безопасности… — Тут раздался звонок, и Хермансен был рад, что разговор прервался. — Это фру Сальвесен. У нас заседание комиссии по антеннам.
— А я думала, по гаражам, — сказала фру Хермансен и пошла открыть дверь. Муж стоял, прислушиваясь к ее шагам; в последних словах он уловил оттенок сарказма, которого не хотел бы слышать…
Открыв дверь, фру Хермансен увидела фру Сальвесен, которая раздувала ноздри и, казалось, делала стойку, как пойнтер.
— Чувствуете запах?
Фру Хермансен с озадаченным видом обернулась к своей кухне.
— Смотрите! — фру Сальвесен показала на сад Андерсенов.
Над зеленой листвой вставало симпатичное облако дыма. Доносились песни и шум.
— М-м-м! Чудесно! — Фру Хермансен потянула воздух носом и, чтобы позлить фру Сальвесен, добавила невинным тоном: — Просто слюнки текут!
— Они теперь стали готовить в саду! Ток отключили!
Она была явно возбуждена. Это, кстати, ей очень шло. На щеках появился румянец, в глазах — нервный блеск. Кроме того, она надела новое платье, хотя и собиралась вроде бы всего лишь на обычное заседание.
— Я должна поговорить об этом с вашим мужем! — она вошла в дом, а фру Хермансен осталась стоять на пороге.
Вблизи слышался лязг садовых ножниц. Это Сальвесен подстригал кусты. На щеках фру Хермансен тоже появился намек на румянец, когда она подошла к своему соседу, держа в руках ножницы.
— Добрый вечер! — увидев ее, Сальвесен просиял и заулыбался.
— Привет, Сальвесен! — весело сказала она. — Ну что, стрижем потихоньку?
Сальвесен вытер пот со лба.
— Да вот, все стригу и стригу. На работе чужие купоны стригу целый день. А здесь кусты.
Они продолжали стричь живую изгородь каждый со своей стороны. Сальвесен поднял отрезанную ветку и стал ее рассматривать.
— Жаль. Красивые ветки. И как они успевают за неделю настолько вырасти…
— Никогда не задумывалась над этим, — сказала фру Хермансен.
— Приятно смотреть, как все наливается и растет. Я поэтому и радовался, когда мы получили этот клочок земли. Что ж, думал я, по крайней мере, ты хоть будешь видеть, как жизнь вокруг пробивается. Но здесь расти ничему не дают. Все обрезают.
Он был высок и худощав, с крупными, сильными кистями рук. Фру Хермансен украдкой бросила взгляд на его руки, бережно державшие зеленую ветку, но почему-то никак не могла посмотреть прямо в глаза, хотя и чувствовала, что он глядит на нее.
— Мне тоже кажется, пусть бы росли. Я как раз сказала мужу… — на секунду она остановилась, думая, не рассказать ли о сцене, которая только что была, но потом оставила эту затею.
— Моя жена сейчас у вас? — спросил Сальвесен.
— У них же заседание комиссии.
Сальвесен, облегченно вздохнув, посмотрел на окна своего дома. Потом отложил ножницы.
— Слишком уж много всяких комиссий. Всякий раз говорю жене — ты же устаешь от этих заседаний. Но похоже, что ей нравится.
— Наверно, дело нужное, — неуверенно сказала фру Хермансен, — а ваша жена ведь такая энергичная.
— Конечно, нужное, — он потихоньку вздохнул: — Моя жена ничего ненужного не делает. Но временами я думаю: как же, черт возьми, мы прежде обходились безо всяких комиссий? Помню, как дома…
— Вы ведь из Кристиансанда? — Фру Хермансен очень нравился его голос. И стоять возле изгороди, слушая Сальвесена, тоже нравилось — действовало как-то успокаивающе.
— Нет, из небольшого городка. Крохотный городок. Я посчитал. Там примерно столько же домов, сколько в этом поселке, — он раскурил трубку и выпустил дым себе в лицо, отгоняя комаров. — И все-таки мы об ходились без комиссий, — сказал он задумчиво. — Были на редкость далеки от всяких общественных дел. Печально, конечно. По вечерам сидели на крыльце и курили или шли на берег. В хорошую погоду уходили на лодках в шхеры, брали с собой кофейник и аккордеон…
Они остановились, прислушиваясь к музыке, доносившейся с участка Андерсенов. Потом снова принялись стричь кусты, и их ножницы щелкали почти рядом и, невзначай задевая друг друга, издавали резкий металлический скрежет.
— Интересно, что они там теперь обсуждают, — сказал Сальвесен, кивнув на окна гостиной Хермансенов.
— Да, наверное, опять Андерсена, — сказала фру Хермансен. — Не понимаю, как им не надоест!
— Он им что «жало в плоть», как говорил апостол Павел.
— Кажется, я занозила палец, — сказала фру Хермансен и, отложив ножницы, протянула руку над кустами. — Вы не поможете вытащить занозу, Сальвесен?
— У меня, похоже, иголки нет, — испуганно ответил он. — Может, позвать жену?
— Держите!
Фру Хермансен сняла с груди брошку и протянула ему. С открытым воротником она вдруг стала совсем иной. Сальвесен не решался взглянуть на ее шею, когда пришлось наклониться, чтобы вытащить занозу. К тому же он не мог найти никакой занозы, хотя фру Хермансен и уверяла, что заноза должна быть. Руки у него слегка дрожали, и он уколол ей палец. Выступила капелька крови.
