С бутылкой в руке он вышел в сад. Фру Хермансен по-прежнему стояла возле живой изгороди, но Сальвесен уже ушел: жена велела привести в порядок подвал, пока не начался сезон солений и варений.
Фру Хермансен украдкой разглядывала своего мужа, сгребая отрезанные ветки в кучу по свою сторону изгороди. В нем вдруг что-то переменилось: заседание комиссии его явно взбодрило. Он глотнул из бутылки и пошел вдоль изгороди, проверяя работу.
— Можно было обрезать и покороче, — одобрительно сказал он.
— Ты кончил вкалывать?
— Вкалывать?
— Ну, работать.
— Сегодня суббота. Я думаю, можно себе позволить немножко легкомыслия, — он криво улыбнулся.
— Э, а почему нет? — немного удивившись, она сделала вид, что хочет бросить грабли.
— Кроме того, я достал новое моющее средство, — продолжал он, засучивая рукава. Потом спустился в подвал. Забурчал водопроводный кран, и немного погодя Хермансен вернулся уже в джинсах, с губкой и ведерком в руках. Он подошел к машине, открыл дверцу, вытащил резиновые коврики и включил радио.
Был субботний вечер, около половины седьмого. Фыркала вода в трубах, все матери готовили ванны — мыть малышей и укладывать спать, чтобы не мешали взрослым смотреть спортивную передачу по телевидению. Радио больше никто практически не слушал, разве только включали приемник в автомобиле: это очень удобно — слушать радио и мыть машину.
Мытье машин было в самом разгаре, все готовились к воскресному выезду. Широкие полосы воды и мыльной пены тянулись по асфальту и с хлюпающим звуком исчезали в канализационной решетке.
Хермансен рассеянно слушал радио.
В сводке погоды говорилось, что тепло удержится еще несколько суток. Потом диктор читал длинное сообщение из Вьетнама. Американские бомбардировщики произвели 98 успешных налетов на Северный Вьетнам, в дельте Меконга вертолетам удалось уничтожить две деревни и рисовые поля площадью в несколько сот квадратных километров. Убито четыреста пятьдесять вьетнамских партизан и по ошибке шестнадцать женщин и детей… Хермансен убавил громкость, чтобы радио не мешало работать. Он заметил царапину на правом крыле и не мог понять, откуда она взялась. Сам он никого не задевал, если не считать курицы Андерсена, а от нее никакой царапины остаться не могло. Может быть, Эрик ухитрился взять машину без спроса?
Он открыл перчаточный ящик и вынул бутылку специального лака, но, услышав, что новости подходят к концу, поставил бутылку на пол и достал карточку спортивной лотереи, с нарастающим волнением ожидая конца новостей; наконец диктор произнес: «А теперь — результаты лотереи. Выиграли…»
У Хермансена не сошлись уже первые цифры. Он подождал, когда диктор прочтет до середины, потом скомкал карточку и выключил радио. От разочарования у него даже засосало под ложечкой и не было сил дослушать передачу до конца. Но когда Хермансен вылез из машины и принялся зачищать царапину наждаком, он по-прежнему слышал раздражающий голос диктора, механически повторявшего результаты лотереи. Вдоль улицы стояли соседи и слушали. Потом началось обсуждение.
Хермансен до того расстроился, что не стал принимать участие в разговоре. Не обсуждались результаты спортлото и у Андерсена. Ток был отключен, и радиоприемник молчал. Это был старый ящик с выгоревшей тканью перед динамиком. Андерсен булавками приколол сюда карточку лотереи, чтобы не потерялась. И забыл о ней, потому что пришел гость — Сельмер.
— Я тут жратвы наварил, — сказал Сельмер, похлопывая по раздувшемуся портфелю. — У вас есть к ней что-нибудь?
— Кофе и сахар, — гостеприимно сказала фру Андерсен и поставила кофейник на костер.
Во вторник Андерсен пришел с работы на час раньше. Объяснялось это письмом, которое он накануне обнаружил в почтовом ящике; оно было подписано Хермансеном и коротко сообщало, что представители правления намерены посетить семью Андерсенов в пять часов пополудни следующего дня. «С уважением…» — и больше ничего.
Андерсен стоял у насоса и мыл молочные бутылки, а жена складывала их в детскую коляску, в которой обычно возили продукты. Рогер и Сильви принесли еще несколько бутылок.
— Это все?
— На окне еще одна стоит. С цветами.
— Тащи тоже сюда. Цветы можно переставить в литровую банку. Да захвати заодно карандаш и бумагу, я запишу, что нам нужно купить!
Он пересчитал бутылки. Коляска была полна доверху, и пришлось переложить часть бутылок в сложенный гармошкой откидной верх.
— Пока есть пустая посуда, жить можно!
— Бог мой, чем я их угощать буду? — огорченно вздохнула жена.
— Кофе, конечно. И слойками. Я притащу столько слоек, что из глотки торчать у них будут!
— Как ты думаешь, все правление придет? Тогда у меня чашек не хватит!
— Я куплю бумажные стаканчики.
— Не понимаю, чего им от нас нужно, письмо та кое торжественное…
— Они людьми считают только тех, у кого есть деньги, понимаешь.
— Как бы они нас не выселили!
— Да с чего ты взяла, будто нас кто-то собирается выселять! Здесь ведь все наше: дом, сад, дети…
Он взял карандаш и бумагу, с которыми прибежала Сильви. То была почтовая квитанция.
— А это еще что? Заказное письмо?
— После обеда получили.
— Наверное, из налогового управления.
Андерсен подписал квитанцию и сунул в карман. Потом отодрал этикетку от пивной бутылки.
— Ну, так что мне брать? Кофе, сахар…
— Бери на все деньги, — сказала жена и стала накрывать на стол.
Кооперативный магазин стоял чуть на отшибе. За последние годы здесь построили так много новых домов, что район стал почти городским, со своим торговым центром и почтой. Кроме того, в бомбоубежище — то бишь в подвальном помещении магазина — проходили собрания и торжественные вечера. Сейчас здесь проводился сбор пожертвований на новую церковь. В витринах висели плакаты, призывавшие принять в нем участие. На площади шла блицлотерея, маленькие девочки ходили с копилками и собирали деньги.
