Но когда сон одолел уставшего Бодхисаттву, он впал в низкие размышления: «Кореньями, которые найти ведь очень трудно, или случайными плодами едва ли я смогу хотя бы поддержать своё измученное тело — что говорить уж о поправке! И как, лишённый сил, пройду я через эти дебри? А мяса ведь его хватило бы, чтоб выбраться из этой дикой чащи. Хотя и оказал он мне услугу, могу, его я съесть, пожалуй, коли его таким создали. Здесь, несомненно, приложим закон для чёрных дней, и потому могу я взять его как пищу на дорогу. Пока доверчиво он спит счастливым сном, могу его убить я. Ведь даже лев, пожалуй, будет побеждён, коль встретится лицом к лицу с ним в битве — поэтому не стоит времени терять».
Решив так, этот негодяй с мыслью, ослеплённой грехом корысти, которая уничтожила в нём чувство благодарности, лишила сознания праведности и разрушила мягкое чувство милосердия, стремясь только к свершению этого злодеяния, поднял, несмотря на чрезмерную слабость, большой камень и бросил обезьяне в голову. Но так как он от слабости дрожал и проявил поспешность, стремясь свершить дурное дело, то камень, брошенный, чтоб погрузилась обезьяна в вечный сон, лишь разбудил её. Он не попал в неё всей тяжестью, поэтому не раздробил ей голову, лишь поцарапав обезьяну острым краем, упал на землю камень с громким шумом.
А Бодхисаттва с пораненной ударом камня головой, вскочив, смотреть стал, кто ж его ударил.
Он не увидел никого — лишь человека этого, Стоявшего с пристыженным лицом, Утратившего наглость и побледневшего От замешательства и неудачи. Страх горло иссушил его, Он взмок от пота и даже глаз поднять не смел.
И вот Бодхисаттва, поняв, что это его рук дело, не думая о боли от раны, пришёл в огромное волнение и сострадание из-за крайне дурного поступка, полного пренебрежения к собственному благу. Его не коснулись греховные чувства гнева и ярости, и, со слезами в глазах глядя на этого человека, оплакивая его, он сказал:
— Как, человеком будучи, о друг, пошёл ты на такой поступок? Как ты помыслить мог об этом? Как совершил его? Ты должен был ведь с мужеством героя свирепых отражать врагов, явившихся, чтоб причинить мне вред. Если б я впал в высокомерие при мысли, что свершил я подвиг трудный, то далеко прогнал бы ты его, ещё труднее подвиг совершив. Как будто извлечённый из иного мира, из пасти смерти, из пропасти одной, спасённый ты, сделав это, упал поистине в другую пропасть. Презренье низкому, жестокому неведенью, которое бросает мир, надеждами на счастье жалкий, в пучину бедствий. Ты сам совлёк себя на путь несчастий и пламенную скорбь зажёг во мне, заставив потускнеть блеск своей славы, доброты и с добродетелями дружбе помешав. Увы, ты стал мишенью для упрёков, ты погубил доверчивость. Какую выгоду от этого ты ждал? Меня не столько эта рана беспокоит, как боль душевная, что ту вину, которая упала на меня в твоём грехе, не в силах смыть я. Иди со мною рядом, чтоб мог тебя я видеть, — ведь сильные ты вызываешь подозрения, — пока из леса, полного опасностей, не выведу тебя я на дорогу, ведущую к селениям. Ведь тот, кто нападёт в лесу случайно на тебя, блуждающего без дороги одиноко и телом истощённого, напрасным сделает мой труд, предпринятый из-за твоих мучений. Так, сожалея об этом человеке, Великосущный довёл его до границ населённых мест, указал дорогу и проговорил:
— Достиг ты населённых мест, о друг! Покинь опасный лес с его дремучей чащей и иди счастливо, старайся избегать дурных деяний. Обычно жатва их приносит лишь мученья. Так та великая обезьяна с состраданием к тому человеку наставляла его как ученика, а затем вернулась в свой лес.
И вот этот человек, совершивший такое злодеяние, сжигаемый в душе пламенем раскаяния, был вдруг поражён страшной проказой. Изменился весь его вид, кожу испещрили пёстрые нарывы, которые, прорываясь, заливали гноем его тело, и оно поэтому крайне дурно пахло. В какую бы страну он ни приходил, повсюду не верили, что это человек — столь ужасно изуродовала его болезнь, и так изменился его голос. Люди, считая его воплощённым дьяволом, прогоняли его поднятыми палками и угрожающей бранью.
И вот некий выехавший на охоту царь увидел его блуждающего в лесу, как прета, в грязной, истлевшей одежде, так что не было клочка, чтобы прикрыться, чрезвычайно отвратительного на вид, и спросил его с любопытством, смешанным со страхом:
— Твоё проказой изуродовано тело, и кожа язвами покрыта, ты бледен, истощён, несчастен, и волосы твои в пыли. Кто же ты — прета, пишача иль папман воплощённый, иль путана? Иль ты собранье множества болезней, или одна из них? Поклонившись царю, человек ответил слабым голосом:
— Я — человек, о великий царь, а не демон. И спрошенный царём, как же он дошёл до такого состояния, сознался перед ним в своём дурном поведении и сказал:
— Пока что появился лишь цветок предательства по отношению к другу. И ясно, что плоды его ещё мучительнее будут. Поэтому предательство по отношению к друзьям считай врагом своим. С любовью нежной ты смотри на друга, который полон нежности к тебе. Кто поступает не по-дружески с друзьями, тот ещё здесь в такое состояние приходит. Отсюда видно, какой удел в том мире ждёт тех, кто предал друзей и сердце запятнал корыстью и другими пороками. В чьём сердце нежность и привязанность к друзьям, тому от них доверие, и слава, и подмога; тот добродетель скромности постигнет, в сердце радость обретёт, неуязвим тот для врагов, и ждёт его богов обитель. Зная теперь, о царь, влияние и следствие к друзьям хорошего или дурного отношенья, держись пути, которым добродетельные следуют. Идёт кто по нему, того сопровождает счастье.
