— Слушаю вас.
Поколебавшись, женщина начинает:
— Так вот, муж подал на развод. Я хочу взять адвоката. Чтобы исключить случайности. Какая должна быть версия в суде? Как вы понимаете, чтобы это было убедительно?..
— Версия? Не знаю. — Я пожимаю плечами. — Версия чего?
— Не знаю уж чего, но чтобы он ко мне вернулся.
— Ну, наверно, наличие семьи, детей. Может, ваше собственное к нему чувство…
— Это, увы, отпадает. Чувство!
— Тогда зачем?
— Что — зачем?
— Зачем вам его удерживать?
— Странные вы вопросы задаете! — удивляется женщина. — Да он спутался, вы понимаете? Спутался! Она-то, конечно, рада стараться, щука эта, заглотила кусочек… А он-то, дурачок, ходит весь приподнятый, напевает под нос… Вдруг у него, скажите пожалуйста, голос прорезался!
— Вот и хорошо, — говорю я ей. — Запел человек, это уже прекрасно!..
Женщина смотрит на меня в крайнем изумлении.
— Нескромный вопрос. Вы сами замужняя?
— Нет. А что?
— Ничего.
В это мгновение в дверях появляется голова Руслана. Он осторожно заглядывает в помещение и, встретившись со мной взглядом, заговорщицки улыбается, подмигивает…
— Минуточку, гражданин, — говорю я ему, не теряя хладнокровия. — Вы его вернули… — Я пытаюсь продолжить разговор. — Что ж это за жизнь будет? Мучение? Он уж у вас не запоет, точно!
— Ясно. Как ваша фамилия?
— Пожалуйста. Межникова.
Женщина, бросив на меня последний, красноречивый взгляд, встает и направляется к выходу. А навстречу ей, приближаясь к моему столику с загадочным видом, уже идет Руслан.
— Садитесь, гражданин, — говорю я ему строго. — Слушаю вас.
На этот раз я пришла в тюрьму с твердыми и ясными — по крайней мере для меня самой — намерениями.
— Вот что, Костина. Давайте сразу условимся. Защищать вас я буду. Это не ваш и не мой личный вопрос. В процессах, где участвует прокурор, обязательно и участие защиты. Таков закон. А сейчас прошу вас отвечать на мои вопросы…
Она слушает покорно, потом вдруг спрашивает вполне дружелюбно:
— Ты кримплен на Арбате брала? Месяца два назад?
Я не нахожу, что ответить, зачем-то смотрю на свое платье. А она продолжает как ни в чем не бывало:
— А я все думаю: откуда мне твое лицо знакомо?.. Два дня уже мучаюсь. Ну смотри, память, а? В июне месяце это было, помнишь? Я себе только взяла, думала брючный сшить, да вот, видишь, не успела…
Таким образом, между нами вдруг, помимо моей воли, устанавливаются весьма короткие отношения. И она спрашивает:
— Ты сама-то с какого года?..
— Сорок восьмого, — отвечаю послушно.
— Ровесницы! А месяц?
— Октябрь.
— Ну ты подумай! — Она, кажется, искренне обрадована совпадением. — И я в октябре!
Мгновение мы молча смотрим друг на друга. Потом я говорю:
— Итак, вы с Федяевым находились до этого в каких-то пока неясных для меня отношениях. Где вы с ним познакомились? Когда?
— Что, отвечать на вопросы?
— Да. Отвечать.
— Познакомились? Давно. Уже лет семь, восьмой… Где? В Петровске.
— Вы что, оттуда сами?
— Да. Оттуда.
— А как в Москве оказались?
— Как. Оказались. Переехали.
— Вы или он?
— Я и он… Вместе. Он учиться хотел. Вот и переехали. Учиться…
Она смотрит на меня, словно размышляет, стоит ли рассказывать. И, видимо, решает, что все-таки стоит.
— Он тогда в армии служил. Через реку их полк стоял… На другом берегу. Придут человек десять в увольнение — я тогда тоже на почте работала, — кто посылку получать, кто за письмом, встанут возле стойки и давай на танцы приглашать или там в кино… А он — в сторонке сидит, книжку читает. Я его сразу приметила. — Вот она наконец и разговорилась. Впрочем, уже замолкла. Сидит задумавшись. — Ну а потом заболел. Я к нему, значит, — в госпиталь. Он вообще здоровьем не блещет, только с виду такой… Ну вот. Демобилизовался и — ко мне. Не то чтобы там жениться или что, между нами вообще тогда ничего и не было… так, можно сказать, дружба. Очень матери моей стеснялся… Ну а потом, значит, — в Москву да в Москву. Учиться… Он ведь, знаете вы или нет, не просто там способный такой… Он очень способный! Я ему репетитора наняла, доцента, так тот прямо удивлялся. С такой головой, говорит, в аспирантуру надо. Как в воду глядел!..
— Это уже в Москве, что ли?
— В Москве, в Москве. Мы сразу комнату получили. Четырнадцать метров… Я дворником пошла в домоуправление, там это дело сразу. Ну а работа ничего, на первый взгляд тяжелая, потом привыкаешь… Зимой трудновато, когда снегу навалит, но это — какая зима, год на год не приходится…
Я смотрю на нее с удивлением, и она это замечает.
— А что особенного? Ради того, чтоб человек выучился, можно и лопатой поработать, правильно?
— Ну-ну… Лопатой, хорошо. А почему вы не зарегистрировали ваш брак? Что вам мешало?
— Ничего. — Она пожимает плечами.
— И все-таки?
— Ничего не мешало. Вы что, считаете, все непременно женятся?
— В основном.
— Вот вы ошибаетесь. Бывает любовь, когда не думают про дворцы бракосочетания.
— Так-так. Вот вы уже сказали слово «любовь». Это очень важно. Как вам сейчас кажется: была ваша любовь, так сказать, односторонней или взаимной?.. Вы верили ему?
— Конечно… А он не умеет врать, Виталик. Как соврет, сразу краснеет. Я ему говорю: из тебя Штирлиц не получится…
— Ну-ну?
— Давайте. Спрашивайте, — вдруг отчего-то оживившись, предлагает она.
— И, значит, вы ему верили, и он вас обманул…
— Да нет, почему обманул. Ничего не обманул. Ушел — и все. Надоела я ему, как видно. Нашел другую. Разве не бывает?
— Бывает.
— Я единственно что говорю: бросишь, мол, меня, уезжай из Москвы подальше, чтоб я тебя близко не видела, а то, говорю, за себя не ручаюсь!..
— И он, значит, не уехал…
— Не уехал. А чего ему уезжать? Тоже глупости. Он на такое место устроился, через пять лет профессор, куда тут уезжать…
— Так. — Она, наверное, видит мое беспокойство. — Значит, вы его как бы предупреждали о вашей мести…
— Предупреждала? Ну да, так получается…
— Нет, Костина, нет!.. — говорю я горячо. — Эту версию мы оставим, понимаете вы меня? Я даже не допускаю, что вы действовали с заранее обдуманными намерениями. Это только ваше неосторожное слово. Но оно может быть понято судом буквально, и тогда…
— Что — тогда?
— Тогда плохо ваше дело… Скажите мне еще, вы встречались с Федяевым во время вашей ссоры? Ну, вот он… другую нашел… Вы встречались?
— Да. Конечно.
— Ловили его в театре?
— Зачем в театре? Он приходил ко мне. Оставался.
— Как — оставался? И вас это устраивало?
— А что? — Она пожимает плечами, смотрит на меня с искренним недоумением. — Мы в тот вечер уже опять вроде сошлись. Так ему показалось…
— Показалось? Ему?
— Ну да. Он же слабый человек, Виталик…
— Слабый и… расчетливый?!
— Вот именно.
Я смотрю на нее с печалью.
— Что вы за человек, Валентина? Подумайте о себе… Вы получили обвинительное заключение?
— Ну получила.
— Прочли?
— Читаю.
— Как, еще только читаете? — в очередной раз изумляюсь я.
Почта, разгар рабочего дня. Руслан пристроился где-то за столиком, от нечего делать что-то пишет, а я — за перегородкой в служебном помещении, у заведующей.
Пробежав глазами бумагу, говорю:
— Ну что ж, очень даже хорошая характеристика.
— Это вполне заслуженно.
— Да нет, я не сомневаюсь. Просто знаете, как бывает…
— Нет-нет, она у нас себя положительно зарекомендовала, — спешит заверить заведующая. — Ничего плохого про нее сказать не могу. У других — прогулы, опоздания, девушки у нас молодые, знаете, кое-кому ответственности недостает. А она — нет. Всегда в срок, аккуратно… Попросишь кого заменить — пожалуйста. И по общественной линии… Я ее всем в пример ставила… — Она замолкает и, усмехнувшись каким-то своим мыслям, говорит: — А вот и место ее — видите, в углу?..
Столик как столик. На четырех ножках, с клеенчатой, в чернильных разводах, поверхностью. Дверцы захлопнуты наглухо, стул задвинут вплотную. Необитаемый столик.
Девушки-работницы в мини-юбках и синих нарукавниках окружают заведующую, о чем-то с ней оживленно беседуют, потом исчезают стайкой, так же внезапно, как появились. Я вижу их лица в ровном ряду фотографий на Доске почета. Милые девичьи лица, улыбающиеся, чуть смущенные, застывшие в напряжении перед объективом… И здесь же, в этом прекрасном ряду, я замечаю как бы пустоту, пробел: остались лишь следы клея на месте фотографии да две буквы внизу — «К» и рядом «о».
Заведующая снова подходит ко мне:
— Так. И насчет общественного лица. Я уже говорила вам или нет? Она донорством у нас занималась, кровь ходила сдавать, добровольно…
— Кровь?
— Да. Это, знаете, не каждый согласится, хоть и плакаты висят. Дело добровольное. Хоть и деньги платят, я уж там не знаю сколько… Вообще-то насчет денег… она, конечно, нуждалась. Если сверхурочные когда… Знаете, без отца, без матери.
— Ну а друзья? Друзья были у нее?
— Не знаю даже, как сказать. Здесь, в коллективе, пожалуй, что и не было. Да и вообще, по-моему, один этот Виталик… Зато уж всем друзьям друг…
— Виталик — это Федяев?
— Не знаю, как по фамилии. Возможно. Высокий такой.
— Ну-ну?
— Она всегда прямо чувствует: сейчас, мол, Виталик мой придет… И точно — через пять минут появляется. Последний раз, помню, туфли ему покупать ходили…
— Ему туфли?
— Ему, ему. Нынче, знаете, — и заведующая впервые улыбается, — девчонки у нас самостоятельные, а мужчины, можно сказать, наоборот… Она все деньги откладывала, переживала. Он, говорит, у меня в остроносиках ходит, а их сейчас уж не носит никто, остроносики эти…
Когда я, наконец расставшись с заведующей, выхожу из-за перегородки, Руслан сидит за столом в прежней позе, что-то торопливо пишет.
— Ну и что? — спрашивает он весело. — Какие успехи? Провели беседу? А я тут тоже времени зря не терял, — он встает из-за стола, показывает мне стопку открыток. — Вот, написал… приглашения…
— Какие приглашения? — спрашиваю я некстати и тут же, спохватившись: — Ах да, правильно, приглашения… Ну молодец!.. Кстати, папе написать нужно заранее…
Мы входим в салон для новобрачных. Фата для невест и обручальные кольца, мужские одеколоны и диван-кровати, пуховые подушки и сервизы на двенадцать персон — все это предстает перед нами в соблазнительном многообразии…
— Ну что, — говорит Руслан, — давай приобретать?
— Давай.
— А с чего начнем?
— Не знаю.
— Вот смотри. Существенная подробность. Чем мы с тобой будем накрываться? — Он теребит разложенное на прилавке одеяло. — Что, не годится?
Потом в обувном отделе мой спутник примеряет туфли.
— Ну что? — Он поворачивает ко мне голову.
Я смотрю на его ногу в тупоносом полуботинке и говорю:
— Купим!
— У меня есть вроде этих, тоже черные.
— Ну все равно. Купим.
— Почему?
— Купим.
— Ну, если ты так настаиваешь… — Он пожимает плечами. — Мне они не нравятся.
Продавщица смотрит на нас выжидающе. Я говорю ей:
— Выпишите, пожалуйста.
Потом с бумажкой в руках мы с Русланом останавливаемся у кассы.
— Почему мне? — шепчет зловеще Руслан. — Не мне, а тебе. Ты женщина.
— У меня есть, много.
— Откуда?
— Откуда? Ты забываешь, мой отец — директор завода! И я кое-что зарабатываю.
С этими словами я выгребаю из сумочки все ее содержимое, и тут выясняется, что нам не хватает трех рублей, и тогда Руслан начинает опустошать свои карманы. Так, с грехом пополам, мы расплачиваемся и под взглядом кассирши начинаем оба смеяться.
— Нам на дорогу-то осталось? — спрашиваю я.
Руслан демонстрирует мне два пятака.
— За что я тебя люблю, Руслан, это за чувство юмора! — говорю я, продолжая смеяться, и мы целуемся.
Потом спохватываемся — мы все-таки в магазине!
— Ничего, — утешает себя и меня Руслан. — Где же еще целоваться, как не в этом заведении!..
Мы выходим на улицу, держась за руки. В другой руке у Руслана — коробка. Настроение веселое.
И тут Руслан говорит:
— Неплохо бы поужинать, а?
— Где поужинать? Я не одета для ресторана.
— Никто тебя не тащит в ресторан. Можем пойти к тебе, чем плохо?
— Ко мне? Ты меня приглашаешь ко мне домой?
— Да.
— Увы, сегодня исключено.
— Почему?
— Потому что существует тетя. Ты прекрасно знаешь ее взгляды.
— Подожди. При чем тут тетя? — недоумевает Руслан. — Тетя поехала на дачу, и ты это тоже прекрасно знаешь! Сегодня, между прочим, суббота?
— А если нет? Не поехала? А если поехала, но на полдороге раздумала и решила вернуться?.. Нет, Руслан. Нет, я уже вышла их того возраста.
— Прекрасно. Проверим.
— Что проверим?
Он останавливается возле телефонной будки, начинает рыться в карманах. И тут я сама протягиваю ему монету…
И вот мы уже стоим в будке, слушаем затаив дыхание. Длинный гудок. Пауза. Снова длинный. Слушаем в два уха, прижавшись головами.
— Пять… Шесть… Семь… — Руслан терпеливо считает гудки. — Восемь… Ну?
…Осторожно поворачиваю ключ в двери… В квартиру входим на цыпочках.
— Никого, — шепчет Руслан.
— Никого. Можешь надеть тапочки, сейчас свет зажгу.
— Зачем свет? — Он пытается обнять меня, коробка с туфлями мешает. Бормочет: — Это же глупо, мы так редко бываем вместе… Какой может быть свет?..
— Подожди, подожди. Да отпусти, ты что, не слышишь? Давай хоть поужинаем. Ты же хотел ужинать…
Делаю нерешительную попытку высвободиться из его объятий, но он вдруг сам отпускает меня, отходит. Голод все же пересиливает…
И вот уже накрыт стол посреди комнаты, и Руслан в фартуке, закатав рукава рубашки, занимается сервировкой. С важным видом колдует он над приборами, передвигает, меняет местами, а я сижу в углу в кресле и молча смотрю на него.
— Что?
— Ничего.
— Ты хочешь что-то сказать? Как понимать твой пристальный взор?
— Нет.
— Любишь меня?
— Да.
— А почему мы все время говорим шепотом, не знаешь?
— Давай говорить громко.
И он говорит громко:
— Где хлеб? Я смотрел в хлебнице…
— Забыли, сейчас сбегаю.
— Тогда в темпе.
…Когда я с авоськой в руках возвращаюсь в квартиру, застаю такую картину: Руслан сидит за столом в обществе незнакомого мужчины, они мирно беседуют.
— А к тебе гости, Ирина Петровна, — говорит Руслан, завидев меня в дверях.
— Ко мне?
— К вам. — Гость привстает со стула. — Вы ведь Межникова? Ирина Петровна?
Мужчина собирается еще что-то сказать, медлит, и Руслан опережает его:
— Да вы садитесь, садитесь. Неужели сидя нельзя разговаривать? Ты тоже, Ирина Петровна. Что-то я тебя не узнаю. Будь хозяйкой.
Мы с гостем поневоле опускаемся на стулья. Смотрю на него выжидающе, он молчит.
— Мы, кажется, незнакомы.
— Да-да, конечно, вы извините за вторжение… — Мужчина выглядит смущенным. — Но вы, я думаю, поймете… Дело в том, что я — Федяев…
— Кто-кто?
— Федяев. — Я смотрю на него оторопело, и он спешит пояснить: — Ну, потерпевший. Так, кажется, на вашем языке?
— Так, — киваю я. Все еще не могу прийти в себя. — Так вы Виталик? Нет, невероятно. Как вы сюда попали?
Теперь уже недоумевает он:
— Как попал? Очень просто. Узнал в консультации адрес, позвонил в дверь, ваш супруг мне открыл…
«Супруг» вступается за гостя:
— Ну что ты к человеку пристала, действительно? Как попал? Через парадную дверь, не через стену… — И, адресуясь к Федяеву: — Не волнуйтесь. Вот угощайтесь лучше… — Он кладет в тарелку гостя кусок мяса.
— Нет-нет, спасибо, я не голоден… — Федяев берет вилку в левую руку, аккуратно отрезает ножом ломтик мяса, жует с отрешенным видом.
— Выпить хотите? — предлагает Руслан.
— Выпить? — гость грустно усмехается. — Увы. Не тот случай. Супруга вам объяснит. — Он бросает на меня выразительный взгляд и говорит, все более обретая уверенность: — Но, знаете, я рад, что попал к сверстникам, так сказать, к своему поколению. Нам легче понять друг друга… Значит, в двух словах… Я хочу знать, что там, какие дела. И как можно ей помочь… Видите ли, — он опять смотрит на меня, — тут такая сложная ситуация. Потерпевший, так сказать, не имеет претензий. Словом, я не хочу, чтоб ее там приговорили. Ничего этого не нужно в данном случае. Вы меня слушаете?
