Он отъехал в глубину двора, откуда ему хорошо были видны окна дома. Почему-то у него было предчувствие, что ее окна выходят именно на эту сторону. У него было звериное чутье. Совершенно необъяснимо все всегда было так, как он это себе рисовал. Он скользил взглядом по темным окнам. Изучал те, что светились в темноте.
Запищал мобильник в кармане куртки. Васильев достал его, уже зная заранее — это Лера. У Леры нюх. И стоит в его душе чему-то шевельнуться, Лера тут как тут: никаких «чуйств». Привязанность, обязанности (Васильева, разумеется!) и секс. Но эти гири странным образом тянули на дно, не давали развиваться никаким другим отношениям.
Васильев много раз пытался все оборвать, но Лера с ее проницательностью всегда была настороже и не давала уйти ему от отношений любым способом. А их, этих самых способов, в арсенале Леры было великое множество. И что самое противное, оба это понимали, но молчали и, когда надо было, даже изображали пару.
Васильев нажал на кнопку:
— Да!
— Зайчик, ты где? — прощебетала Лера.
Ему вдруг захотелось грубо сказать ей, где. Как Леня Сергеев в какой-то из своих песен-«свадеб»: «где-где… в гнезде!» Но ругаться не хотелось.
— Я занят. И я не в Питере, — сказал Васильев.
— Надолго занят? — деловито осведомилась Лера. Васильев скривился: ох, как он хорошо понимал, зачем она об этом спрашивает. Через пять минут она позвонит своему Диме, расскажет ему, что ее «крокодил» в командировке, и мальчик примчится к ней. И будут они изображать любовь и страсть без устали ровно столько, насколько он, Васильев, «уехал». «А может, там и правда любовь и страсть, и есть смысл исчезнуть навсегда?» — подумал Васильев, а вслух вдруг совершенно неожиданно для себя сказал:
— Лера, я занят навсегда, а ты навсегда свободна. — Ему вдруг стало легко от сказанного, как будто в деревенской бане отмылся после тяжелой работы. Ему было безразлично, что Лера вдруг заверещала в трубке, потом завсхлипывала и, наконец, разрыдалась в голос.
Он немного послушал фальшивый концерт и нажал на кнопку. Он даже звук выключил, чтобы телефон не сбивал его с мыслей. Он еще сам не понимал, почему разрушил то, что было его привычкой и в общем-то вполне устраивало при его образе жизни. Но что случилось, то случилось.
Он поднял глаза на окна дома и в тот же миг увидел засветившееся окно на восьмом этаже и в нем, в том окне, — ее. Он не узнал. Он больше почувствовал. «ПочуЙствовал» — сказал бы он. Это был один лишь миг, минута. Свет погас. И через секунду загорелся в соседнем окне, правда, приглушенный, видимо, от настольной лампы.
«Ну, вот, теперь я знаю и квартиру», — подумал Васильев и завел двигатель. Он подъехал поближе, вышел из машины и почитал указатель квартир на двери парадной. Вычислил без труда ту, которая была нужна ему. Потом достал телефон и набрал комбинацию цифр:
— Вадька, привет! Не в службу, а в дружбу: посмотри адресок один, кто там, что, с кем, и звякни мне сразу, ладно?! Да, в любое время. — Васильев отключился и аккуратно выехал по лабиринту двора на трассу.
Аня слушала Катю и изредка поддакивала. Когда Катерина закончила рассказывать, связь вдруг оборвалась. Так уже бывало, и не раз. Снова соединившись, подруги, как будто договорились, в один голос сказали:
— Товарищ майор! — и расхохотались. Шутка была старая. Вот, мол, сидит где-то грустный товарищ майор и эфир слушает. Один неудачный тык, и связь обрывается. Приходится перезванивать. Вторично соединившись, они высказывали «товарищу майору» все, что о нем думали, приглашали чайку попить и «за жизнь» потрепаться.
