Дубов потрогал висевший на шее амулет. А ведь похоже, что когда-то его предки вовсе не были простыми кочевниками. Ну да Бог с ними… Опять — Бог! Уже пора разобраться, кто он сам-то такой — генерал армии Иван Ильич Дубов или молодой кочевник Баурджин из рода Серебряной Стрелы? Поразмышляв, Дубов всё ж таки пришёл к успокоительному выводу — он всё-таки Дубов. Но — пользующийся некоторыми знаниями Баурджина. Он помнил два детства — в кочевьях и в маленьком рабочем городке, воспринимал как родной язык кочевников, их обычаи, лихо скакал на коне, хотя раньше, в той жизни, ни разу не пробовал. И всё же, кроме блеклых воспоминаний и некоторых навыков, от Баурджина больше ничего не находилось. Во всём остальном этот найманский парнишка был стопроцентным Дубовым, пятидесятичетырёхлетним генералом Советской Армии. То есть мысли, мозг были Дубовскими, а тело принадлежало Баурджину. Когда-то принадлежало. Как видно, сознание Дубова вселилось в несчастного паренька в тот самый момент, когда его душа отлетела… И если бы не Иван, Баурджин так и остался бы лежать в траве с пробитой меркитской стрелою грудью, и друзья принесли бы в кочевье лишь его хладный труп. Что ж, выходит, так оно и есть. Тело, конечно, было плохим, слабым, но зато молодым, упругим, гибким! Дубов вдруг поймал себя на мысли, что с тех пор, как он оправился от раны, словно крылья выросли за спиной. А может… может, он там, дома, умер?! Хм… Не хотелось бы… Нет, надо всё же попробовать выбраться обратно… при случае. Несомненно, урочище Оргон-Чуулсу как-то со всем этим связано. И дацан — он же сам его видел, собственными глазами. А вот с Хульдэ — ничего подобного не увидал. Пустота — одни колючки, песок да камни. И всё же… Надо бы расспросить про урочище ещё кого-нибудь. Только не Кэринкэ — её уже спрашивал, и безрезультатно. Старуха сразу замкнулась — клещами ничего не вытащишь. Не хотела говорить… значит, и в самом деле что-то там такое было.
Где-то рядом вдруг залаял пёс. Оба — Баурджин и Гаарча — вскинулись, схватились за луки… и, стукнувшись головами, весело засмеялись — собака-то лаяла не злобно, скорей приветливо.
— Эй-гей, парни, вставайте! — закричали снаружи. — Кажется, ваша очередь караулить скот.
Несколько пристыженные — ну надо же, проспали-таки! — молодые люди вылезли из шатра наружу, под сверкающую сеть звёзд, густо усыпавших небо.
— Ну наконец-то проснулись, — с усмешкой проворчал Кэзгерул.
Огромная мохнатая псина, прыгая вокруг, повизгивала и ластилась ко всем троим. Вообще-то это был ещё не взрослый пёс, так, щенок, только крупный.
— У-у-у, Дуурчум, у-у-у, — нагнувшись, Баурджин почесал пса за ушами. — Ну, мы пошли. Хуридэн где?
— Там, на холме. Ждёт.
Место для сторожей было выбрано правильно, грамотно, это в первый же день Дубов-Баурджин отметил опытным командирским глазом. На склоне холма, за камнями, так, что хорошо просматривалась лощина — именно здесь можно было легко проникнуть в небольшую долину, где и располагалось пастбище. Если б ещё пулемёт поставить… «Максим», как тогда, на Баин-Цагане… А здесь оно где, Баин-Цаганское плоскогорье? Да всё там же — чуть ближе к востоку, к реке. Где и урочище.
— А, пришли-таки, — выскочил из-за камней толстощёкий коротышка Хуридэн. В свете полной луны было хорошо видно, как радостно блестят его узкие щёлки-глаза. Уж теперь-то выспится!
Хуридэн быстро ушёл, и Гаарча с Баурджином поудобнее устроились за камнями. Тянуло в сон, ещё и пёс, щенок Дуурчум, улёгшись меж парнями, смачно зевнул.
— Поспим, — Гаарча потянулся и откинулся спиной на камни. — Дуурчум разбудит, коли что.
— А как же скот? Вдруг — лихие люди, волк?
— А Дуурчум на что? Ух, Баурджин, какой ты стал дотошный. Совсем на тебя не похоже! — Гаарча издевательски засмеялся. — Ну, не хочешь, не спи, сторожи хозяйское стадо. Ежели что, разбудишь.
Парень закрыл рот и тут же засопел.
Покосившись на него, Баурджин подумал, что, в общем-то, напарник прав. Чёрт-то с ними, с хозяйскими лошадьми да овцами, чай, не пропадут. Вот только спать что-то не очень хотелось, все лезли в голову разные мысли. Вот, скажем, о Хульдэ. Девчонка была куммой — наложницей и, похоже, не очень-то тяготилась своим положением. Какое-то странное христианство исповедовали найманы — вполне допускавшее многожёнство, наличие наложниц и всяких языческих пережитков. Что поделать — дикие люди, да и времена на дворе — раннее средневековье. Впрочем, может, и не раннее. А какое? В «Кратком курсе» об этом ничего не сказано. Так, кто там на Руси-то сейчас? Александр Невский? Нет, до Невского ещё примерно полвека. Владимир Мономах? Тот, похоже, уже умер. Андрей Боголюбский? Всеволод Большое Гнездо? Чёрт их… Больше никаких русских князей Дубов вспомнить не смог, как ни силился. Кроме легендарного Рюрика, Ярослава Мудрого и Ивана Калиты — но все они были явно не к месту. А у монголов кто? Чингисхан вроде… Ну да, уже как-то упоминавшийся Темучин — он и есть… Интересно…
— Эй, — Баурджин пихнул напарника локтем в бок, — Гаарча, спишь?
— А? Что?! Что случилось? Меркиты?
— Никто, все спокойно. Спросить хочу, ты про Чингисхана что-нибудь слышал?
— Нет… И из-за этого ты меня разбудил?
— А про Темучина?
— Темучин? — Гаарча почесал голову. — Это не тот ли удачливый парень из тайджиутов, что подчиняется старому кераитскому хану Тогрулу?
Баурджин пожал плечами:
— Наверное, тот.
— Нет, — покачал головой напарник. — И про него не слышал. Так, пару слов, которые уже сказал. Все у тебя?
— Все.
— Тогда — спим. — Гаарча вновь откинул голову и захрапел.
Дубов даже позавидовал парню. А ведь когда-то и сам Иван умел вот так отключаться. Только давно это было — ещё на фронте.
Баурджин вдруг поёжился — показалось, услышал гул японских бомбардировщиков. Да нет, не показалось! Юноша прислушался: там, за сопкой, явно что-то гудело… нет, выло!
— Волки! — встрепенувшись, оправился от сна Гаарча. — Хорошо хоть ночь лунная!
— Где-то за сопкой воют, — напряжённо прошептал Баурджин. — Как думаешь, много их?
— Стая… И чего развылись?
— Раз воют — вряд ли сунутся. Тсс… — Баурджин поднял руку. — Давай-ка посчитаем.
Гаарча согласно кивнул, и парни затихли, прислушиваясь к волчьему вою. Оба были опытными в подобных делах и вскоре хорошо различили три голоса-воя. Первый — густой, тяжёлый, злобный; второй — заметно нежнее, с некоторой хрипотцой, а третий — трусливо-визгливый.
— Трое, — успокоенно улыбнулся Гаарча. — Если что — сладим. Стрел-то у нас на целую стаю хватит. Жаль только, что ты плохо стреляешь.
— Ты, можно подумать, хорошо!
— И я не очень. Вот Кэзгерул — другое дело. Давай-ка его разбудим!
Гаарча уже дёрнулся было, но Баурджин схватил его за полу летнего халата — тэрлэка:
— Постой. Пусть пока спит — всё равно волков ещё нет.
— Как появятся — поздно будет. Впрочем, как знаешь. Пойду схожу… приспичило что-то.
Парень поднялся на ноги и исчез в темноте.
— Смотри, чтоб волки не укусили за одно место, — напутствовал Баурджин.
Гаарча вернулся минут через двадцать — ничего не скажешь, долгонько ходил! — уселся спиной к камням, погладил пса и, кажется, снова засопел.
— А почему его так прозвали — Кэзгерул Красный Пояс? — вдруг спросил Баурджин. — Что-то не видал я у него такого.
— Ха, не видал! — очнулся напарник. — Куда смотрел только? Кэзгерул его только по праздникам надевает — красивый такой пояс, красный, с золотым шитьём. Если б его продать, можно купить четвёрку хороших коней! Даже юрту! Но Кэзгерул нипочём на это не согласится — пояс-то ему достался от рано умершей матери, между нами говоря, той ещё… Говорят, пояс приносит удачу, и Кэзгерул, дурачок, в это верит.
Баурджин задумчиво качнул головой:
— Кто его знает, может, он и прав?
Он прислушался:
— Смотри-ка, а волки-то стихли! Видать, спугнул кто-то.
— Или готовятся напасть на отару, — открыл глаза Гаарча. — И то и другое — плохо. Идем-ка поближе к овцам.
— Идём.
Сложенная из камней невысокая ограда — кошт, куда на ночь загоняли овец — находилась в низине, в полусотне шагов от засады. Туда и побежали ребята вместе с собакой — обнаглевшие волки вполне могли перемахнуть через ограду, схватить пару овец, а потом ищи их в ночи, догоняй. За такое дело недолго и отведать хозяйской плётки. Впрочем, пока всё было спокойно, да и Дуурчум никуда не рвался, не лаял.
— Покричу наших, — отдышавшись, предложил Гаарча.
— Нет, — Баурджин тут же прервал его. — Кричать не стоит. Мало ли — это не волки, люди. Зачем чужим знать, что здесь кто-то есть? А за помощью, конечно, сходи.
— Сходи сам. — Гаарча сплюнул. — Что-то ты, Баурджин, раскомандовался в последнее время. А я ведь тебе не слуга!
— Хорошо, — примирительно произнёс юноша. — Схожу сам. Только ты будь настороже, и если что…
— Обо мне не беспокойся, — напарник хвастливо усмехнулся. — Уж будь уверен, и без тебя знаю, что делать.
Ишь, разговорился!
Ничего не ответив, Баурджин зашагал к шатру. Звёздное небо над головою казалось перевёрнутым дырявым котлом, полная, похожая на лицо степной красавицы луна серебрилась над синими сопками, а где-то на востоке уже занималась голубовато-оранжевая заря.
Парни проснулись сразу, молча выскочили наружу, прихватив луки.
— Там, — Баурджин коротко кивнул в сторону ограды, — то ли чужаки, то ли волки.
— Пошли, — так же кратко отозвался Кэзгерул Красный Пояс. — Глянем.
Овцы были целы. Только вот Гаарча что-то никак не находился. Тоже ещё, охранничек — «я, мол, и без тебя знаю, что делать». Ну — и где ты?
— Гаарча! — тихонько позвал Кэзгерул. — Эй, Гаарча!
Ответом была тишина.
— Может, опять приспичило? — прошептал толстощёкий Хуридэн. — Баурджин, ты говорил, он чем-то объелся?
— Да уж, нашей пищей объешься, — Кэзгерул горько усмехнулся. — Что ел, что не ел — а желудок сводит.
— Это точно! Сейчас-то что будем делать? Поищем!
— Думаю так: если Гаарча объявится, он и сам нас найдёт. Искать его сейчас мы всё равно не сможем — темно, поэтому придётся ждать до утра.
— Недолго ждать, — кивнул Баурджин. — Светает.
— И в самом деле. — Кэзгерул поднял глаза и улыбнулся.
И, как только рассвело, приступили к делу. Пересчитали лошадей — все, овец… И вот тут-то и обнаружилась нехватка трёх баранов!
— Нет, это не волки, — внимательно осмотрев загон, прищурился Кэзгерул. — Слишком чисто, и крови нет. Воры! Кераиты или меркиты.
— Или тайджиуты.
— Или тайджиуты, — согласился парень. — Что гадать? Ловить надо! И искать Гаарчу. Что-то мне не верится, что они увели его с собой. Взяли всего тех баранов, значит, воров мало. Нет, не будут они возиться с пленным.
— Эгей! Гаарча!
Но никто не отзывался.
А солнце — жёлто-красное, пылающее нестерпимым жаром — уже поднималось над синими сопками, освещая пологие холмы, узенькие долины, поросшие зелёной травой, и синие вершины не столь уж и далёких гор.
— Горы Хантай, — посмотрев на них, тихо промолвил Кэзгерул. — Северные горы… За ними есть большое — очень большое — озеро, и полно леса. Такого, что даже можно заблудиться. Из-за них когда-то пришла моя мать…
Большие, тёмно-голубые, совсем не монгольские глаза юноши на миг затуманились.
— Вон там… — вдруг дёрнулся Хуридэн. — В овраге… вроде как стонал кто-то…
Не сговариваясь, все трое со всех ног побежали к оврагу. Их, оврагов, тут было множество.
Неприметный склон, довольно пологий, осыпающаяся под ногами почва, чахлые кустики, камни… Ага! Вот и Гаарча! На самом дне оврага — связанный, стонущий…
— Ты как? — Парни разрезали путы.
— Слава великому Тэнгри — жив! — Гаарча, хоть и считал себя христианином, но в других богов тоже искренне верил — а что, хуже от того не будет!
— Кто это был?
— А кто их знает? Вот как-то забыл спросить. Налетели внезапно из темноты, как только ушёл Баурджин. Навалились, связали — не успел и пикнуть.
— Сколько их?
— Четверо… или пятеро… Нет, кажется, четверо. Все здоровенные, с ножами, с луками…
— Ну, ясно, что не без ножей. — Кэзгерул усмехнулся.
— Думаю, надо их отыскать, настигнуть, — азартно предложил Баурджин, а все посмотрели на него с немаленьким удивлением. Особенно Кэзгерул Красный Пояс.
— Ты ли это, Баурджин? — удивлённо переспросил он. — Твои ли слова слышу?
— Да, преследовать. — Баурджин убеждённо кивнул. — Их всего четверо и нас… трое… Одного нужно будет оставить здесь.
— Я останусь, — заявил Гаарчу. — Что-то так спину схватило. Видать, от холода.
— Меньше надо было ворон считать, — безжалостно расхохотался Кэзгерул. — Впрочем, хорошо — сторожи здесь. А мы — едем!
Миг — и парни, взнуздав лошадей, повскакали в седла.
Копыта коней стучали по выжженной солнцем земле, поднимая жёлтую пыль, и горько пахло полынью, и дул прямо в лицо жаркий степной ветер.
Они увидели следы чужих коней, едва съехали со склона сопки в лощину, поросшую бурым колючим кустарником. Остановились, спешились.
— А у них всего три коня, — на корточках рассматривая следы, задумчиво промолвил Кэзгерул. — Негусто для разбойничьей шайки.
— Так они и не разбойники. — Баурджин прищурил глаза. — Просто воры. Ну что сидеть? Едем дальше!
Кэзгерул кивнул, и парни вновь сели на лошадей, правда, теперь ехали уже медленнее, осторожней. Окружающий ландшафт, на взгляд Дубова, выглядел довольно-таки уныло: синие сопки, камни да выжженная солнцем степь. Река и узенькая полоска зелени остались далеко позади, а впереди всё больше пахло пустыней — и стал жарче ветер, и песок уже поскрипывал на губах.
— Гоби! — усмехнулся на ходу до того молчавший Хуридэн. — Туда только на верблюдах ехать.
— Да уж. — Кэзгерул вдруг посмотрел на небо и нахмурился.
Впереди, в той стороне, куда умчались воры и куда по их следам двигались сейчас парни, у самой земли виднелось лёгкое мутновато-желтое облачко, похожее на стелящийся в траве дым. Однако все трое — в том числе и Дубов-Баурджин — хорошо понимали, что это значит. Очень скоро мог начаться песчаный шторм, неистовый смерч, когда никому не покажется мало — ни ворюгам, ни их преследователям.
