— Успеем, — осмотревшись, заявил Кэзгерул. — Пастбище-то вон, за той сопкой.
Баурджин улыбнулся — он тоже узнал знакомые места. И даже решил пошутить… ну это уж точно — Дубов!
— Слушай-ка, Кэзгерул, дружище! А давай над нашими посмеёмся.
— Посмеёмся? — Напарник поднял брови. — Признаться, Баурджин, ты меня всё больше удивляешь в последнее время.
Юноша самодовольно хмыкнул:
— Не только тебя.
— Ишь, шутник какой выискался. А что ты предлагаешь? — В тёмно-голубых глазах парня заплясали весёлые искорки.
— А прикинемся разбойниками! Ну, теми, скотокрадами… Подъедем, налетим, напугаем. Скажем, баранов давайте, лошадей, а то самих в рабство угоним, продадим уйгурам! Ух, и повеселимся, а?
— Давай, — азартно кивнул Кэзгерул. — Интересно будет на них поглядеть, на обоих. Хотя… Они ведь нас сразу узнают.
— Не узнают, — подмигнув, заверил Баурджин. — Мы ведь замаскируемся. Да и стемнеет скоро.
Порешив так, дали шенкелей лошадям и понеслись к сопке.
Вот она, юность! Вот он, молодой задор! Ещё недавно, казалось, умирали в тисках горячих песков, и думалось, что если доведётся выбраться, то не скоро ещё оправятся от пережитого. А поди ж ты, только в себя пришли, так давай уже шутки шутить.
— Да им и самим понравится, — кричал на скаку Баурджин. — Вот увидишь, потом по всему кочевью рассказывать будут, как мы их разыграли!
— А ты ори, ори больше, — смеясь, предупредил напарник. — Чтоб услышали!
— Ничего, не услышат, далеконько ещё.
Подскакав к самому пастбищу, парни спешились и, пустив лошадей к табуну, спрятались за оградой овечьего кошта. В синем небе, прямо над головой, лампочками загорались звезды, пахло конским навозом и овечьей шерстью. Вечер был тих и прозрачен, даже не верилось, что ещё совсем недавно здесь бушевала песчаная буря. Впрочем, не здесь, ближе к пустыне. Нет, и тут хрустел под ногами песочек. Тоненьким таким слоем.
— Тсс! — обернувшись, зашипел Баурджин. — Вон они!
У самого шатра горел небольшой костёр — видать, сторожа не поленились полазать по сопкам, насобирать хвороста и теперь вовсю наслаждались приятным вечерним отдыхом. Булькая, кипел подвешенный над костром котелок с брошенными в него пахучими травами, от запаха которых у обоих шутников потекли слюни. Кругом стояла такая тишь, такое спокойствие, что прямо-таки тянуло к задушевной беседе. Чем сторожа сейчас и занимались.
— Я тебе так скажу, парень, — продолжая неспешно тянувшуюся беседу, с важностью вещал Гаарча. — Хульдэ, конечно, девица ещё та и на многое согласная… но не со всяким она пойдёт, нет, не со всяким! С тобой вот, к примеру, ни за что не пойдёт, клянусь Тэнгри и Ильёй-пророком!
— Это почему же не пойдёт? — обиженно переспросил Хуридэн.
— Потому что ты беден, вот почему!
— Ты, можно подумать, богат!
— Пока нет… — Гаарча счастливо рассмеялся. — Но, может быть, скоро буду.
— С чего это?
— Кто знает наши дела? Вот ты мне лучше скажи, Хуридэн, нам ведь за невестами скоро… Поедешь?
Хуридэн явно задумался, смешно надув и без того толстые щеки:
— Если возьмут, отчего ж не поехать?
— А если убьют в набеге? Их, девок-то, невест, в чужих племенах стерегут — не всяких подпустят.
— Ну, убьют… так уж убьют… — Парень горестно махнул рукой и подбросил в костёр хвороста.
А Гаарча не отставал, ишь, разговорился:
— Вижу, ты пригорюнился… Может, лучше бы и вообще без невест.
— Вот, правильно! — Хуридэн воспрянул духом. — Вот и я про то же — и чего за ними в набег ездить?
— И я б не поехал, — поддержал товарища Гаарча.
Вот трусы-то оба!
— Чего там, в набеге, делать-то? Если кто саблей владеть умеет или там, из лука метко бьёт, как наш Кэзгерул… Интересно, что-то они долго не идут. Может, заблудились? Сходить поискать?
— Не, не заблудились. Скорей — в песках сгинули. Нечего теперь их и искать — всё равно не найдём.
— Вот тут ты прав, клянусь Тэнгри!
— Ты что-то про набег говорил, — напомнил Хуридэн.
— А, говорил, — Гаарча кивнул и признался: — Неохота мне что-то в набег, приятель!
— И мне, честно сказать, неохота…
— А жениться-то надо — куда денешься? — хитро продолжал Гаарча. И к чему он клонит?
— Да, — Хуридэн снова потянулся к хворосту. — Куда?
— Хуридэн, тебе что, правда нравится Хульдэ?
— Кто тебе сказал?! Врут, врут все… Как мне может нравиться ханская наложница?
— А ведь есть возможность взять её в жены!
В этом месте Баурджин навострил уши.
— В жены? — Хуридэн рассмеялся. — И кто же мне её, интересно, отдаст?
— Старый Олонг… и молодой Жорпыгыл!
— Жорпыгыл?! Ага, отдаст, как же!
И тут в табуне громко заржала лошадь. Хуридэн испуганно вскочил.
— Сядь, что ты кидаешься! — издевательски бросил Гаарча. — Это в табуне ржут.
— А может, разбойники?
— Очень мы с тобой им нужны!
— Баранов-то всё же украли…
— Ну, так и быть, пойду, посмотрю. — Гаарча поднялся на ноги.
— И я с тобой!
— Нет уж — а здесь кто сторожить будет?
— Ну-у… — умоляюще протянул Хуридэн. — Может, всё ж — вместе, а?
— Сиди, говорю! — Гаарча сплюнул. — Да ты не думай, я быстро. Только посмотрю, что там с табуном делается.
— Быстрей возвращайся, — шёпотом напутствовал уходящего Хуридэн и пошевелил угли носком клеёного сапога — гутала.
Дождавшись, когда Гаррча уйдёт, шутники незаметно подобрались к Хуридэну — лица их были замотаны кушаками.
— У-у-у! — глухо заворчал Баурджин. — Повернись-ка сюда, подлый шакал!
— Ай! — обернувшись, Хуридэн испуганно задрожал и упал на колени. — Пощадите!
— Никакой пощады не будет тебе, детёныш змеи и шакала! Сейчас мы разрубим тебя на куски!
— Не надо! Я всё сделаю для вас, всё… Там, вон, отара, табун… я покажу!
— Нет, шакал! Ты нам лучше спой! Очень уж мы любим песни.
— Спеть? Гм-м-м… Что бы такое вам спеть?
— А что знаешь!
— Да я… я немного и знаю, уважаемые… да, боюсь, и не умею петь…
— Ах, ты не хочешь?! — сдерживая смех, вкрадчиво поинтересовался Баурджин. — Тогда готовься к смерти! — Он картинно поднял над головою нож.
— Вспомнил! Вспомнил! — тут же заголосил Хуридэн. — Сейчас… сейчас… вот сейчас спою… Как же там?
Собравшись с духом, перетрусивший сторож гнусавым ломающимся голоском затянул «богино дуу» — «короткую пастушескую песню», собственно — «уговор скота»:
— Ой, была у меня телка-а-а… У-у-у! У!
Белая красивая-а-а… У-у-у! У!
Молока давала много-о-о
И приплод давала-а-а…
Ну и дальше — всё в таком же духе. Типично сельскохозяйственная тематика с некоторым уклоном в нездоровый мистицизм.
Дубов чуть не переплевался, а вот его напарнику песня, похоже, нравилась.
— Ну, ты тут сиди слушай, — прошептал Баурджин приятелю на ухо. — А я пойду к пастбищу прошвырнусь, Гаарчу развлеку. Смотри, до моего прихода не раскрывайся — не смешно будет. Уговор?
— Уговор!
— Ну, жди…
Встав с корточек, Баурджин исчез в темноте и зашагал к отаре, слушая за спиной гнусавые рулады неувядающего певца — Хуридэна:
— Ой, корова моя, корова-а-а… У-у-у! У!
Дубов даже не выдержал, сплюнул:
— Черти тебя раздери! Певец выискался… Георг Отс прямо!
Гаарчу он обнаружил у каменной ограды отары, вернее, тот сам обнаружился, едва услыхав шаги:
— Ты, Кишгар?
Кишгар? Интере-е-сно…
— Ну, я.
— А где остальные?
— А пёс их…
— И вправду… Деньги принёс? Давай! Две уйгурские монеты, как договаривались! Ну, что стоишь, жмёшься? Три-то барана куда как больше стоят!
У кого много друзей, тот широк, как степь, а без друзей человек узок, как ладонь.
Гаарча плакал и визжал, как недорезанный поросёнок. Катаясь по земле, слёзно просил прощения, уверял, что все вышло случайно, что никогда больше не…
— Рассказывай, — прервал его крики Баурджин. — Все.
— А чего рассказывать-то? — парень заскулил. — Они меня заставили, эти бродяги…
— Угу, — хмуро кивнул Кэзгерул. — Заставили… Дали уйгурских монет…
— Немножко, немножко. — Гаарча скривился. — Совсем чуть-чуть… Я ведь хотел поделить, поровну, чтоб… чтоб каждому… но вот не успел!
Наклонившись, Кэзгерул схватил предателя за грудки:
— Ты хоть понимаешь, что своей жадностью подвёл нас под плети? Ведь за этих баранов отвечаешь не только ты — мы все!
— Да я… Я заплачу! — снова заверещал Гаарча. — Заплачу, клянусь Христородицей и Великим Тэнгри! Отдам старику Олонгу все, до последней монеты. Надо будет — тэрлэк свой продам…
— Ну? — Кэзгерул повернулся к напарнику. — И что с ним будем делать?
— Только не убивайте! — униженно захныкал Гаарча. — Бог вас не простит за смертоубийство, не простит, нет…
— А ну, заткнись! — Кэзгерул несильно пнул парня сапогом. — Дай подумать.
Гаарча послушно замолк и лишь сопел, размазывая по широкому лицу слезы и сопли.
— А ты, Хуридэн, как думаешь? — Баурджин неожиданно посмотрел назад.
— Я? — стоявший у погасшего костра Хуридэн испуганно вздрогнул. — Я — как все… как хотите…
Баурджин покачал головой:
— Думаю, надо простить этого чёрта. Ну, в самом деле, не убивать же!
— Простить так простить, — согласно кивнул Кэзгерул. — Только с условием — пусть он сам, лично, уладит дело с баранами, пусть сам договаривается со стариком Олонгом. Слышал, Гаарча?
— Я договорюсь! Договорюсь, клянусь Тэнгри.
— Что ж… Мы слышали твоё слово. А теперь вставай, поднимайся — пора выгонять из загона отару.
И впрямь было пора. Уже наступило утро, ясное и свежее. Солнце, выкатившееся на бледно-синее небо, осветило пологие сопки, пастбища, засыпанные песком овраги. Где-то далеко на закате маячили в голубоватой дымке горы, дул северный ветер, принося прохладу и смолистый запах леса. Высоко в небесах, распластав крылья, парил орёл, зорко высматривая добычу. Баурджин приставил ладонь ко лбу, всматриваясь в хищную птицу:
— Крупный… Как бы не унёс овцу. Может, его лучше подстрелить?
— Думаю, не стоит, — покачал головой Кэзгерул. — Не такой уж он и большой. К тому ж — тоже Божье творение, а всякая тварь имеет право на жизнь.
Баурджин постарался не показать удивления, однако для себя отметил необычность речей напарника. Ох, не так уж прост был этот с виду обычный парень! Ишь, как заговорил — прямо Конфуций. Чем больше Баурджин узнавал его, тем больше удивлялся и задавал себе вопрос — каким образом Кэзгерул Красный Пояс оказался среди изгоев и неудачников, вечных недотёп — Гаарчи, Хуридэна… гм… Баурджина. Он ведь тоже не имел никакого веса в роде Олонга.
— Хуридэн, иди помоги Гаарче с овцами, — деловито распорядился Кэзгерул. — А мы с Баурджином займёмся лошадьми.
Баурджин молча кивнул. Как-то так само собой получилось, что молодые пастухи разбились на пары по-новому — Гаарча с Хуридэном, а Баурджин, естественно, с Кэзгерулом. Дубову это нравилось.
Отпустив лошадей пастись, парни уселись в траву, в тени невысокого кустика. Поднимаясь всё выше, солнце начинало палить, жарко, по-летнему беспощадно, и даже прохладный ветер не спасал положения. Вытерев со лба пот, Баурджин распахнул тэрлэк. На груди юноши сверкнул серебряный амулет…
— Да-а, — тихо промолвил Кэзгерул. — Род Серебряной Стрелы когда-то был очень известен среди найманов. И весьма уважаем!
— Жаль только, что об этом позабыл Олонг и его приспешники!
Красный Пояс презрительно ухмыльнулся:
— Род Олонга — самый захудалый найманский род. Все найманы кочуют на закате солнца, а Олонг ещё лет десять назад подался на восход. Почему? Говорит, здесь тучнее пастбища, но я ему не очень-то верю. Наверняка была какая-нибудь ссора с другими родами. Вот и прогнали.
— Ну и прогнали, нам-то что с этого? — вполне резонно, как ему казалось, заметил Баурджин.
Кэзгерул покачал головой:
— Не скажи. Изгоев всякий может обидеть.
— Это уж точно…
Сбросив тэрлэк в траву, Баурджин неожиданно поднял с земли тяжёлый камень и принялся его поднимать, сначала равномерно, а потом — из последних сил.
— Ну! — подбадривал заинтересовавшийся напарник. — Давай! Давай же!
Вытянув руки в последний раз, юноша бросил камень к ногам и улыбнулся:
— Сейчас немного отдохну… И снова!
— Ещё хорошо каждое утро бежать по степи с лошадьми, — сообщил Кэзгерул. — Я, когда есть возможность, бегаю. Хочешь, вместе будем?
— Конечно! И ещё… Давно хотел тебя попросить — ты не мог бы поучить меня стрелять из лука?
— Поучу, — польщённо улыбнулся напарник. — Это не так уж и сложно. Ну-ка, неси лук и стрелы.
Баурджин молнией бросился к шатру.
Несмотря на жару, парни тренировались почти до самого вечера — бегали, боролись, метали стрелы. Причём не просто так — вернулись к шатру с добычей, подстрелив пару сурков, которых тут же и поджарили на небольшом костре. Естественно, поделились мясом с Хуридэном и Гаарчой, а уж те накинулись на еду с таким рвением, словно бы не ели дня три-четыре. Забыли и поблагодарить, ну да чёрт с ними.
