— Кто это азиатка? — спросил он и, не дожидаясь ответа, подошел к станку Зины, с любопытством глядя на девушку.
— Не обращайте внимания, — сказал Григорьев. — Сибирячка! Вот он и зовет ее...
— В чем дело, Никита Иванович? — поинтересовался Груз, подходя вслед за китайцем.
— Да ни в чем, Николай Семенович, — недовольно отозвался старик и сердито махнул рукой.
— Наш мастер Никита Иванович Охрименко, — представил его гостю Григорьев.
— Очень приятно, — безразлично поздоровался старик с незнакомцем и сейчас же опять обратился к Грузу: — Увлеклась девица и увеличила скорость резания... А так все в порядке.
Григорьев одобрительно кивнул Зине.
— Ничего... Она у нас ударница, комсомолка, — познакомил ее Григорьев с Чжоу. — Знакомься, Зина!
Чжоу сдержанно поклонился, так, точно находился на официальном приеме, и Зина почему-то сконфузилась, ею вдруг овладела милая женская застенчивость, и она смущенно протянула руку китайцу, неуклюже согнув ладонь лодочкой. — Так почему же вы азиатка? — повторил Чжоу свой вопрос.
— Потому что мы поставили замечательные станки и не умеем еще с ними обращаться, — резко ответил Груз вместо Зины. — У нас машина еще не пользуется достаточным вниманием.
— Вы правы, — согласился Чжоу. — Азиаты плохо еще разбираются в машинах.
— Да, у нас машины еще не дают того, что могут, — задумчиво согласился Григорьев, так и не поняв, дошел ли до Чжоу обидный смысл слова, брошенного Никитой Ивановичем.
— А что надо сделать?— любознательно спросил Чжоу.
— Приналечь на технику, — решительно и коротко объяснил Груз.
— Что надо сделать? — повторил Григорьев вопрос Чжоу и не ответил...
Разговор внезапно оборвался. Протяжно и пронзительно запел над цехом гудок. Груз достал часы.
— Смена, — сказал он, посмотрел в ближайший пролет и замахал рукой, подзывая к себе кого-то: — Халанский, Крюков, подойдите-ка сюда!
В пролете показались высокий юноша с открытым дерзким лицом, с небрежно откинутыми назад темными волосами и невысокий, но плечистый рабочий, лет тридцати, с какой-то напускной серьезностью во взгляде.
— Это Халанский, — назвал Груз. — Моя опора в цехе. Он и работает и учится. Скоро сам станет инженером. А это Крюков, работает у нас на заводе второй год. Тоже превосходный работник.
— Вот и отлично, Николай Семенович, — обрадовался вдруг Григорьев: — Тут у вас, вижу, целая компания подобралась. Я и оставлю товарища Чжоу на ваше попечение. Покажите ему наш поселок.
Груз, Чжоу и его новые знакомцы из механического цеха остановились у литой чугунной ограды завода.
— Что же дальше? — иронически обратился Груз к своим спутникам. — Будем осматривать достопримечательности поселка?
— В самом деле, Николай Семенович, не показать ли товарищу Чжоу наши прерии? — предложил Халанский и повернулся к китайцу. — Как ваше мнение?
Чжоу вопросительно посмотрел на Груза.
— Если вам удобно...
Халанский обратился за поддержкой к Зине:
— Пойдешь?
— Конечно, — согласилась она. — Только за Тамарой зайдем. Это лучшая моя подруга, — объяснила она Чжоу и внимательно посмотрела на Груза. — Зайдем, Николай Семенович?
— За Тамарой? — переспросил Груз и замялся. — Разумеется, зайдем, но... Не перенести ли прогулку на завтра? Есть у меня одна срочная работка...
Чжоу виновато улыбнулся,
— Если вам неудобно...
— Николай Семенович всегда на работу ссылается, — перебила его Зина. — Это правда, мы получили важный заказ для оборонного ведомства, но ничего не случится, если он с нами часок погуляет, — беспечно заявила она. — Пошли!
Халанский рукой указал Чжоу дорогу вперед.
— Зина, — остановил Груз девушку. — Для чего это?
— Что? — удивилась Зина. — Григорьев вам поручил с ним заняться, а вы... Неудобно даже!
— Нечего наивничать. Это ты нарочно выдумала — позвать Тамару?
Зина вызывающе прищурилась.
— А вы как думаете?
— Нарочно? — переспросил Груз.
Не сдерживаясь больше, Зина ответила зло и раздраженно:
— Да! Нарочно! Что дальше? — Она тут же спохватилась и кивнула в сторону Чжоу. — На вас китаец оглядывается, идите... Неудобно!
Груз хотел было сказать еще что-то, но овладел собой, на лице его вспыхнула любезная улыбка, и он торопливо пошел вперед, нагоняя Чжоу.
Не успел Груз отойти от девушки, как ее задержал Крюков.
— Так не годится, Зина, — произнес он укоризненно. — В первый раз увидела человека и проговорилась о военном заказе...
Зина уставилась на Крюкова удивленными глазами:
— А ты откуда знаешь о заказе?
Крюков нахмурился, едва заметная тень недовольства промелькнула на его лице, но он сейчас же нашелся, ответив тем же вопросом:
— А ты откуда?
Зина растерялась.
— Мне... Мне Григорьев сказал.
Крюков насмешливо улыбнулся.
— Ну и мне... тоже Григорьев сказал...
И поспешил к шедшему впереди Халанскому.
Впятером подошли они к большому деревянному дому, напоминавшему поместительную и богатую дачу, сверху донизу разукрашенную затейливой резьбой.
— Хороша?— похвалился Халанский. — Молодежное общежитие. Ребята для себя постарались.
Из всех окон дома неслось рокотанье гитар, треньканье балалаек и стенанье мандолин. Можно было вообразить, что. в общежитии живут одни музыканты.
— Что это? — с любопытством спросил Чжоу. — Репетиция?
— Какая там репетиция! — посмеиваясь сказал Халанский. — Просто ребята пришли с работы и балуются. — И вдруг он застыдился этого общежития, в котором прожил несколько лет. — Некультурная публика. — Он искал у Чжоу сочувствия. — Разве можно в таких условиях заниматься? До сих пор не могут отдельных комнат построить!
Чжоу с сожалением посмотрел на Халанского:
— Если бы так жили китайские рабочие...
Всей компанией поднялись они на крыльцо. Груз распахнул дверь, и поток грязной воды устремился пришедшим под ноги. В коридоре юноши в трусиках старательно терли пол швабрами. Зина участливо посмотрела на мокрые ботинки Чжоу.
— Сегодня их очередь мыть полы, — сконфуженно объяснила она. У нас здесь самообслуживание, коммуна.
В коридоре их встретил оглушительный рев:
— Проезд закрыт! Топайте обратно!
Ребята ни за что не пустили бы посторонних, пока не окончили бы мытья.
Зина посмотрела на них с таинственным видом и приложила палец к губам:
— Тс...
— В чем дело? — спросил один из юношей, опасаясь какого-нибудь подвоха, и, откинув назад русые пряди волос, величественно оперся о швабру.
— Вася, по секрету! — подозвала его Зина. — Иностранец на завод приехал, понимаешь? Пришел общежитие посмотреть, а вы орете.
— Ах, иностранец? — без всякого стеснения громко повторил Вася и, положив на плечо швабру, торжественно обратился к товарищам:
— Как, пропустим?
Иностранца решили пропустить.
— Ладно, проходите.
Зина ввела Чжоу в тесную светлую комнату. Везде висели и лежали беленькие занавесочки и накидочки — на окнах, на столе, на вешалке. Стены были украшены портретами и открытками. На подоконнике стояли цветы. Из трех помещавшихся в комнате кроватей одна пустовала, на другой кто-то спал, укрывшись до носа голубым тканьевым одеялом, на третьей кровати сидела девушка в полосатом платье и писала, склонившись над крохотной тумбочкой.
— А мы за тобой! — воскликнула Зина.
— Тише, — остановил ее Груз, кивая в сторону кровати, на которой кто-то спал.
Девушка в полосатом платье отодвинула тумбочку и встала. Ее простое русское лицо было усыпано веснушками. Она была заметно смущена появлением Груза и, здороваясь с ним, внезапно покраснела и резко отдернула руку.
— Ничего, — сказала она, — не стесняйтесь, Клава спит крепко. Она в ночной смене работала. Можно хоть из пушек палить.
— Тамара Суровцева, — назвала ее Зина. — Моя подруга.
— Мы за вами, — вежливо обратился к ней Чжоу. — Надеюсь, вы не откажетесь нам сопутствовать?
— Попробовала бы она отказаться! — Зина засмеялась и поторопила подругу: — Поскорее только, внизу дожидаются ребята.
Тамара отошла к зеркалу поправить волосы.
Чжоу с любопытством рассматривал комнату.
— Вам нравится здесь? — спросила его Зина. — У ребят куда хуже, чем у девушек. И грязно, и неуютно. А тут и занавески тюлевые, и коврики у кроватей, и цветы...
— Цветы, положим, бумажные, — пренебрежительно заметил Груз. — Пыль.
— Ничего не пыль, — обиженно возразила Зина и поправила стоявший на окне букет. — Очень даже красиво. Забыли, как мы жили в бараках?
Груз пожал плечами.
— Живых цветов завести не можете?
— А вы не знаете, — запальчиво возразила Зина, — что наше садоводство цветы продает только учреждениям или для похорон?
Чжоу пришел Зине на помощь.
— В Китае любят бумажные цветы, — сказал он. — Их там очень искусно делают.
Груз вежливо промолчал.
К ним подошла напудренная Тамара с розовым шарфиком на плечах.
Чжоу посторонился, уступая ей дорогу.
— Что это за эмблема? — спросил он, указывая на значок, приколотый к платью Тамары.
— Как, вы не знаете? — удивилась Зина. — Тамара — парашютистка.
Чжоу еще раз внимательно посмотрел на значок.
— Вы смелая девушка, — почтительно сказал он.
— Нет, — не согласилась с ним Зина. — Она не очень смелая. Правда, Тамара?
Тамара виновато улыбнулась и напомнила:
— Нас ждут.
Халанский остановился было у входа в городской сад, но Зина воспротивилась его намерению.
Почти вся молодежь, жившая в поселке, собиралась сюда, хотя это просто-напросто была часть опушки, вплотную примыкавшая к крайним улицам и огороженная колючей проволокой. В саду было тесно. По углам стояли киоски, в которых торговали мороженым, лимонадом и пряниками. Посреди сада возвышалась зеленая раковина для оркестра. Густая толпа гуляющих непрерывно двигалась по кругу.
— Лучше в лес, — предложила Зина.
— Правильно, — поддержал ее Груз, не любивший показываться с Тамарой на людях.
Широкая просека, прорубленная в старом смешанном лесу, уходила в туманную даль. Посреди просеки тянулся узкоколейный железнодорожный путь, высились разбросанные по сторонам поленницы дров. День был на исходе, несмело мерцали ранние вечерние звезды, пахло сыростью, в низинках клубился туман.
Вышли к узкоколейке.
Зина указала на просеку:
— Все-таки это будет самая красивая улица.
Чжоу не понял:
— Какая?
— Поселок расширяется, здесь будет проложена новая улица, — пояснил Халанский. — Это не так уж интересно. Я вот хотел спросить вас о Китае. Если учесть современные империалистические противоречия, предвидится ли передел концессий...
— Поговорим лучше о вашей родине, — мягко перебил его Чжоу, уклоняясь от расспросов Халанского. — Расскажите лучше о себе.
— Легко расспрашивать! — усмехнулся Халанский. — Знаете, что такое русские морозы? Я сперва здесь плотником на опалубке работал...
— А вы? — спросил Чжоу Зину.
— А она была чернорабочей, — ответил вместо нее Халанский.
— Но вы с самого начала стремились стать... — Чжоу подыскивал слово: — Механиками?
— Разумеется! — самодовольно отозвался Халанский.
— Нет, — возразила Зина. — Это случилось как-то само собою. Халанский, например, мечтал стать шофером.
Чжоу допытывался:
— Как вы здесь начинали?
Тамара пришла на помощь подруге и вмешалась в разговор.
— Мы все начинали одинаково, — мечтательно сказала Тамара. — Приезжали мы сюда отовсюду. У всех у нас были фанерные чемоданчики. Приходили в контору. На всякий случай нас спрашивали: «Специальность есть?» Мы даже не знали, что значит это слово. Тогда нас спрашивали: «Руки крепкие?» Мы отвечали: «Увидите...» — Тамара ласково взглянула на Халанского. — Был у тебя, Володя, фанерный чемоданчик?
— Ну был, — равнодушно ответил он, — какое это имеет значение?
— Нет, не говорите, — возразил молчаливый Крюков. — Я жалею, что меня тогда не было с вами...
Чжоу все-таки недоумевал, как могли эти люди за такой короткий срок превратиться из малограмотных подростков в квалифицированных рабочих.
— Но как же вы учились, как росли?
— Как грибы — вдруг сказала Зина. — Росли и росли. Вот я, например. Приехала из деревни, носила землю, училась, теперь вот в цехе. Жизнь моя самая простая. Хотела бы про себя рассказать, да нечего.
Она действительно не находила в своей жизни ничего примечательного, ее биография походила на биографии большинства знакомых девушек. Родилась она в глухой раскольничьей деревне под Тюменью, где жены не смели разговаривать с мужьями. Украдкой вступила в комсомол. Комсомольский билет приходилось прятать под половицей и ходить в церковь, потому что за билет могли убить. Старшая сестра Зины вышла замуж и уехала в город. Попав на стройку, она выписала Зину к себе. Зине тогда было пятнадцать лет. Перебираясь с мужем куда-то на юг, сестра устроила Зину в школу фабзавуча. С тех пор прошло шесть лет.
— Ты расскажи, как мы в палатках жили, — подсказал Зине Халанский.
Он часто рассказывал новым знакомым о первой проведенной на стройке зиме, когда приходилось жить в палатках, — слушатели всегда находили в этом что-то героическое.
— Какие там палатки! — возразила Зина. — Теперь у меня комната.
Ей казались уж не такими неприятными тогдашние непрерывные хлопоты, когда вместе с подругами приходилось обсыпать землей бараки, складывать печи и мерзнуть, несмотря на все старания. Теперь о той зиме она вспоминала даже с легкой иронией. Рассказывать, однако, о своей прежней жизни не любила.
