— А если его не найдётся? — спросил Райдо.
Поэт вздохнул, поудобнее подсунул под голову шапочку с пером цапли.
— Ну, тогда его и в самом деле придётся придумать.
— Не проще ли это сделать уже сейчас?
— Что ты понимаешь? Для появления шедевра должна быть соблюдена проверенная временем процедура.
— Точно так, как если бы кто-то попытался выковать подкову?
— Все действия, строго по порядку.
— Кто бы мог подумать? — удивился подмастерье. — Неужели и в поэтическом ремесле всё серьёзно, как в любом ином?
— Ещё серьёзнее, — заявил трубадур.
— Спи-ка ты, братец. Необходимо восстановить силы. Они тебе в вольном городе Джаксе понадобятся. А баллада.... основания для неё найдутся. Возможно, не такие, как тебе мнится, но найдутся.
Пьянчужка с необъятным пузом и красной, словно на- тёртой свёклой физиономией, вывалился из двери трактира, добрёл до середины улицы и, споткнувшись, плашмя рухнул в огромную лужу. Прямо на спавшую в ней бурую свинью. Удивительное дело, но хавронья от этого даже не проснулась. Пару раз довольно хрюкнула и тут же затихла с блаженным выражением на морде. Громко выругавшись, пьяница поёрзал, устраиваясь поудобнее, и, наконец, уснул. Голова его покоилась на свиной ляжке. Во сне он блаженно улыбался.
— Трогательный союз, — пробормотал Лютик. — В вольном городе Джаксе.
Он оглянулся и увидел, как на втором этаже дома, мимо которого только что прошел, открылось окно, и из пего высунулась изящная ручка с ночным горшком. Уверенное, отработанное движение, и лужа, в центре которой находился символ единения человеческой и животной природы, пополнилась.
— Ручка, — плотоядно улыбнувшись, пробормотал поэт. — Красивая. Кто бы подумал?
Он даже замедлил шаг, пытаясь измыслить способ познакомиться поближе с красоткой. Почти придумал и тут же забыл об этом, углядев впереди вывеску корчмы «Хвост дракона». Душа его устремилась к ней, а Лютик велениям души привык следовать.
Возле самой корчмы он нос к носу столкнулся с лакеем в расшитой сверх меры золотом ливрее.
— ВЫЖИЛ? — удивился тот, загородив ему дорогу. — Странно. Там, где я тебя высадил, было ещё два путника. Они смахивали на людей, способных ухватить удачу за хвост. И тем не менее её упустили... Ну и прыток ты, господин рифмоплёт, ну и прыток!
— А ты меня считал рохлей? — ухмыльнулся Лютик.
— Разве не так?
— А уж кем я считаю тебя...
— И кем?
Лютик ухмыльнулся и сказал. Как и каждому человеку, работающему со словом, вдохновения по части ругани ему было не занимать.
— Это как такое может получиться? — удивился лакей. — Вроде бы — против природы.
— Будь у тебя в голове мозги, — честно ответил поэт, — мог бы и сам сообразить. Вернувшись в отчий дом, задай пару наводящих вопросов матушке.
Дальше следовало изящно обойти здоровенного обалдуя и с достоинством удалиться. В теории.
Увы, удалось это лишь частично. Как только Лютик повернулся к лакею спиной, тот тотчас дал ему со всей силы пинка. А силушки у него оказалось немало. Поэт преодолел некоторое расстояние по воздуху и приземлился на кучке лошадиного навоза. Поскользнувшись, он сделал ещё несколько шагов и, не удержав равновесия, рухнул на дорогу. По счастью, не в лужу.
Поднимаясь и отряхивая одежду, Лютик слышал довольный гогот лакея. Не обращая на него внимания, бард поднял с дороги лютню и внимательно её осмотрел. Инструмент остался цел. Теперь можно было дать волю эмоциям.
— Мерзавец! — повернувшись к обидчику, крикнул поэт. — Ты за это заплатишь!
— Ещё хочешь? — нагло ухмыляясь, спросил лакей. — Топай восвояси, рифмоплёт. Отомстит он, вы слышали? Не в этой жизни.
— Я... я... — пробормотал Лютик.
— Сочинишь обо мне песенку и станешь её гнусить на каждом углу? Валяй, старайся. Мне нет до этого дела. Однако если посмеешь упомянуть в ней мою госпожу — не пощажу. Найду где угодно и удавлю, как паршивого щенка. Осознал? Хоть слово, хотя бы намёк на неё...
Чувствовалось, сказано это от чистого сердца.
Лютик взглянул на лакея с интересом. Участливо спросил:
— Значит, ты даже не для себя стараешься?
— О престиже хозяйки забочусь. Тебе, бродяге и пройдохе, этого не понять.
— Где уж мне... — хмыкнул поэт. — Не приспособлен я так о чужом заботиться.
— Издеваешься? — вскипел лакей. — Да я тебя... Не дожидаясь продолжения, Лютик пошел прочь. Голову он старался держать высоко, а спину — прямо. Показывал, что врага совсем не боится. А тот, и поэт это слышал, сделал было вдогонку пару шагов, но вдруг остановился. Передумал. Скорее всего потому, что неподалёку показались стражники.
— Советую, — послышался голос лакея, — уходи из города! Прямо сейчас и уходи. Мы будем здесь ещё долго. Я не хочу, чтобы моя госпожа где-нибудь узрела твою слащавую физиономию. Не желаю. А не уйдёшь, быть тебе битым каждый раз, как встретимся. Быть!
Лютик только покачал головой
— Слащавую? — пробормотал он. — Это-то с чего? Ну, лживой и подлой мою физиономию уже называли, но слащавой? Не понимаю.
— Не связывайся ты с ним больше, милок, — сказала ему сердобольная бабка, торговавшая возле корчмы вяленой рыбой. — Здоровый больно. А заднюю часть полечи. Вон как саданул, ирод. Знахарка живёт недалеко от ворот. Серой горючей лечит, очень знатно.
