– Я прекрасно слышу, молодой человек, – прошелестел старческим голосом Эдвин Олдвин.
– Ответите ли вы мне что-нибудь, сэр?
– Я тебе уже раз ответил.
– Мистер, неужели вы хотите сказать, что мы зря предприняли это путешествие и поселились в психиатрической больнице? Неужели вам, тому, кто первым увидел Землю, стоя на другой планете, все равно, что с ней может случиться через сто лет? А ведь вы можете помочь справиться с бедой, если расскажете, что видели на Марсе, что с вами там произошло?
– Молодой человек, твоя версия как раз для этих мест, для этого учреждения. Я тут уже давно. Я раньше всем рассказывал о нашем путешествии, пока надо мной не стали смеяться все – и больные и здоровые.
– Мистер Олдвин, нам не до смеха. К тому же ваш рассказ мы сразу же заберем с собой и тут его больше никто не услышит, если вы так желаете.
Старый астронавт, услышав последние слова, повернул голову в сторону Уинстона, внимательно посмотрел на него, а потом сел на кровати.
– Что ты имеешь в виду, когда говоришь «заберем с собой»?
– Мы уйдем сразу же после вашего рассказа. Никто никогда нас тут не увидит.
– Значит, вы способны просто взять и покинуть этот бездарный мир? Да, но зачем же я тогда буду тратить время на то, чтобы рассказывать вам свою историю?
– Вы, видимо, не совсем правильно меня поняли. Покинув этот мир, мы тут же возродимся в другом, через сто лет после вчерашней ночи.
– А что вам за дело до моего путешествия? – с недоверием, даже немного зло смотрел Олдвин на Замаяну, пока тот ходил вдоль стены, чувствуя, что растратил все аргументы.
Последний вопрос вселил в Уинстона некоторую надежду и он решил заинтриговать астронавта правдивым рассказом о последних событиях в Нью-Йорке в середине XXI века. Закончил он тем, что посвятил старика в тонкости своей профессии.
– Теперь, сынок, я все понял. Надо было тебе сразу так и говорить, – глаза старого Олдвина сияли теплотой и надеждой. – Милый, а нельзя ли вам взять меня с собой, к вам, туда? Я вам очень даже постараюсь помочь. Я не могу больше оставаться здесь, меня страсть как тянет назад, на Марс!
– Я не уверен, – растерялся Уинстон, – что нам это по силам...
– Тогда я ничего вам не скажу! – отрезал старик и отвернулся к стенке.
В этот момент загремел ненавистный звонок.
– Мы вас сегодня же найдем опять. Не уходите далеко, пожалуйста! – почти крикнул Уинстон, выскакивая в коридор и мчась к собственной двери.
В это время во входной двери отделения поворачивался ключ.
Уинстон успел вовремя.
Как только появилась легальная возможность выйти из комнаты, Уинстон направился к условленному месту встречи с Питом. Пит опоздал на двадцать минут. Его забыли отпереть сразу после звонка, потому что обычно на полуденный сон никого не запирали.
Пит от души хвалил Уинстона за успешное мероприятие. Они недолго оставались в уединении и пошли к астронавту.
Олдвин был в своей комнате. Он лежал на кровати, уставившись в нарисованное на стене окно, как и при первой встрече с Уинстоном.
– Здравствуйте, еще раз! – Уинстон приблизился к старику и тихонько тронул его за плечо. – Мы вернулись. Мы тут, знаете, обсудили ваше предложение. Возможно, у нас получится взять вас с собой.
– Ну, тогда слушайте, – старый Олдвин сел на кровати, взял с тумбочки стакан минеральной воды, сделал глоток и начал рассказ:
– Это было время великих надежд для всей Америки. Страной управлял славный президент Рич. Теперь таких талантливых правителей Америке не видать.
– Мы выбираем полет на Марс! – говорил Джон Рич на торжественном собрании в честь успехов Америки на пути освоения космоса. – Мы выбираем полет на Марс! Это сложная задача, но мы выбираем именно ее. Мы собираемся отплыть по неведомому морю, потому что мы добудем новые знания на пользу всего человечества!
Так говорил Джон Рич.
Когда я ушел в отставку, на Марс слетало девять кораблей с пилотами. Двадцать четыре человека были первыми отважными первопроходцами, которые решились покинуть Землю ради других миров.
Первые экспедиции, конечно, на Марс не выходили. Они отрабатывали систему управления и маршрут. На их опыте строились новые схемы продвижения человека к первой ступени познания им неведомого безграничного мира.
Подниматься на корабль в последний момент перед стартом всем было, между прочим, страшно. Включалась психологическая блокировка. Мы вспоминали слова тренеров:
– Не рассчитывайте, что останетесь в живых, этого может и не произойти.
При последних шагах по трапу к самой верхушке ракеты, где находился наш отсек, захватывало дух.
Но все мы были рисковые парни и все равно хотели попробовать. И день старта был для нас днем свершения, момент старта – моментом истины.
У нас в корабле есть телескоп. Я посмотрел в него перед стартом и увидел Марс. Он был прямо над нами. И я подумал, что ребята из Центра делают свое дело правильно, потому что, раз мы отправляемся на Марс, он должен быть строго у нас над головой. И они действительно постарались на славу.
Я чувствовал очень сильную вибрацию. Это была не поездка, а настоящий рок-н-ролл.
Я бы не сказал, что есть большая разница между полетом в самолете и на космическом корабле. Горизонт всегда прекрасен. В Африке видно много желтых пятен. Это пустыни. Зеленые покрывала лесов кое-где перекрываются красными и черными пятнами. Это лесные пожары. И вдруг понимаешь, на какой огромной планете мы живем. Это очень странно. Страннее, чем полет на самолете. Люди даже не представляют, в каком красивом мире они живут.
Первое ощущение от невесомости? Представьте себе, что вы едете по проселочной дороге, машина попадает на кочку, вы подскакиваете, пища в вашем желудке поднимается к вашему пищеводу, потом вы опускаетесь, и пища возвращается обратно. Так вот, невесомость – это только первая часть, когда пища устремляется к пищеводу и обратно не возвращается.
Что забавно в путешествии к Марсу – так это то, что по пути нет остановок. И такое безостановочное путешествие для меня казалось чем-то неестественным.
И вот наш корабль приближается к Марсу. Это уже был другой Марс. Он раньше был точкой, звездой, здесь же казался планетой из сияний, ни единой тени! Он был пустым и безжизненным и никоим образом не приветствовал приближение к нему. Но вид был потрясающий! Мне показалось, что мы уже на том свете.
Жаль, что в марсианскую капсулу не влезало трое. Майклу пришлось остаться на борту основного блока.
Мы приближались к планете медленно, в полной тишине. На сотни и сотни миль вокруг не было никого, кроме нас троих и нашего корабля.
– Четыре, три, два, один, – начали предпосадочный отсчет в Хьюстоне в Центре управления полетом.
Казалось, что поверхность, на которую мы спускались, это капля воды. Мы выбрали участок, который был нам более всего по душе, включили по команде прожекторы и пошли на спуск.
Через секунду мы увидели собственную тень и еще через секунду все затихло. Мы стояли на Марсе.
Ощущение, когда мы вышли, было потрясающее. Мы как будто сидели на балконе и наблюдали какую-то пьесу, но сами в это же время, были ее участниками, а не зрителями.
Мы установили флаг Америки. Картина была величественная – черное небо, серебристая поверхность и сине-красный звездно-полосатый флаг. Нас переполняла гордость за нашу страну.
Но стране, оказалось, нужны были лишь внешние наблюдения за соседней планетой. Ее интересовал грунт, условия передвижения, а то, что мы узнали чуть позже, не вписывалось в привычные нормы ее существования, рушило самые, казалось, прочные жизненные убеждения и открытия ученых. Поэтому страна предпочла замолчать, когда разговор зашел об этой стороне дела.
