Бертран де Борн и граф Джофруа Бретанский, что был братом Короля-юноши и эн Ричарда, графа Пуатье[195], друг друга называли "Расса"[196]. Эн Ричард и эн Джофруа, а также эн Альфонс Арагонский и эн Раймон, граф Тулузский[197] – все они ухаживали за дамой эн Бертрана де Борна, доной Маэут де Монтаньяк[198]. Но она всех их отвергла ради эн Бертрана де Борна, какового избрала и возлюбленным своим и советчиком. Он же, чтобы принудить их оставить свои домогательства, задумал показать графу Джофруа, какова дама, за которой он ухаживал, и потому воспел ее таким образом[199], что выходило, будто он видел ее обнаженной и даже держал в объятьях. Хотелось ему, чтобы знали все, что дона Маэут – его дама, та самая, что отвергла Пуатье, то есть Ричарда, графа Пуатье, и эн Джофруа, графа Бретанского, и короля Арагонского, сеньора Сарагосы, и графа Раймона, сеньора Тулузы. И потому говорит эн Бертран:
Расса, высшей доблести грани[200]
В сердце зрит она, а не в сане;
С Пуатье, Сарагоссы, Бретани
И Тулузы не взявши дани[201],
Низость в складках богатой ткани
Видит – и благородство в рвани.
По тому случаю, о котором я вам поведал, сложил он эту сирвенту, но попутно обличает в ней и сильных мира, что не пекутся о нищем брате, что речь ведут зря и некстати[202], в ком нет учтивости и стати, а на уме лишь брани да рати, для кого смысл войны в захвате, кто, взяв на службу, молчит о плате, обсуждают луней полет и срок ястребиных охот, забыв про любовь и поход. Хотел Бертран, чтобы граф Ричард с виконтом Лиможским[203] воевали, ожидая, что виконт сможет постоять за себя достойно. И обо всем этом сложил он сирвенту, в которой сказывается:
Расса, столь она величава[204],
Возвышена и не лукава,
Что о ней гремящая слава
Для всех прочих дам – как отрава;
При таком благородстве нрава
Ей брать рыцарей в плен – забава;
Кто впрямь просвещен, только тот
Ей без страха хвалу поет;
Хоть велик от нее почет
Всем, кого она предпочтет,
Но открыт одному к ней вход[205].
Расса, высшего в ней чекана
Все: свежа, молода, румяна,
Белокожа, уста – как рана,
Руки круглы, грудь без изъяна,
Как у кролика – выгиб стана,
А глаза – как цветы шафрана.
Этим дивным прелестям счет
Всякий с трепетом подведет,
Кто хвалу ей ныне поет,
Тех достоинств увидев свод,
Что меня к ней жадно влечет.
Расса, высшей доблести грани
В сердце зрит она, а не в сане;
С Пуатье, Сарагоссы, Бретани
И Тулузы не взявши дани[206],
Низость в складках богатой ткани
Видит – и благородство в рвани.
Я советчик ее, так вот:
Пусть она в любви изберет
Тех, чей дух высок, а не род,
Ибо нас бесславит почет
От иных преславных господ.
Расса, знать не хочу о знати,
Речь ведущей зря и некстати,
Нет учтивости в них и стати,
На уме лишь брани да рати,
Смысл войны же для них в захвате,
Взяв на службу, молчат о плате,
Вместо этого круглый год
Травят зверя, бьют птицу влет,
Обсуждают луней полет
И срок ястребиных охот,
Забыв про любовь и поход.
Расса, тратить не стану слова
Я на зверо-иль рыболова:
Кто под звуки трубного зова
В бой идет от милого крова –
Выше их: средь грозного рева
Слава встретить его готова.
С эн Эйгаром войну ведет
Маурин[207], заслужив почет;
Пусть прогнав от своих ворот
Графа, чей столь дерзок налет[208],
К нам виконт на Пасху придет[209].
Вы, Моряк, не из тех господ[210],
Что из-за турнирных хлопот
Военный отменят поход.
Пусть от песни моей невзгод
Эн Гольфье де ла Тур[211] не ждет.
Папиоль, теперь твой черед[212] –
Бель-Сеньор[213] мой песню поймет.
Бертран де Борн был возлюбленным некоей дамы, юной, знатной и всеми высоко чтимой[214]. Звалась она Маэут де Монтаньяк и была супругой эн Талейрана, каковой приходится братом графу Перигорскому, дочерью виконта Тюреннского[215] и сестрой мадонны Марии Вентадорнской[216] и доны Аэлис де Монфор[217]. И вот, как сам об этом говорит Бертран в своей кансоне, рассталась она с ним и отвергла его, он же весьма огорчился и опечалился, считая, что не вернет ее уже больше никогда, а другой дамы, столь же прекрасной, доброй и во всяком вежестве сведущей, ему не найти. И поскольку дамы такой он действительно найти не мог, то и задумал сам ее для себя создать[218], заняв у других дам, добрых и прекрасных, у кого красоту, у кого нежный взгляд, у кого гостеприимство, у кого куртуазную речь, у кого изысканные манеры, у кого осанку прелестную, у кого стройность стана[219]. И так стал он обходить всех красавиц, прося дать ему один из тех даров, о которых вы только что слышали, чтобы мог он восстановить утраченную даму. В сирвенте же, каковую он по этому случаю сложил, услышите вы имена всех дам, коих он обходил, прося о помощи и участии, чтобы мог он создать составную совершенную даму. Вот как звучит эта сирвента, которую он сложил по сему случаю:
Дама, мне уйти велит[220]
Ваш безжалостный приказ.
Но вовек, покинув Вас
Не найду другую,
И такого
Счастья не дождусь я снова,
И неисполним мой план –
Привезти из дальних стран
Вас достойную сеньору,
А не лгунью и притвору.
Кто, как Вы, меня пленит?
Нет! Такой услады глаз,
Столь прекрасной без прикрас,
Встретить не могу я.
Будет ново
То, что в каждой образцово,
Взять себе – вот лучший план!
Я желаньем обуян
Выбрать по сосёнке с бору,
Положив конец раздору.
Свежий яркий цвет ланит,
Свет любовный нежных глаз,
Цимбелин[221], отняв у Вас,
С Вами поступлю я
Не сурово –
Ведь себе забрали все Вы.
Дама Аэлис[222], дурман
Вашей речи сладок, прян –
Средство, чтоб не знать позора
Даме в ходе разговора.
Путь в Шале мне предстоит
К виконтессе[223], мой заказ –
Белых рук ее атлас.
А затем сверну я,
Верный слову,
К Рошшуаровскому крову[224] –
Пасть к ногам Аньес[225]; Тристан
Мог скорей найти изъян
У Изольды[226], хоть укора
Ей не сделаешь, нет спора.
Дама Аудьярт[227] хранит
Куртуазных черт запас;
В том, что для себя сейчас
Часть я конфискую,
Что плохого?
Щедрость – дел ее основа!
Пусть еще мне будет дан
Мьель-де-бе прелестный стан[228],
Обнажить хотят который
Руки более, чем взоры.
В госпоже Файдите слит
Блеск поступков с блеском фраз,
Зубы белы – в самый раз
Увидать такую
Средь улова.
Бель-Мираль[229] душой здорова,
Вкус изыскан, лик румян,
От ее бесед я пьян.
Голос свой прибавлю к хору
Тех, кто в ней нашли опору.
Бель-Сеньор[230], Ваш дом, Ваш вид,
Ваш прием меня потряс.
О, когда б желать, как Вас,
Даму Составную!
И без зова
Сердце к Вам лететь готово:
Чем иных побед обман,
Лучше в Ваш попасть капкан...
Что ж не кончит Дама ссору,
Противостоя напору?
Папиоль[231], явись незван
С песней к другу: Азиман[232],
Пусть узнает, что Амору
От тоски заплакать впору.
Бертран де Борн был другом дамы Маэут де Монтаньяк, супруги Талейрана, о которой сказывал я вам в разо о сирвенте про Составную даму. И как я уже вам поведал, рассталась она с ним, удалив его от себя, а все из-за того, что в вину ему ставила дону Гвискарду, родом из Бургундии, каковая была женой виконта Комборнского и сестрой эн Гвискарда де Бельджок[233]. То была дама красоты совершенной, прелестная и куртуазная, и Бертран славил ее и в песнях и изустно. Полюбил же он ее прежде еще, чем увидел, по одной лишь доброй молве о ней, еще до того, как она вышла замуж за виконта Комборнского. И вот, возрадовавшись о прибытии ее, сложил он такие стихи:
О Лимузин, земля услад и чести[234],
Ты по заслугам славой почтена,
Все ценности в одном собрались месте,
И вот теперь возможность нам дана
Изведать радость вежества сполна:
Тем большая учтивость всем нужна,
Кто хочет даму покорить без лести.
Дары, щедроты, милость в каждом жесте
Любовь лелеет, словно рыб волна,
Мила любезность ей, благие вести,
Но также – двор, турниры, брань, война:
В ком тяга к высшей доблести сильна,
Не оплошай, ибо судьбой она
Нам послана с доной Гвискардой вместе.
И ради этой доны Гвискарды удалила его мадонна Маэут от себя, возомнив, будто даму эту он полюбил сильнее, нежели ее, и будто Гвискарда усладила его любовью. И вот по случаю этой размолвки сложил Бертран "Составную даму", и еще сирвенту, в каковой говорится:
