Как следует из ряда изученных нами документов, уже 3 сентября, в день объявления Англией и Францией войны Германии, Риббентроп дал указание Шуленбургу поторопить русских с занятием причитающейся им части Польши. Молотов уклончиво ответил, что «время еще не пришло» и что «чрезмерной поспешностью мы можем нанести вред нашему делу»{12}.
Также известно, что в этот же день, 3 сентября, Гитлер, принимая верительные грамоты вновь назначенного советского полпреда в Берлине, ссылаясь на договор от 23.08.1939 г., настойчиво требовал у Сталина скорейшего выполнения своих обязательств{13}. Но Москва не спешила, чем нарушала планы Берлина. Шуленбург в очередной раз получает указание обсудить с Кремлем вопрос, «не считает ли Советский Союз целесообразным, чтобы Советские Вооруженные Силы были в удобное время приведены в действие против польских войск в советской сфере интересов»{14}.
Но, как и в первом случае, Сталин медлил отдавать приказ РККА. 8 сентября Шуленбург делает запрос Молотову о «военных намерениях советского правительства»{15} и на следующий день получает заверение, что Россия начнет военные действия в пределах ближайших нескольких дней. Во время беседы с советским наркомом иностранных дел 10 сентября (между ним и Шулленбургом все эти дни поддерживался непрерывный контакт) германский посол, по его словам, «настойчиво объяснил Молотову, сколь важны в данной ситуации быстрые действия Красной Армии{16}.
Кремль не спешил. В чем причина? Архивные документы проясняют мотивы поведения Сталина. Вопрос, вставший перед Москвой в связи с ее намерением напасть на Польшу, заключался в том, чтобы найти более или менее приемлемое оправдание этому разбойничьему акту.
Само собой разумеется, Сталин стремился скрыть от мировой общественности и собственного народа истинные экспансионистские мотивы этого шага. Объяснение же вторжения в Польшу стремлением передвинуть границы СССР на запад с целью укрепления его обороноспособности явно не годились. От кого намерен был Советский Союз обороняться — от нацистской Германии, ставшей в одночасье его лучшим другом и с которой только что был подписан договор о ненападении? Такое объяснение не только ставило бы под сомнение политику СССР в отношении Германии, но и выглядело бы просто смешным.
Выбирая подходящее обоснование своей агрессивной акции, Сталин в конце концов остановился на версии, согласно которой Польша якобы «распалась», и потому Советскому Союзу «необходимо прийти на помощь украинцам и белорусам, которым «угрожает» Германия», — так сформулировал посол Шуленбург в своей секретной и срочной депеше в Берлин суть сказанного ему Молотовым во время встречи 10 сентября. «Этот аргумент, — продолжал посол, — необходим (по словам Молотова) для того, чтобы сделать интервенцию Советского Союза внушающей доверие массам и в то же время позволяющей избежать того, чтобы Советский Союз выглядел агрессором»{17}.
14 сентября Молотов, беседуя с Шуленбургом, пошел в своем беспредельном цинизме еще дальше, прямо задав тому следующий «пикантный» вопрос: какова будет реакция Германии, если Советский Союз переложит на нее вину за свою интервенцию в Польшу?{18} На следующий день возмущенный Риббентроп ответил решительным возражением. Позиция нацистов была тверда: «единство действий и целей обеих стран»{19}. Тогда советская сторона предложила компромисс: тезис о «защите» украинцев и белорусов сохранить, но вопрос, от кого именно собирался защищать Советский Союз, будет обойден молчанием. Однако и такой вариант Шуленбурга не удовлетворил, так как и в этом случае, кроме как от Германии, украинцев и белорусов защищать было не от кого.
Цитируем далее по очередному донесению Шуленбурга в Берлин:
«Молотов признал, что предложенный советским правительством аргумент содержит нотку, раздражающе воздействующую на немецкую чувствительность, но попросил, ввиду трудной для советского правительства ситуации, чтобы мы не позволили такой мелочи стать у нас на пути. К сожалению, советское правительство не видит возможности какой-либо иной мотивировки… поскольку Советский Союз должен так или иначе оправдать перед заграницей свою нынешнюю интервенцию»{20}.
В конечном счете нацисты уступили, и была выработана компромиссная формулировка, устраивающая союзников: задача советских и германских войск
«состоит в том, чтобы восстановить в Польше порядок и спокойствие, нарушенные распадом Польского государства, и помочь населению Польши переустроить условия своего государственного существования»{21}.
