Загнанные в болота и отвергнутые населением, отряды ГПУ понесли поражение, но окончательно край успокоился только в 1925 г., когда советские «миротворцы» отошли на территорию БССР{32}.
Репрессии польских властей не ограничивались погонями польской кавалерии за отрядами боевиков. Террор, и в первую очередь против населения, усиливался.
Неизвестно, сколько еще продолжалось бы все это, если бы не одно событие, заставившее Москву свернуть тайную подрывную деятельность на территории суверенного государства, с которым у СССР был заключен мирный договор. В ночь с 7 на 8 января 1925 г. отряд ГПУ, прижатый польскими военнослужащими, с боем прорвался на территорию СССР, разгромив при этом советскую погранзаставу у местечка Ямполь. Боевики были одеты в польскую военную форму, которой часто пользовались, поэтому советские пограничники решили, что нападение совершили польские регулярные части. Такое предположение было вполне логичным еще и потому, что руководство погранвойск ОГПУ понятия не имело о том, чем занимался у них под боком Разведупр. Тревожное сообщение о бое на границе ушло в столицу Украины Харьков и в Москву — и вскоре пограничный инцидент начал разрастаться до уровня крупного международного скандала. В Москве, основываясь на полученной информации, решили, что на погранзаставу напали части регулярной польской армии. Случай был беспрецедентным, и его решили обсудить на заседании Политбюро. Оно состоялось 8 января 1925 г. Во время обсуждения выступили наркоминдел Г. Чичерин, его заместитель М. Литвинов и зампред ОГПУ В. Менжинский. Действия Разведупра вызывали законные нарекания со стороны политического руководства страны и ОГПУ, в результате чего в феврале 1925 г. комиссия во главе с В. Куйбышевым представила в Политбюро проект постановления по вопросу об активной разведке, в котором говорилось:
«Активную разведку в настоящем ее виде… — ликвидировать. Ни в одной стране не должно быть наших активных боевых групп, производящих боевые акты и получающих от нас непосредственно средства, указания и руководство. Вся боевая и повстанческая работа и группы, ее проводящие… должны быть руководимы и находиться в полном подчинении у национальных партий… Эти группы должны выступать, руководствуясь и от имени исключительно их революционной борьбы, а не СССР. Задача РКП и Коминтерна — помочь сорганизовать при национальных партиях работу в Армии по созданию своих боевых кадров — там, где это по положению необходимо[15]…
Ликвидация разведуправских боевых групп на территории других стран должна быть проведена очень умело и осторожно. Для этого необходимо ассигновать средства[16].
Для военных целей СССР вместо настоящей активной разведки должны быть организованы конспиративным способом в Польше… комендатуры по образцу польской П.О.В.
…Проведение всего вышеизложенного возложить на РВСР, с докладом в Политбюро. Ответственность за состояние границ и переход через них партизан возложить целиком на органы ГПУ… Польша не имеет никаких прямых (кроме догадок) улик против нас»{33}.
Как видим, СССР свернул свою боевую работу в Польше. Но террор, как мы уже отмечали, против местного населения не прекращался. В октябре 1925 г. газета «Жеч посполита» писала: «На все белорусское население должен обрушиться ужас, от которого в его жилах застынет кровь»{34}. «Нарысы гісторыі Беларусі: 1795–2000» З. Шибеко содержат следующие сведения: в апреле 1925 г. только в Новогрудском воеводстве полиция арестовала 1400 человек{35}. И это, будем реалистами, далеко не полная цена, которую белорусы заплатили за московские «шалости». Расчеты на то, что западно-белорусское население поднимется на массовое восстание, не оправдались. Идеология Кремля в том виде, в котором она насаждалась в Польше, была железобетонной опорой большевистского жизнеустройства и выполняла роль гильотины, сносившей голову всякому, кто противился идее «светлого будущего».
Здесь мы не будем проводить отдельное исследование, так как этот метод будет достаточно подробно освещен в последующем изложении.
Возня вокруг Западной Беларуси, продолжавшаяся более 18 лет, завершилась летом 1939 года. Кремль, опробовав всевозможные методы для реализации своей концепции прямого вторжения в Польшу, стал, используя противоречивую международную обстановку, проявлять активность в Европе. Разрабатывая захватническую программу, СССР связывал надежды на ее успех с использованием в собственных целях нацистской Германии. Естественно, рассматривал ее как «временного попутчика».
Что было главное в национал-социализме — нацизм или социализм? Идеологи СССР приложили немалое усилие, чтобы отвергнуть любую связь гитлеровского социализма с социализмом советским. Однако тоталитарный национал-социализм, который одинаково строили с 1930-х гг. в СССР и Германии, имел единые корни. Подробно изучивший этот вопрос российский ученый Л. М. Куликов утверждает:
«Все это разные грани и идеологические оформления одной и той же «медали» — диктатуры мощной государственной машины над обществом»{36}.
Не случайно главный идеолог фашизма итальянский диктатор Бенито Муссолини вначале был социалистом, а лидер германского фашизма Адольф Гитлер соединил в названии своей партии нацизм и социализм. Но еще большее откровение проявил ближайший соратник Гитлера Йозеф Геббельс.
«По-моему, ужасно, что мы (нацисты) и коммунисты колотим друг друга — сокрушался он. — Где и когда мы сойдемся с руководителями коммунистов?»{37}
У Геббельса действительно были все основания для подобного сожаления. Нацисты мало чем отличались от коммунистов: свой переворот они объявили «национальной революцией», официальным флагом сделали красный, поместив на нем фашистскую свастику, День международной солидарности трудящихся — 1 мая — объявили «днем национального труда». Отмечали они и международный праздник трудящихся женщин. Кстати, на одном из первых вариантов герба Советской России венок из ржаных колосьев окружал свастику, внутри которой была аббревиатура «РСФСР», а первой эмблемой Красной Армии была красная пятиконечная звезда со свастикой в центре.
В конце 2001 г. в издательстве «Русич» (Смоленск) вышла книга «Невидимая война в Европе», автор которой, Джон Уоллер, исследовав малоизвестные страницы европейской истории первой половины XX столетия, делает вывод, что, несмотря на пропасть, разделявшую две идеологии, советский диктатор (Сталин) был уверен в важности хотя бы временного сотрудничества с нацистской Германией{38}.
По мнению автора, после Первой мировой войны и Россия и Германия, каждая по-своему, оказались жертвами Версальского договора. Обе страны, одна — большевистская, исключенная из семьи капиталистических стран Западной Европы, другая — потерпевшая поражение, экономически разрушенная, уничтоженная врагами-победителями — нашли общий язык. Немцы узнали, что Россия готова помочь в восстановлении их флота и вооруженных сил, несмотря на ограничения, наложенные Версальским договором. Заключив в 1922 г. в Рапалло[17] договор с Германией, Советы, отмечает Д. Уоллер, вышли из политической изоляции и получили возможность с помощью более продвинувшейся в техническом отношении Германии узнать больше об искусстве ведения современной войны.
