Что ж касается до полицейской команды, то они ее, для малочисленности оной, не уважали и думали, что ей со всем их великим множеством никак сладить не можно. А по всему сему и возмечтали зверские злодеи сии, что им ничто не в состоянии будет воспрепятствовать произвесть злодейское свое намерение в действо.
В сем расположении злодейских своих сердец и умов смолвились они наутрие сбежаться со всех сторон на большую торговую площадь, между кремлем и рядами находящуюся. И не успело надлупить утро последующего бедственного и кровопролитного дня, как и повалили со всех сторон превеликие толпы беснующего народа в Китай–город.
Уже наполнилась вся площадь и все улицы между рядами бесчисленным множеством оного; уже многие сотни или паче тысячи бездельников сих бегали и бродили по кремлю самому и допивали остаточные вина, отыскиваемые в погребах, там находящихся; уже все храмы и ряды, с бесчисленными сокровищами и товаров несметным множеством, подвержены были явной ежеминутной опасности от расхищения, и наивеличайшее бедствие висело уже власно как на волосе над всею Москвою, как невидимая десница всемогущего удержала еще бедственный и роковой удар сей и по бесконечной благости своей пощадила еще сию древнюю столицу обладателей наших, употребив к отвращению того совсем неожидаемое и, по–видимому, ничего почти не значащее, но такое средство, которое возымело тогда успех, превзошедший всякое чаяние и ожидание.
Сыскался в недрах Москвы один усердный россиянин и истинный сын отечества своего, восхотевший жертвовать всеми силами и самою даже жизнью своею для спасения великого города сего от бедствия величайшего.
Был то отставной и никакой уже должности на себе не имевший, престарелый и мало до того народу известный, а того менее славный генерал, по фамилии Еропкин, а по имени, достойному вечного незабвения, Петр Дмитриевич.
Благодетельствующий еще в Москве промысл Господень удержал его стечением разных обстоятельств на сие время и власно как нарочно для прославления его в Москве и не допустил ему выехать из ней вместе с прочими.
Сей не успел услышать о происшедшем мятеже подле Варварских ворот и потом о убиении архиерея, как, ведая, что нет никого из начальников московских, кому б о усмирении мятежа старание приложить было можно, и предусматривая, что остервеневшийся народ при одном том не останется, а прострет наглости свои далее, решился вступить самопроизвольно, хотя совсем не в свое, но крайне нужное тогда дело, и принять главное начальство над всеми находившимися в Москве немногими военными командами, и неусыпно трудился во всю ночь не только собранием всех их, колико ему то учинить было возможно, в кремль, но, желая хотя сей спасти от наглости и расхищения народного, успел сделать и все нужные распоряжения к недопущению народа ворваться в оный.
Четыре входа было тогда в сию древнюю цитадель и известны под четырьмя воротами: Спасскими, Никольскими, Вознесенскими и Боровицкими; но из всех одни только Вознесенские оказались способными к заграждению оных затворами и железными опускными решетками; прочие ж долговременная безопасность, в коей сия столица находилась, сделала к тому неспособными.
Итак, по сделанному господином Еропкиным распоряжению, помянутые Вознесенские ворота тотчас были наглухо заперты и заграждены; а во всех прочих, кои запереть не было возможности, поставлены были пушки со многочисленными командами людей военных, собранных им кое–как и призванных из–за города.
Сим не только возбранен был вход вне кремля находившимся мятежникам, но и все случившиеся внутри кремля злодеи захвачены и переловлены.
По учинении сего престарелый генерал, увидев страшное множество скопившегося на торговой площади народа и слыша крик и вопль их, чтобы иттить на пролом в кремль для расхищения оного, отважился выехать верхом к ним, и разъезжая между ними, усовещивать и всячески уговаривать народ, чтоб он успокоился и не простирал бесчиния своего далее.
— Полно, полно, друзья мои! — говорил он им. — Что это вы затеяли? Опомнитесь, пожалуйте, и подумайте, такое ли время теперь, чтоб помышлять о таких наглостях и бесчиниях. Смерть и без того у нас у всех перед главами, и гаев Господень и без того нас поражает, и надобно ли гневить его еще более злодеяниями такими?
Но все сии и множество других убеждений, которыми он бунтующую чернь уговорить и укротить старался, не имели ни малейшего успеха. Множайшие не хотели нимало внимать убеждениям и словам его, и злейшие из мятежников кричали только ему:
