Фильм назывался «Чай в Сахаре». Сахара на экране была. Но чаем там и не пахло. Симпатичный герой (он в середине фильма умер) спрашивал у не менее симпатичной героини (она в конце фильма сошла с ума): «Знаете, чем отличается турист от путешественника?» И сам же разъяснял: «Турист — это тот, кто, не успев куда–нибудь приехать, уже думает о том, как бы поскорее вернуться домой. А путешественник может вообще домой никогда не вернуться».

Сидя в тёмном зале и поглаживая Катенькины коленки, я невольно вспомнил Порфирия Дормидонтовича. По фильму выходило, что я пока что — турист. А вот Порфирий Дормидонтович уже несколько часов как — путешественник…

23. Как Катенька оказалась инопланетянкой

На другой день я не пошёл к Порфирию Дормидонтовичу. Ни пить водку, ни играть в карты. Я сел за стол и сочинил стихотворение, очень коротенькое, типа японской танки. Но, однако же, мне удалось отразить в нём всю свою печаль по скончавшемуся Шишигину; по самому себе — пока ещё живому; и в целом по Вселенной — такой бесконечной и холодной…

Без ложной скромности — о-очень глубокий стишок получился:

Осенний дождь

Окно завесил

Капли оставляют

Мокрый след

Когда я закончил своё творение, в комнату вошла моя бывшая любовница, а в настоящее время жена — Катенька.

— Мне надо с тобой серьёзно поговорить, — сказала она.

— Говори, — сказал я.

— Дело в том, — сказала Катенька, — что я тебе не жена.

— А кто же ты? — спросил я. — Всё ещё любовница?

— И не любовница, — сказала Катенька.

Я был заинтригован.

— Так кто же ты?

— Инопланетянка, — ответила Катенька.

— И давно? — спросил я.

— Что «давно»?

— Давно ты инопланетянка?

— С самого рождения. Меня послали на вашу планету разузнать — подходит ли она для отходов нашей жизнедеятельности. Проще говоря, Галактический Совет хочет сделать на Земле помойку. Чтоб Космос не засорять.

— А как же наша цивилизация? — спросил я.

— Никак, — ответила Катенька. — Аборигенов придётся ликвидировать.

— А-а, — вспомнил я Уэллса. — Война миров, значит.

— Никакой войны не будет, — сказала Катенька. — Мы пропустим Землю через ядовитый фильтр — и все дела.

— И меня тоже через ядовитый фильтр? — спросил я.

— Нет, — ответила Катенька–инопланетянка. — Тебя Галактический Совет решил сохранить. Единственного со всей планеты.

— А почему именно меня? — спросил я. — Как замечательного писателя?

— Нет. Как типичного представителя данной цивилизации. — Катенька помолчала. — И потом: я ведь член Галактического Совета… Привыкла к тебе, дурачку.

За окном уже висел НЛО… Мы полетели. В иллюминатор я увидел, как розовое облачко окутало нашу голубую Землю…

И — ВСЁ…

Одной помойкой во Вселенной стало больше.

На Катенькиной родине меня поместили во что–то типа нашего зоопарка. Только это была не клетка — а коттедж. Холодильник забит всевозможными вкусностями. По телику — то мультяшки, то порнушка — чего закажешь… Ну и так далее. Словом, все удобства. Правда, стены в коттедже прозрачные. Это чтоб посетители могли за мной наблюдать. Поначалу, конечно, неприятно было, особенно когда в туалете сидишь. А потом — ничего. Привык. И даже стал находить в этом своеобразное удовольствие.

Раз в неделю меня навещает Катенька. Уже в своём истинном обличье: нечто среднее между медузой и кошкой.

Мы с ней пьём водку и играем в карты.

Доктор Гоголь

Жил на свете один доктор. По фамилии Гоголь. Это был довольно странный тип. К примеру, приходит к нему на приём молоденькая девушка.

— Ах, доктор, — плачет она, — я пальчик занозила.

— Ампутировать, — с ходу говорит доктор Гоголь, даже не взглянув на палец.

— П-пальчик? — побледнев от ужаса, спрашивает девушка.

— Руку! — твёрдо отвечает доктор.

Девушка, конечно — хлоп — в обморк. Но дело не в этом.

А вот в чём.

Как–то раз читал доктор Гоголь книжку своего однофамильца Николая Васильевича Гоголя, и захотелось ему посмотреть: что же осталось от великого русского писателя?

Взял он лопату и пошёл на кладбище.

Пришёл, вырыл гроб. Открыл. А там — ни–ко–го!

Пусто.

«Интересно, — думает доктор Гоголь, — куда ж классик–то подевался?» А потом ещё думает: «Дай–ка я лягу на его место, чтоб почувствовать, как это — в могиле лежать».

Лёг он в гроб, крышкой накрылся. Лежит.

Лежал, лежал, да и уснул.

А тут как раз шёл через кладбище пьяненький мужичок. Глядит — могилка незакопанная. Взял да и закопал с пьяных глаз.

А в это время учёные из Академии наук тоже решили выкопать гроб с останками Николая Васильевича Гоголя. С научной целью, разумеется.

Вырыли они гроб, привезли в Академию Наук и осторожненько вскрыли. А там доктор Гоголь дрыхнет.

Стоят учёные мужи вокруг стола и недоумевают:

— Ничего себе, как тело хорошо сохранилось.

Правда, один профессор по фамилии Паукин выразил робкое сомнение.

— У Гоголя, — сказал он, — нос вроде как острый был, а у этого — утиный. Да и Николай Васильевич всегда с длинными волосами ходил, а этот лысый.

Другие учёные его тут же урезонили:

— А что вы хотите?! — наперебой загалдели они. — Столько лет тело в земле пролежало. Естественно, кой–какие изменения произошли.

Тут доктор Гоголь проснулся, встал из гроба и соскочил на пол.

— Здравия желаю, — говорит, — господа хорошие.

Учёные мужи так и обалдели.

— Значит, он вовсе не умер, — шушукаются меж собой. — Значит, он просто в летаргическом сне находился.

А президент Академии наук академик Василенко интересуется:

— Как вы себя чувствуете, Николай Васильевич?

— Нормально, — отвечает доктор Гоголь.

— Не хотите ли чего? — снова интересуется академик Василенко.

— Водочки бы, — говорит доктор Гоголь.

Тут же принесли водочку. Доктор выпил и развеселился.

— Теперь, — кричит, — бабу хочу!

— Странный всё–таки какой–то Гоголь, — качает головой профессор Паукин.

— А что ж вы думали?! — вновь накинулись на него другие профессора. — Столько лет человек без женщины. Вполне понятное желание.

А доктор Гоголь окончательно обнаглел и орёт, как сумасшедший:

— Бабу давай!.. Давай бабу!..

Ну что делать?.. Привели бабу.

Ею оказалась уборщица служебных помещений Зинаида Петровна Жеребцова.

Зинаида Петровна была женщиной крупной. Про таких обычно говорят: она может танк родить вместе с танкистами.

Профессора да академики деликатно за дверь удалились. А доктор Гоголь смотрит на бабу и глазам своим не верит — неужели это та самая Зиночка, с которой он двадцать лет назад шуры–муры крутил?

— Зина, — говорит неуверенно, — ты, что ль?..

— Гриша! — ахнула и Зинаида Петровна.

— Ты ведь стихи писала, милая, — принялся меланхолично вспоминать доктор Гоголь. — «О, приди же! Звёзды блещут, наши души так трепещут…»

— Писала, — со вздохом подтвердила Жеребцова, — а теперь вот туалеты мою. Ты, между прочим, Григорий, тоже молоденьким студентиком на лекции бегал, а теперь тебя как покойничка из гроба вытащили.

— Да-а, — вздыхает и доктор Гоголь, — странная штука жизнь.

…А в это самое время ободрённые первым успехом учёные быстренько отправились в Пушкинские Горы и привезли оттуда гроб с телом Александра Сергеевича Пушкина, в надежде, что, может, он не был убит на дуэли, а тоже, как и Гоголь, впал в летаргический сон.

Поставили они гроб и не без внутреннего трепета открыли.

Смотрят — а в гробу тётка пьяная лежит. Оглядела она всех мутным взором, села на стол и ноги свесила.

— Где это я? — спрашивает хмуро. — В вытрезвиловке, что ль?

— В Академии наук, — отвечают ей.

— Ни хуя себе, — говорит тётка и громко икает.

— Извините, дама, — приступил к ней с расспросами академик Василенко, — а вы, собственно, кто такая?

— Не знаю, — пожимает плечами тётка и снова громко икает.

— И всё–таки, дама, — настаивает академик, — как вы оказались в гробу Александра Сергеевича Пушкина?

— Да не помню я, бля, — отвечает тётка и сморкается на пол. — Как с мужиками пузырь покупала — помню, как в парадняке пили — помню, а после ни–чё не помню. Вырубилась, на хер.

Стоят учёные мужи и котелки свои чешут. Действительно, странная ситуация получается: Пушкина в гробу нет, вместо него пьянь какая–то… Чёрт–те что.

И тут вдруг в наступившей тишине раздался голос профессора Паукина.

— Это моя жена, — сказал он хрипло. — Эмма. Хроническая алкоголичка.

— Точно, — радостно встрепенулась тётка. — Я егоная жена. У меня ж муж — прохфессор кислых щей. Как это я забыла?

— Вы же говорили, что ваша жена балерина, — строго обратился к Паукину академик Василенко. — А теперь оказывается — хроническая алкоголичка.

— Ну перепутал, — сокрушённо разводит руками Паукин.

В это время появился доктор Гоголь под ручку с Зинаидой Петровной. И говорит:

— Мы уходим. До свидания.

Учёные, конечно, переполошились:

— Куда же вы, Николай Васильевич?!

— Господин Гоголь, постойте!..

А доктор обернулся и сказал:

— Я такой же Гоголь, как она (тут он показал пальцем на Эмму) — Пушкин…

С тех пор всё так и пошло…

В Ясной Поляне вместо Льва Николаевича Толстого в гробу был обнаружен Иван Тимофеич Титькин, сантехник ЖЭКа № 14 города Тулы. Он страшно матерился и даже укусил профессора Паукина за ляжку.

В Комарово, вместо Анны Андревны Ахматовой, в гробу оказалась продавщица пива Клавка Зудова, сорока трёх лет, незамужняя, но с двенадцатью абортами.

На Волковом кладбище, вместо Александра Блока, в гробу прятался давно разыскиваемый органами милиции сексуальный маньяк Дристунов.

Ну а уж с Фёдором Михайловичем Достоевским и вовсе конфуз получился. Когда раскопали его могилу в Александро — Невской лавре и открыли старинный просторный гроб, то обнаружили в нём голую девицу, которая занималсь любовью одновременно с двумя мужчинами. Причем одним из мужчин был не кто иной, как… академик Василенко, за день до этого якобы срочно улетевший в научную командировку на Курильские острова…

Скучно на этом свете, господа.

Ёбарь Кошкин

Жил–был Кошкин. Страшный ёбарь. Ему каждый день надо было баб ебать. И он их ебал. И так, и сяк, и этак. Во все три дырки. А порой даже в четыре. Где уж он там четвёртую дырку находил — непонятно, но ебал.

И вот однажды ебёт он, как всегда, бабу, а тут телефонный звонок — дзинь–дзинь… Кошкин — ноль внимания, знай себе хуем наяривает. А баба капризная попалась.

— Нет, я так не могу, — морщится. — Меня эти звонки сбивают.

Слез Кошкин с бабы, снял трубку.

— Слушаю, — говорит.

— Ёбарь Кошкин? — слышится в ответ сексуальный голосок.

— Он самый. А вы кто?

— Я твоя Смерть, — отвечает сексуальный голосок. — Сейчас я к тебе приду.

— Приходи, цыпочка, — смеётся Кошкин, думая, что это шутка. — Поебёмся.

Положил он трубку, доебал бабу, выпроводил и стал с нетерпением дожидаться прихода обладательницы сексуального голоска.

Та не заставила себя долго ждать. Дзинь–дзинь — раздался звонок, теперь уже в дверь.

Кошкин открыл. А на пороге стоит така–а–а-я секс–бомбочка в мини, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Груди — ВО! Жопа — ВО!.. В общем, настоящая русская красавица.

Зашла. Села. Ногу на ногу закинула, так что трусики видать.

А Кошкин уже хуй свой достаёт.

— Не доставай, не доставай, — усмехается баба. — Кончилась твоя ёбаная жизнь, Кошкин. Смерть за тобой пришла.

Пригляделся Кошкин к секс–бомбочке, а она и впрямь на Смерть похожа: лицо белое, трусы чёрные, а взгляд — потусторонний…

«Вот, блядь!» — думает Кошкин. А вслух говорит:

— Может, отсрочку дашь? Мне надо ещё кой–кого отъебать.

— Всех не переебёшь, Кошкин, — отвечает Смерть. — Знаешь китайскую мудрость: ”Мужчина умрёт, и после него останется десять тысяч невыебанных женщин». Так что собирайся, дружок.

— Куда собираться–то? — интересуется ёбарь.

— В Ад, милый. Ты ебал, теперь тебя ебать будут.

— Как же так?.. — не может понять Кошкин. — Мне ж всего сороковник.

— А это не важно, — отвечает Смерть. — Главное, не сколько человек прожил, а сколько ему осталось. А твоя жизнь уже кончилась.

«Вот, блядь!» — снова думает Кошкин. Ясное дело — неохота ему в сорок лет на тот свет отправляться.

Смерть между тем продолжает:

— Но так как ты доставлял женщинам сексуальное удовольствие, я…

— Отсрочку дашь?! — выпалил с надеждой Кошкин.

— Не–е–т, — усмехнулась Смерть, — отсрочек я не даю. А вот последнюю твою просьбу выполнить могу. Чего ты желаешь?

— Бабу выебать! — не задумываясь, воскликнул ёбарь.

— Нет у меня времени тебе бабу подыскивать, — говорит Смерть.

— А давай я тогда тебя выебу, — предлагает Кошкин.

— Меня?!

— Ага. Ты ведь тоже баба.

— Хм-м, — хмыкнула Смерть. — Интересное предложение. Вообще–то меня ещё ни разу никто не ебал.

— Так ты что — целка?! — обрадовался Кошкин (дело в том, что больше всего на свете он любил рвать целки).

— Ну, можно и так сказать.

— Тогда вот тебе моё последнее желание, — раздухарился ёбарь. — Я хочу порвать твой целяк!

— Пошляк ты, Кошкин, — усмехнулась Смерть. — Ну, да уж ладно, рви.

Кошкин тотчас хуй достал. Смерть трусики сняла.

Пиздища у Смерти тоже оказалось — ВО! И Кошкин начал её ебать — ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт-ебёт–ебёт–ебёт–ебёт… А Смерть во вкус вошла. Понравилось ей ебаться — щёчки разрумянились, глазки загорелись…

— Аа–аа–аа, — стонет от удовольствия.

Отъебал её Кошкин. Хуй в штаны заправил.

— Ну, я готов, — говорит, — в Ад отправляться.

А Смерть — ему:

— Успеется. Выеби–ка меня ещё разок.

Ёбаря Кошкина о таких вещах дважды просить не надо. Снова достал хуй, снова Смерти в пизду сунул и по–новой начал её ебать.

Ебёт–ебёт–ебёт-ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт-ебёт–ебёт–ебёт–ебёт-ебёт… А Смерть знай себе подмахивает и покрикивает:

— Давай, давай, веселей!..

Кошкин и даёт. Вернее — ебёт.

Ебёт–ебёт–ебёт-ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт-ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт-ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт-ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт–ебёт-ебёт–ебёт- ебёт–ебёт ебёт–ебёт- ебёт–ебёт и…

ЗАЕБАЛ Смерть. До смерти.

И опять стал жить–поживать, да баб ебать. Вот ему шестьдесят стукнуло… вот девяносто… а вот и все сто двадцать… У него уж и первая жена помереть успела, и вторая, и третья, и четвёртая… и дети все от старости умерли… и внуки с правнуками. А Кошкин знай себе ебётся.

В конце–концов феноменом Кошкина заинтересовались учёные из Академии наук и создали специальную комиссию во главе с профессором Кислощеевым.

Явилась комиссия к Кошкину и говорит:

— Здравствуйте. Хотим узнать, почему к вам так долго смерть не приходит.

— А я свою Смерть насмерть заебал, — честно признался Кошкин.

— Как это? — не поняли учёные.

— Хотите покажу?

— Покажите.

Кошкин, не долго думая, поставил всю комиссию раком и отъебал. Не насмерть, конечно. Но прилично каждому впиндюрил. В особенности, профессору Кислощееву. Так ему засадил, что профессор потом на лекциях студентам рассказывал: «Да, ребята, вот это хуй. Всем хуям хуй». Студенты слушали профессора и на ус мотали, а после лекций к Кошкину бежали. Ебаться. Впрочем, это уже совсем другая история.