Жили–были человек по имени Фёдор и его жена по имени Настя. Фёдор был очень умный, поэтому работал на кладбище. Могилы рыл. В этом нет ничего странного; ворон тоже мудр, а сидит на отбросах.
А жена у него всё время болела. Ну, у Фёдора то есть.
Народу каждый день помирало много, так бывало накопаешься — спину не разогнуть… Придет, значит, Фёдор с работы голодный как собака. А ужина — нет. Настя опять слегла.
Мечется, мечется, сердешная, по кровати.
— Воды! — хрипит. — Воды!..
Ну, даст ей Фёдор сырой воды из–под крана. Жена всё ж таки. Настя пьёт–пьёт. Жадно так, с прихлёбом. И по подбородку у неё вода льётся.
Один раз… второй… третий… Болеет и болеет Настя. Вот, кажется, совсем уж доходит, завтра помрёт…
Нет, не помирает!
Другие, кругом посмотришь, только и делают, что мрут как мухи. А Настя — нет. Болеет, но живет. Недаром говорится: слабая лучина сто лет коптить может.
Надоело наконец всё это Фёдору. Решил он от Насти избавиться. Стал ждать удобного случая.
А тут как раз помер один профессор. Выкопал Фёдор для него могилу, а родственники возьми, да и откажись от похорон. Пускай, говорят, лучше дома лежит. Квартира у нас большая. Места всем хватит.
А земля в тот день тяжёлая была. Глина да камни.
Пришёл Фёдор домой чуть живой. Еле ноги волочит. Ну, — думает, — сейчас жена ужин приготовит, поем, отдохну…
Хрен попало.
Настя опять больная лежит. Ещё пуще прежнего хворает. Мечется по кровати. Вся красная от температуры.
— Воды! — хрипит. — Воды!..
Дал Фёдор ей воды из–под крана.
— Пей, миленькая, — ласково так говорит, а сам думает: «А не зарыть ли мне её в эту свободную могилку?..»
Сказано — сделано.
На другой день воскресенье было. На кладбище — выходной. Вот Фёдор и пригласил Настю между могил прогуляться.
Настя сдуру и пошла, ничего не подозревая. А Фёдор ей дорожку, знай, указывает.
— Сюда, милая… Теперь — сюда.
Довёл жену до профессорской могилы, да и столкнул. Ну а уж заступ у него ещё с субботы был в кустах припрятан.
Зарыл он Настю. Землю подравнял.
По–шёл весёлый!
Приходит домой, а там… Настя. Лежит на кровати вся из себя больная.
— Воды! — хрипит. — Воды!..
Что за чёрт?..
Побежал Фёдор опять на кладбище. Могила на месте.
Вернулся домой. Настя тоже на месте.
Ладно, думает Фёдор, раз начал душить — надо душить до конца. (Привычка у него такая была: всякое дело до конца доводить.)
В следующее воскресенье приглашает он жену на лодочке покататься. Настя не против.
Завёз её Фёдор на середину пруда.
— Попробуй, — говорит, — Настьюшка, дно не нащупывается?
Настя начала пробовать. Рука всё глубже, глубже под воду уходит.
— Нет, — отвечает, — чё–то не нащупывается.
Схватил тут её Фёдор под коленки, да и перекинул через борт.
Настя — бул–тых! — и пошла камнем на дно. Плавать–то она не умела.
…Приходит Фёдор домой. Настя уже здесь. На кровати лежит с мокрым полотенцем на лбу.
— Так чё–то тошнит, — жалуется, — словно грязной воды нахлебалась.
«Ну, в рот–компот! — думает Фёдор, — что–то тут нечисто».
А Настя старую песенку заводит.
— Воды! — хрипит. — Воды!..
Дай, — думает Фёдор, — я ей вместо воды бензина дам.
И дал. Целую кружку.
Настя выдула кружку — хоть бы что. Тут Фёдор, не теряя драгоценного времени, ей в рот спичку горящую сунул…
Настя к–а–а-к р в а н ё т!!! Что твой боевой снаряд!!
Фёдора взрывной волной так в окно и выбросило с десятого этажа.
…Похоронили Фёдора на том самом кладбище, где он и работал. В могиле, которую он вырыл загодя. Про запас. И вот — пригодилась самому.
Жена Настя поставила мужу скромное надгробие с эпитафией:
«Федя!
Как много в жизни ты хотел.
Как мало жизнь тебе дала…»
Лётчик Попапов не любил пить чай без сахара, потому что жил на девятом этаже восьмиэтажного дома. А тут вдруг в два часа утра, в этакую рань, открывается дверь, и входит Маргарита Павловна, уборщица мужских туалетов, и начинает дико хохотать.
— Маргарита Павловна, — спрашивает у неё лётчик Потапов, — что это вы так дико хохочете?
— А у меня уши пластмассовые! — продолжает хохотать Маргарита Павловна. — Ха–ха–ха…
Хотел Потапов потрогать уши Маргариты Павловны и вдруг видит, что у Маргариты Павловны — усы.
— Откуда у вас усы, Маргарита Павловна? — снова спрашивает лётчик Потапов.
— Выросли, — кокетливо подкручивает правый ус уборщица.
— Что вы чушь–то несёте?! — начинает выходить из себя Потапов. — У баб усы не растут.
— А у меня выросли, — кокетливо подкручивает левый ус уборщица.
— Да что вы чушь–то несёте?! — окончательно вышел из себя лётчик Потапов да ка–а–к даст Маргарите Павловне в ухо.
Ухо и отвалилось. Оно ж пластмассовое.
— Ах, так, — говорит Маргарита Павловна, достаёт из сумочки пистолет и — БАХ! БАХ! БАХ!.. Короче, убила лётчика Потапова.
А тут — телефонный звонок. И голос такой строгий, начальственный:
— Па–а–прашу лётчика Потапова! Весьма срочно!
А Потапов мёртвый на полу валяется.
— Хорошо, — отвечает в трубку уборщица. — Счас позову.
И зовёт:
— Потапов, вас к телефону. Начальство.
Делать нечего. Убитый — не убитый, а раз начальство требует — встань и иди.
Встал лётчик Потапов и пошёл.
— Слушаю, — говорит.
— Потапов! — слышится в трубке командный рык. — Это командир полка! Ты вчера выполнял учебное бомбометание?!
— Так точно!
— И куда отбомбился?
— По учебным целям, товарищ полковник!
Командир полка поматерился минут десять, а потом сказал по–русски:
— …ты не по учебным целям отбомбился, а разбомбил Санкт — Петербург.
— Да что вы говорите?! — ахнул лётчик Потапов. — А я ещё думаю: что–то учебная цель больно странная. Люди ходят. Машины ездят… И много я разбомбил?
— Порядочно. Одна бомба угодила в среднюю школу на Лиговке, остальные попадали на Невский проспект.
— Боже мой, — удручённо бормочет Потапов. — И как это меня угораздило?..
— Да ты шибко не расстраивайся, — смягчился командир полка. — В школе убило только дворничиху. Директор с завучем, к счастью, остались целы. Ну а на Невском погибло человек тридцать–сорок, не больше. В основном, женщины и дети.
— Фу-у, — отлегло у Потапова от сердца. — А я уж думал, человек сто угробил.
— Да хоть бы и сто, — сурово говорит полковник. — Ты же, Потапов — российский офицер! Боевой лётчик! Откуда в тебе это чистоплюйство?!
— Даже и сам не знаю, — пожимает плечами Потапов. — Иной раз кошку пнёшь, а потом жалко становится…
— Ладно, хватит трепаться, — перебил командир полка. — Я, собственно, вот чего звоню. Новое стихотворение сочинил. Слушай:
Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.
Я покупаю вазелин.
Со мной ещё два человека.
Один — армян; другой — грузин.
— Здо? рово! — восхитился лётчик Потапов. — Вы, товарищ полковник, прямо как поэт Пушкин!
Однажды лётчик Потапов и жена Пушкина, Наталья Николавна, фланируя по Невскому, зашли в ресторан. Взяли они по тарелке супа с креветками, и тут Наталья Николавна лезет изящными пальчиками в свою тарелку и достаёт оттуда жирного таракана. Держит его за заднюю лапку, а таракан сердито усами шевелит: не нравится ему такое обращение
— Это что ж такое? — риторически спрашивает Наталья Николавна и сама же себе отвечает: — В супе таракан плавает.
— Где таракан? — говорит мордатый официант, глядя в упор на таракана.
— Да вот же!.. Вот!.. — суёт ему под нос шевелящееся насекомое Наталья Николавна.
— Не вижу-с, — говорит мордатый официант.
— Как это не видите? — удивляется Наталья Николавна. — Когда вот он!..
— Где? — упорно не видит официант.
Тут в разговор вмешался лётчик Потапов. Он забрал у Натальи Николавны таракана и обратился к мордатому официанту:
— Милостивый государь, если это, по–вашему, не таракан, то что же это?
— Креветка-с, — убеждённо отвечает официант.
— Ну сука ёбаная! — в сердцах воскликнула Наталья Николавна.
— Наталья Николаевна, — попросил её лётчик Потапов. — Только не надо матюгаться.
— Да кто, блядь, матюгается?! — кричит Наталья Николавна. — Мой муж — поэт Пушкин — «Я помню чудное мгновенье» написал!.. А мне всякая сволочь будет в суп тараканов подбрасывать!..
— Креветка-с! — с вызовом говорит мордатый официант.
Лётчик Потапов поднёс таракана прямо к мордатой морде мордатого официанта.
— Милостивый государь, — сказал он, — извольте убедиться в своём заблуждении.
— Ам! — выхватил губами таракана из пальцев лётчика Потапова официант.
И — съел!
— Ну, милостивый государь, и что же это такое? — победно произнёс лётчик Потапов.
— Креветка-с, — невозмутимо ответил мордатый официант.
Уборщица мужских туалетов Маргарита Павловна любила во время уборки напевать под нос: «Я помню чудное мгновенье…»
А тут как–то раз заходит в туалет сам поэт Пушкин.
Поссать.
Услышал он, как поёт Маргарита Павловна, и говорит:
— А вы знаете, мадам, что этот романс написан на мои стихи?
— Так вы Маяковский! — ахнула Маргарита Павловна.
— Да, милая, — отвечает Пушкин. — Я Маяковский.
И хвать Маргариту Павловну за ляжку.
— Ох уж мне эти поэты, — томно вздыхает уборщица. — Им бы всё озоровать. Ладно уж, пошли, дам один разок.
— У меня только пятнадцать рублей, — честно предупредил Пушкин. — И те мне жена дала, чтоб я два яйца купил.
— Не рановато ли пошлости начали говорить? — спрашивает Маргарита Павловна.
Короче, привела она поэта Пушкина в подсобку. Легла на топчан. Ноги раздвинула.
— Люби меня, — шепчет, — пока я не передумала.
Ну, Пушкин, не будь дурак, и начал её любить.
Любит–любит, а Маргарита Павловна не чувствует. Он опять её любит–любит, а она опять ничего не чувствует…
Что за херня?..
Взял тогда Пушкин, да и сунул в Маргариту Павловну руку. Глядь — рука свободно проходит. Тогда он сунул в Маргариту Павловну и ногу, прямо в лакированном штиблете. И нога свободно проходит. Ну, а уж где нога с рукой прошли, там голова тем более пройдёт.
Полез–полез поэт Пушкин и… провалился в Маргариту Павловну.
Видит: корова на лужайке пасётся. Речка течёт. Военный самолёт стоит. Бомбардировщик.
Вылез из кабины самолёта лётчик и говорит приветливо:
— Здрасте, я лётчик Потапов.
— А я поэт Пушкин, — отвечает поэт Пушкин.
— Неужели тот самый?.. — ахнул лётчик Потапов. — Знаменитый?..
— Да, тот самый, — подтвердил Пушкин и из любопытства спросил: — А откуда ты меня знаешь, любезный?
— Ну как же, — широко улыбается Потапов, — стишок про вас есть:
Ветер воет, дождь идёт,
Пушкин бабу в лес ведёт.
«Да, — подумал Пушкин, — весь я не умру. Душа в заветной лире мой прах переживёт…»
А уж и солнышко закатывается.
Сели поэт с лётчиком у костерка. Ушицы похлебали. Водочки выпили. Водочка под ушицу хорошо-о пошла.
Где–то сверчок верещит. Лягушки квакают. Лётчик Потапов историю свою рассказывает:
— Возвращался я как–то с бомбометания. Смотрю — Маргарита Павловна загорает. Голая. Ну, я её между ног ка–ак трахну своим бомбардировщиком. Так сюда и провалился. А здесь — благодать. Земля плодородная. Рыбы в реке видимо–невидимо. Сверху периодически полезные вещи падают. Вот вы опять же упали… корова… Глядишь, поросята упадут, свиноферму свою заведём… Чё ещё для счастья надо?..
Слушает поэт Пушкин лётчика Потапова и, почёсывая свой волосатый… живот, думает: «И то верно…»
Жена Афонькина Татьяна работала автоответчиком. Целыми днями она лежала на диване, курила сигареты, читала детективы, а если звонил телефон — снимала трубку и металлическим голосом отвечала:
— С вами говорит автоответчик. Сегодня в таком–то кинотеатре, на таком–то сеансе, такой–то фильм.
Рядом с Татьяной на диване лежал Афонькин. Он не курил сигареты, не читал детективы и не отвечал на телефонные звонки. Афонькин просто лежал и смотрел в потолок.
При этом он думал: «Я смотрю в потолок».
Иногда Афонькин посещал своё любимое кафе «Сюрприз».
В прошлый раз в качестве сюрприза у Афонькина был дохлый таракан в салате.
На сей раз в чашке с кофе плавала живая муха.
«Муха плавает», — думал Афонькин.
«Вот блин, — думала муха, перебирая лапками, — как глупо утонуть в несладком кофе».
Афонькин выловил муху и отщелкнул в сторону. Муха больно ударилась головой о стену и чуть не потеряла сознание.
Афонькин выпил кофе и пошёл на вокзал. Он решил уехать в город своего детства.
Кассирша в кассе спала. Ей снилось, что она Клеопатра.
Афонькин разбудил кассиршу, купил билет и сел в поезд.
Поезд поехал. За окном была Россия.
«Россия», — думал Афонькин.
Когда наступила ночь, Афонькин всё ещё смотрел на Россию, но видел лишь своё слабое отражение на стекле.
«Это я, — думал он. — Афонькин».
На следующее утро Афонькин приехал в город своего детства.
Здесь он родился; здесь и умер.
О том, что он уже умер, Афонькин не знал.
А родился он так. Презервативов в аптеке не было, поэтому отец Афонькина решил попробовать с детским воздушным шариком. В самый ответственный момент шарик лопнул.
Но это ещё не всё.
В книжном магазине продавались только материалы партийных съездов, пособия по свиноводству и справочники по металлургии. Поэтому мать Афонькина каждый день, наклоняясь над раковиной, с удивлением думала: «Ну, позавчера я, положим, грибами отравилась, вчера — консервами, а сегодня–то чем?.. Компотом?..»
После этого Афонькин появился на свет и пошёл в детский садик.
Время замкнуло своё кольцо, и Афонькин снова шёл в детский садик.
Но детского сада уже не было.
На втором этаже, где когда–то находилась комната для игр, теперь разместился городской суд. А на первом, где была спальня, процветал частный мясной магазин.
В суде кого–то судили.
В мясном магазине мясник рубил мясо. Кровь брызгала во все стороны.
— Осторожнее, — воскликнул Афонькин, — вы меня испачкаете кровью!
— Ты и так весь в крови, — хмыкнул мясник.
«Это он шутит», — подумал Афонькин.
— Это я шучу, — сказал мясник. — А вообще–то у меня тонкая и ранимая душа мечтателя. Знаешь, чего я больше всего на свете хочу?
Афонькин не знал.
— Стать бабочкой и порхать с цветка на цветок, — доверительно сообщил мясник. — И чтобы вдали виднелся лес, блестела речка на солнце…
Он замолчал. Молчал и Афонькин. Пока они молчали, было слышно, как наверху строгий судья приговаривает кого–то к расстрелу.
— А вместо того, чтобы порхать, — продолжил мясник, — я рублю мясо.
— Здесь когда–то находился детский садик… — начал Афонькин.
— Верно, — кивнул мясник. — У меня есть картотека на всех детишек.
Он достал тетрадку, захватанную кровавыми пальцами.
— Вот, — пояснил с гордостью, — всё записал: кто кем был; кто кем стал. Хобби у меня такое.
Сердце Афонькина учащённо забилось.
— А скажите… Лара… Лариса Попова есть в вашей картотеке?
— Счас поглядим, — слюнявил палец мясник, перелистывая страницы.
— Лара, — закрыв глаза, мечтательно вздыхал Афонькин.
…хрупкая девочка в белом платьице… огромный розовый бант в волосах… удивлённые карие глаза… вкус первого поцелуя… Лара…
— Попова, — нашёл мясник. — Три развода, четыре любовника, пять абортов.
— Не может быть! — ахал Афонькин.
— Пиши адресок, — усмехнулся мясник.
…Лариса стирала в тазу бельё.
— Афонькин?.. — хохотала она, вытирая мокрые руки о передник. — Я сейчас сдохну!
«Неужели это Лара… моя Лара…», — глядя на немолодую женщину с двумя подбородками, думал Афонькин.
Затем они пошли в кино. На американскую комедию. Все в зале смеялись. Все, кроме Афонькина.
— Зайчик, — шептала ему на ухо Лариса, — а сколько ты получаешь?
На улице падал снег.
«Снег падает», — думал Афонькин.
Они возвращались из кино. Лариса говорила о поносе. Прошли одну улицу. Лариса говорила о поносе. Прошли вторую улицу. Лариса говорила о поносе. Прошли третью улицу. Лариса говорила о поносе.
— Лара, — не выдержал наконец Афонькин, — ну почему ты всё время говоришь о поносе?
Лариса презрительно фыркала:
— Афонькин, ты ханжа!
Потом они лежали в постели.
Лариса заигрывала.
— Я сделала тебе сегодня подарочек, — щекотала она Афонькина. — Противный мальчишка.
— Это я тебе сделал подарок, — вяло отвечал Афонькин.
— Афонькин, ты нахал! — вопила Лариса. — Тебя раздавил танк!
— Какой танк? — не понимал Афонькин.
— Обыкновенный. По городу проходила колонна танков. Один взял да и раздавил тебя.
Афонькин не верил. Ехал за город. На кладбище.
Всё оказывалось чистой правдой.
На скромном надгробии были выбиты слова:
”Горячо любимому Вадику от папы и мамы».
Вадиком звали Афонькина.
С эмалевого портретика испуганно глядел маленький мальчик в коротеньких штанишках на лямочках.
На могиле зеленела травка.
«Значит, я умер», — грустно думал Афонькин.
Его мысли приняли оттенок бренности:
“ Меня нет, а травка по–прежнему зеленеет…»
У входа на кладбище стоял междугородний телефон–автомат.
Афонькин набрал свой домашний номер…
— С вами говорит автоответчик!.. — металлическим голосом отчеканила жена.
— Таня! — закричал в трубку Афонькин. — Я умер! Таня!..
— Сегодня в нашем кинотеатре весёлая американская комедия…
— Таня! — рыдал в трубку Афонькин. — Меня переехал танк!..
— …в фильме заняты звёзды мирового…
— Таня, — шептал в трубку Афонькин. — Таня… Таня…
Связь прервалась.
Афонькину захотелось прижаться пылающим лицом к прохладному стеклу. И стоять так… минуту… другую… вечность…
Но все стёкла в телефонной будке были разбиты.
За кладбищем виднелся лес, блестела речка на солнце… Бабочка порхала с цветка на цветок…
«Мясник», — подумал Афонькин.
Подражание А. П. Чехову
Все вы, конечно, знаете, что великий русский писатель Владимир Набоков очень любил слово «аляповатый». Оно встречается в его романах и рассказах буквально на каждой странице. Майор же Пиздюков, напротив, имел хуй огромного размера и большую часть жизни прослужил в военном гарнизоне, неподалёку от посёлка Приблядово. Фамилия у Пиздюкова, как вы, наверное, уже успели заметить, была исконно русская. Но всё равно, каждый раз, засадив бутылку водки, Пиздюков распахивал окно и орал на всю часть:
— У меня, блядь, исконно русская фамилия! Нам, Пиздюковым, блядь, в своей стране стесняться нечего! Мы при Рюриковичах, блядь, жили и сейчас, блядь, живём! А кому это не нравится, те пускай, на хуй, в Америку уёбывают!»
Жизнь в военном гарнизоне известно какая. Свободного времени до ебени фени. Хочешь — хуй дрочи, хочешь — стихи сочиняй. Майор Пиздюков выбрал второе занятие. Он сочинял стихи. Да и как тут не стать поэтом, если кругом привольно раскинулась самая что ни на есть нутряная Россия. Леса, поля, реки, деревеньки с милыми сердцу названиями: Хуйда, Приблядово, Кандаёбшино…
Куда от всего этого денешься?.. Как говорится: от говна говно не ищут.
Надо отметить, что в части любили бравого майора. И не только за то, что он мог за раз выпить ведро водки и не блевануть, но ещё и за его талант полкового поэта. Две неизменные темы присутствовали в творчестве Пиздюкова. Бабы и Родина. Часто они так тесно переплетались, что даже самому Пиздюкову было непонятно: где бабы?.. где Родина?.. Хуй проссышь.
Но когда майор Пиздюков в парадном кителе выходил на сцену гарнизонного Дома офицеров и начинал читать свои стихи, все просто охуевали.
— Ну Пиздюков! — восторженно аплодировал зал. — Ну сука!
А в штабе полка работала некая Машенька, бледная девушка лет тридцати пяти. Вся такая воздушная, как попкорн. Впрочем, на хуй тоже умела неплохо посылать. И вот эта самая Машенька и майор Пиздюков сошлись на почве общей любви к поэзии Анны Ахматовой.
![Валерий Роньшин - Игра в дурака [сборник рассказов]](https://knigism.online/index.php/covers/2a/e0/43030_100x150.jpg "Валерий Роньшин - Игра в дурака [сборник рассказов]")