Ту же политику угодливости и сервилизма, имеющую целью завоевать доверие правительства и правых, проводили думские либералы при обсуждении бюджета. Особенно показательна в этом отношении была первая сессия. Из-за отсутствия достаточного времени и опыта бюджетная комиссия не успела закончить вовремя рассмотрение всей бюджетной росписи. Дальнейшая затяжка грозила тем, что Дума успеет принять бюджет только к концу бюджетного года. Это не устраивало правительство, так как ставило под угрозу заключение очередного займа, в котором испытывалась острая нужда. Выход состоял в том, чтобы начать обсуждение росписи по частям, по мере готовности очередной сметы в бюджетной комиссии. Но это лишало либеральных «парламентариев» возможности вести общеполитические прения в связи с бюджетом — право, которым дорожат и пользуются все буржуазные парламенты. Для правительства же было важно в данном случае не просто согласие «ответственной оппозиции» на обсуждение бюджета по кускам, но и ее инициатива в этом вопросе (поддержание соответствующего предложения председателя Думы), так как именно одобрение либеральной «оппозицией» бюджетной политики царизма служило для последнего одним из важных средств упрочения своего финансового положения внутри и вне страны.
Кадеты, не колеблясь, согласились на отведенную им роль инициаторов обсуждения росписи по частям. Предвидя возражения социал-демократов, которые бросят им
в лицо недавние собственные заявления о принципиальной недопустимости обсуждения бюджета без общеполитических прений, кадеты на заседании фракции решили пренебречь этим весьма щекотливым для себя положением. Когда социал-демократ Покровский, как и ожидалось, выступил против предложения кадетов, приведя их собственные доводы, Шингарев отвел этот упрек ссылкой на необходимость считаться с «очень важными практическими соображениями» и предстоящим заключением займа, который «ради пользы страны... должен быть сделан на возможно более выгодных условиях. Отсюда необходимо возможно скорейшее утверждение бюджета...» [72].
Лакейская награда была получена немедленно. Октябрист М. Я. Капустин заявил, что его «фракция вполне присоединяется к этому предложению и со всей энергией и охотой приступает к этой важной ответственной работе...», а ярый черносотенец П. В. Синадино счел «своим долгом приветствовать заключение члена Государственной думы Шингарева, который говорил от имени фракции народной свободы и достаточно вескими доказательствами подчеркнул необходимость рассмотрения бюджета тем способом, который был предложен нашим почтенным председателем» [73].
С легкой руки кадетов Дума стала гнать одну смету за другой таким темпом, что бюджетная комиссия за ней не успевала. Приходилось прерывать обсуждение росписи до тех пор, пока комиссия не подготовит следующую порцию смет.
В последующие годы октябристы и кадеты продолжали ту же политику заслуживания доверия. Октябристы объявили бюджетную работу одной из своих первостепенных задач. Бессменным председателем бюджетной комиссии в III и IV Думах был октябрист М. М. Алексеенко, профессор финансового права. Главным бюджетным специалистом кадетов сделался Шингарев, который на всех кадетских конференциях доказывал, что бюджетная работа «оппозиции» — ключ к будущим «реформам». Бюджетная комиссия старалась, где могла, упорядочить финансы, навести некоторую экономию, изыскать новые источники доходов ж т. п. Дума безотказно ассигновала десятки и сотни
миллионов рублей на армию и флот, полицию, государственный аппарат, многотысячные синекуры и выплаты всевозможным сиятельным особам, князьям церкви, министрам, генерал-губернаторам. Позднее Алексеенко от имени думских «конституционалистов» предложил правительству оплатить счет в ставшей знаменитой фразе: «Мы вам дали хорошие финансы, дайте нам хорошую политику». «Хорошей политики» буржуазия так и не получила, заявление же о «хороших финансах» в свою очередь было пустым бахвальством. И в третьеиюньский период народные средства расходовались так же бесцеремонно и непроизводительно, как и в дореволюционные годы.
Расходная часть бюджета росла значительно быстрее доходной. За пять лет существования III Думы расходы увеличились на огромную по тем временам сумму — около 1 млрд. руб. Дефициты шьпрежнему покрывались займами. Доходы возрастали не столько в связи с развитием производительных сил, сколько за счет роста прямых и косвенных налогов. Четверть всех бюджетных средств (600— 700 млн. руб.) поступала от продажи водки, и бюджет царизма с полным основанием был прозван «пьяным бюджетом». Громадные суммы шли на непроизводительные расходы, а на народное просвещение и здравоохранение, как и раньше, ассигновались жалкие гроши.
«Реформы». С «реформами» дело не выходило. Дума потонула в море мелких, поистине идиотских законопроектов, которые требовали законодательной санкции, потому что чаще всего были связаны с новыми ассигнованиями. Столыпин намеренно заваливал Думу подобными законопроектами, которые он в своем кругу цинично называл «законодательной жвачкой». Об их характере можно вполне судить по их названиям: «Об освобождении от воинской повинности калевицкого духовенства бошинского хурула Донской области...»; «О порядке исчисления 2% пенсионных вычетов при зачете служащим в мужском и женском училищах при евангельско-лютеранской церкви св. Петра и Павла в Москве в срок выслуги на пенсию прежней до издания закона 2 февраля 1904 г. службы их в упомянутых училищах в случае невозможности точного выяснения размера содержания, полученного за вычитываемое время»; «Об учреждении при Эриванской учительской семинарии 20 стипендий для воспитанников-татар, с отпуском из казны 2600 р. в год, о дополнительном ассигновании но 140 р. в год на вознаграждение учителя пения при названной семинарии и о преобразовании одноклассного начального училища при сей семинарии в двухклассный состав с дополнительным ассигнованием на его содержание по 970 р. в год» и т. д. и т. п.
Сперва октябристский «центр» делал вид, что он очень доволен этим потоком мелких законопроектов: во-первых, они укрепляют законодательные права Думы, приучая (!) бюрократию не расходовать ни одной копейки без ее санкции; во-вторых, и это главное, дело «реформ» от этого только выиграет. «Тише едешь — дальше будешь»,— успокаивал либералов «Голос Москвы». «Новая Дума следует этой тактике и, несомненно, открывает себе широкую дорогу к делам самого крупного калибра» [74]. Однако, когда ничего подобного не произошло, хорошую мину при плохой игре пришлось оставить, и октябристы вкупе с остальными либералами стали жаловаться и причитать по поводу того, что правительство не хочет или не может ^цойти по пути «реформ», встречая сопротивление «темных сил», т. е. камарильи.
В положительный баланс октябристы и кадеты зачислили себе принятые во второй сессии три вероисповедных законопроекта, которыми они* очень гордились. Они подняли крик в печати и Думе, что принятием этих трех законопроектов положено, наконец, начало осуществлению манифеста 17 октября и принципа веротерпимости и свободы совести. В действительности же это были донельзя куцые правительственные законопроекты, неоднократно урезавшиеся в канцеляриях, прежде чем они попали в Думу. Первый из них назывался «Об отмене ограничений, политических и гражданских, связанных с лишением или добровольным снятием духовного сана или звания», второй — «О старообрядческих общинах» и третий — «Об изменении законоположений, касающихся перехода из одного исповедания в другое».
