Служанка повесила костюм в шкаф. Сорочка с твердым воротничком, как всегда, лежала на спинке стула. Надев ее, дон Хулио взял с письменного стола письмо и перечитал его, продолжая одеваться: «Надеемся, что ты пребываешь в добром здоровье, дорогой дядя, и желудок больше не беспокоит тебя… Ты знаешь, как нас волнует твое здоровье, но, к сожалению, служебные дела Лусио не позволяют нам навестить тебя, чего бы мы очень желали…»
Дон Хулио вложил письмо обратно в конверт и разорвал на мелкие клочки. Одевшись, он спустился в вестибюль. Дверь в столовую была открыта, и поднос с завтраком дымился на столе. Кармен возилась на кухне. Немного погодя она выглянула оттуда и поздоровалась:
– Добрый день, дон Хулио.
– Добрый день.
– Кажется, погода установилась… После давешней бури…
– Да, я уж видел… В этом году на погоду пожаловаться нельзя.
Дон Хулио уселся во главе стола. Под бдительным взглядом служанки он намазал медом обе половинки булочки, затем налил в чашку молока и подул на него, прежде чем выпить. Кончив есть, он продел салфетку в кольцо, вошел в вестибюль и надел пальто.
Гравий на дорожках был разровнен граблями. Дон Хулио свернул направо и обошел дом вокруг. Буря, прошедшая накануне, сорвала последние листья с каштанов. С восточной стороны пробивавшееся сквозь ветки эвкалиптов солнце уже начинало припекать.
Садовая калитка была на замке. Дон Хулио ключом отомкнул его и снова навесил, не запирая. Опавшие листья буро-желтыми холмиками лежали в закоулках между домами. Плодовые деревья в соседнем саду тоже пострадали от бури: у миндаля, росшего возле самой ограды, были сломаны две ветки. Дойдя до перекрестка, дон Хулио остановился, колеблясь, какой маршрут избрать. В конце концов он двинулся по улице Сан-Хинес в сторону старого города.
Несмотря на ранний час, всюду чувствовалось праздничное оживление. По тротуарам ходили нарядно одетые люди; десятки мальчишек носились по мостовой на велосипедах. Чисто подметенные улицы в лучах солнца выглядели совсем по-летнему: побеленные стены сияли, поникшие цветы на балконах поднимали головки от живительного солнечного тепла, что-то неуловимое в лицах и во всем поведении людей заставило бы даже неосведомленного человека, если он наблюдателен, догадаться, что наступивший день не был днем обычным.
Дон Хулио шел медленно, приветливо кивая головой здоровавшимся с ним людям. Он вырос в этом квартале и чувствовал себя здесь как дома. Старинные особняки в колониальном стиле сохранили свой прежний облик, тот же, что и при жизни его родителей: застекленные балконы в форме башенок, романтические парки на английский манер и уединенные шелестящие листвой внутренние дворики. Они не претерпели никаких изменений, как будто время на пятьдесят лет прекратило свой бег и, повинуясь некоему магическому заклинанию, жизнь остановилась.
Идти в церковь было еще рано. Дон Хулио решил пройтись до кладбища и заглянуть на завод. На заводе, как и во всем муниципальном округе, день был нерабочий. Однако дону Хулио доставляло удовольствие обходить пустые помещения одно за другим, удостоверяясь, что все в порядке, и он обычно делал это по воскресеньям в хорошую погоду…
За Музеем XIX века улица выходила к участкам возделанной земли. Они отделяли собственно город от Квартала здоровья, где жило большинство нанимавшихся на завод андалузских переселенцев. По ночам с поворота дороги лучи автомобильных фар освещали два огромных, возвышавшихся на склоне холма, рекламных щита:
