— Мелкая монета у нас «худая», иноземцы ее охотно берут, али отказываются, нос воротят?!
— Рубли и полтины токмо в расчете, от гривен с алтынами руками отмахиваются, они токмо у нас меж собой и ходят. Да и то нехватка жесточайшая — приходится ефимки на них переправлять и чеканить. А сейчас не знаю, что и делать — если алтынники и гривенники из доброго серебра чеканить, то его много уйдет, а денег совсем не прибавится, токмо убытки. Да и все «худые» монеты придется выкупать и переплавку делать.
— Вот и чудненько — собрать алтыны и гривны, и в рубли с полтинами перечеканить, в «доброе серебро» таким манером переплавив. И впредь мелкие монеты не чеканить, а с иноземцами расчеты только рублями полновесными вести, — от его слов тесть впал в ступор, даже челюсть отпала вниз.
— Государь, медью заменять нельзя, бунт снова будет, кровавый…
— Мы иную монету введем, от копейки до гривны, токмо медную деньгу оставим с полушкой, для мелочной торговлишки.
— Какую такую иную?! Из какого металла?! Али ты решил из бумаги делать, как в заморских странах? Токмо у нас такие деньги ни за что принимать не станут, кому бумажки нужны?!
— Нет, не ассигнации. Есть металл один — если одну его часть к двум частям меди добавить и сплав учинить, то он от серебра почти не отличим. Чехи… То есть богемцы его «никкелем» именуют, то есть «обманным». А сплав этот называют «мельхиором».
Алексей стал выкладывать тестю все, что знал про этот металл, посуда из которого в его времена почиталась многими чуть ли не за серебряную. Да и деньги в СССР и других странах из никеля чеканили, и ничего — брали монеты везде охотно, и вопросов не задавали. Да и не везде никель найти можно. Недаром нацисты до последнего за финское Петсамо в Заполярье держались. Там даже город Никель появился, когда край отобрали обратно, чтобы осознали, с кем воевали, и за блокаду Ленинграда ответили.
— Из полновесного серебра только рубли с полтинами чеканить и ими с иноземцами расплачиваться. А из оного мельхиора копейки, алтыны и гривны для наших земель и в них расчеты вести. И на рубли обменивать, если у купцов потребность будет с иноземцами расчет сделать. И порчей монеты сие считаться не будет, ибо обмен честный вести — много мельхиора на гораздо меньший вес серебра. Начеканить гривны по два золотника весом, их двадцать на рубль выйдет, в котором меньше шести золотников серебра. Как думаешь — принимать будут?!
— Удивляюсь, откуда ты такое знать можешь, — помотал головой Ромодановский, — но верю, государь, сколько раз сам убеждался в твоей правоте. Если обмен везде честный будет, а рублей много начеканить можно, ежели гривны с половинками оных наберем, то мельхиор твой люд принимать станет. Токмо где «никкель» взять прикажешь? Если у цезаря покупать начнем, то нам самим этой обманной деньги начеканить могут — всем в глотку расплавленный металл не зальешь, а ведь они монету худую у себя начнут делать и в наши земли привозить.
— Никель у нас есть, и много. На севере есть монастырь Печеньга — там искать нужно руду его, она с серебром схожа. И в тайне плавить! А людишек набрать из тех, кто «подменышу» верно служит — казнить их недолго, но зачем?! Они пусть пользу приносят до самой смерти, трудятся на благо державы — кормить до пуза будем, чай не Петербург на болоте возводить, польза изрядная выйдет. И для фальшивомонетчиков простора не будет — монеты достоинством мелкие, но тяжеленькие, если их мешком поменять на серебро, то подозрение сразу у твоих приказных появится. Тогда сам спрос сделаешь — откуда у них столько мельхиора…
Договорить Алексей не успел, в дверь вначале постучали, и на пороге появился рында. Громко доложил:
— Там конь твой пришел, государь. А с ним сотник с черкасами да твой советник Кикин, что от смерти спаслись!
— В сих воровских предприятиях моего брата участия принимать мы с тобой, Виллим, не будем! Ибо всем семейством на плаху возляжем, и за кого?! За «подменного царька», дикого и злобного нравом своим, европейскую одежду напялившего, но так татарином и оставшегося по своей натуре. Зачем выступать за того, кто к нам рачения не имел, кто мою жену, твою сестру, да и тебя самого, кнутом приказал выдрать!
Генерал Федор Балк, как всякий немец, родившийся в Московии, уже давно считал ее своей родиной, а потому реагировал на проблемы чисто по-русски. А ситуация сложилась паршивая — его младший брат в тайне перешел снова на сторону царя Петра, отказавшись от присяги молодому монарху Алексею Петровичу.
