Я долго разглядывала книжки, выбирала, смаковала, а потом еще таскалась по центру, забрела в какую-то картинную галерею, где было представлено современное искусство. С искусством ничего не вышло, ибо никто и никогда не убедит меня в том, что неровно нарисованные карандашом на белом листе бумаги параллельные линии на самом деле есть «Покровская церковь над рекой Чайкой в зимний вечер»!
Но даже это не испортило мне настроения!…
Тут вдруг выяснилось, что день давно перевалил за вторую половину, а мне никто не звонит. Никаких истерик по поводу того, что к завтрашнему дню необходимо собрать гербарий, а также указаний, чего именно хочется на ужин.
А ты вообще помнишь, что я в Питере?… Черт, нет, забыл!…
Я остановилась посреди Невского проспекта, выудила телефон и нажала кнопку. Со всех сторон меня толкали, и дождь припустил, но я стояла.
«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны…»
Я набрала еще раз и опять прослушала про аппарат.
Но так не бывает!… Телефон у него включен всегда. У нас дети, родители, соседи - однажды мы забыли запереть дверь, собака вышла на площадку и улеглась караулить, и никто не мог войти, и мы мчались с дачи, чтоб забрать собаку, и всю дорогу выясняли, кто, черт побери, не запер эту проклятую дверь и кто, черт побери, не проверил, заперта она или нет… В общем, телефон он не выключает никогда!…
Я опять набрала, и опять никакого толку! И тогда я решила, что, должно быть, деньги кончились, а он, ежу ясно, про это позабыл, вот абонент и не отвечает! Нужно заплатить.
Железный ящик, принимающий деньги, оказался в ближайшем магазине, но в него уже пихал купюры какой-то дядька, и мне пришлось ждать. Автомат зудел, пищал, выплевывал бумажки, дядька подхватывал и пихал обратно. В общем, было ясно, что это надолго, и я отошла в угол, где тихо возилась какая-то барышня, торговавшая «цветочными композициями» и сувенирами.
Сердце у меня колотилось, и спине было мокро.
Дело в том, что когда-то, давным-давно, так уже было - я звонила, а он не отвечал. Я долго звонила, а он все не отвечал и не отвечал. Я рассматривала сувениры и неотвязно, тяжело думала, как все было тогда.
Мы ссорились ужасно, как не ссорились ни до, ни после. Мы на самом деле больше не хотели слышать и понимать друг друга, а это почти невозможно вынести, особенно когда уверен, что второй - всегда, по определению, от начала и до конца мира! - на твоей стороне. Мы перепутали все стороны, как в пургу, когда стоит на секунду закрыть глаза, и ты уже не знаешь, куда идти, и замерзаешь в двух шагах от собственного дома. Просто потому, что не знаешь, где именно дом!…
Мы ссорились, и я удалилась в пансионат, потому что не могла его видеть, и присутствия рядом выносить не могла, и разбираться ни в чем не могла, устала.
Оттуда я ему позвонила, и телефон у него не работал.
Не знаю, почему я тогда так перепугалась, до слез, до истерики. Должно быть, потому, что со всей силой своего недюжинного воображения представила, что теперь так будет всегда - я буду звонить, и его телефон будет «вне зоны», и я даже никогда не смогу сказать ему, какое он чудовище и как я его люблю!…
Должно быть, я набрала номер раз тридцать подряд, а он все не отвечал, и я поняла, что жизнь моя кончилась - здесь и сейчас, в этом чертовом пансионате, куда я удалилась, чтобы пострадать как следует, и наказать его, и…
И тут он перезвонил.
Я трогала сувениры в цветочной лавочке, посматривала на дядьку возле автомата, который все не уходил, и вспоминала.
Он тогда испуганным голосом спросил, что случилось. А я голосом трагическим спросила, почему у него выключен телефон.
Тогда он шумно, как слон, выдохнул и объявил, что телефон не выключен, а просто он с тестем в подполе клал кирпичи. А телефон, стало быть, в подполе не принимает. Сигнал слаб.
На заднем плане тесть, то есть мой папа, голосом громовым отдавал какие-то указания. Он в драму всей нашей жизни посвящен не был и не желал посвящаться.
Как я потом неслась домой!… Как пихала вещи в сумку, как ждала машину, которая должна была довезти меня «в город», как подгоняла водителя - быстрей, быстрей!…
И все обошлось.
«Слон карманный» прочитала я на этикетке и вдруг как будто проснулась. «Карманный слон» представлял собой игрушку с ладонь величиной. Он был сшит из плюша, и у него были бусинки-глаза, смешной хобот, и голова болталась, как будто кивала.
Дядька ушел, я подскочила к автомату и стала бестолково пихать в него деньги, автомат зудел и плевался, но я все совала и совала, и в конце концов засунула довольно много, а потом еще выжидала время, когда «платеж пройдет», перебирая разнообразных слонов.
И вдруг он позвонил, очень недовольный.
- Зачем ты мне опять положила кучу денег?! Сто раз тебя просил - не клади, не клади! Я не люблю, когда у меня на телефоне…
- Он у тебя не работал! - пискнула я.
Я сообщила ему, что он бесчувственный и разговаривать с ним совершенно невозможно, а также, что я завтра приеду. Он сказал:
- Наконец-то!
- И давай в следующий раз поедем в Питер вместе.
Он ответил:
- Давай!
И я пошла и купила слона карманного.
Они добрые, сильные и выносливые, и очень страшные, если их разозлить как следует. Они топают, фыркают, все роняют, и тонкости им неведомы.
Но когда каждое утро по моей спальне ходит слон, я точно знаю - все хорошо.
Нужно обладать определенной смелостью, чтобы иметь в лучших подругах профессиональную модель. По крайней мере, Кате Брусницыной нравилось думать о себе, что она смелая. У нее самой внешность была вовсе не модельная, а совсем даже обычная. Среднего роста, с ничем не примечательной фигурой и простеньким, хоть и милым личиком, живым и выразительным благодаря большим ясным глазам.
Волосы русые, прямые, спускающиеся ниже лопаток, не отличающиеся буйством кудрей, но довольно густые и блестящие. Это бабушка еще в детстве приучила Катю мыть их яичным желтком, и привычке Катя не изменяла даже сейчас, когда шампуней и кондиционеров в магазинах стало столько, что глаза разбегались. Одевалась она тоже простенько, поскольку зарплата медсестры с такими понятиями, как «имидж» и «стиль», не сочеталась. Джинсы, футболка летом, свитерок зимой, куртка практичная и немаркая, обязательно с капюшоном, яркий шарф, подаренный подругой Миленой, про который та говорила, что он - «акцент».
