– Иди-т-ко сюда, – таинственно манит его дворник, – смотри-кось, чьих это рук дело?
Безменов смотрит по направлению корявого пальца дворника: за трехэтажным зданием кренится купол сутулой и в землю вросшей церковки.
– Ну? – спрашивает Безменов, ничего особенного не замечая. – Церковка, как церковка, давно на дрова пора. Больше никуда не годится…
– Разуй глаза-то, – советует дворник. – Симпола-то рабства и невежества, чай, нету? Гляди!..
– И то – нет креста…
– Ну вот то-то, – дворник удовлетворяется сказанным и, ухмыляясь, идет по своим делам. Пройдя двор, он снова оборачивается:
– В народе бают: сами долгогривые симпол-то ночью сняли, чтобы потом обновление устроить…
Иван совсем другое думает: нет ли связи с балконной дверью?
– Надо исследовать, – говорит он себе. – Вечером залезу на купол, если креста не найду…
Задумчиво поднимается к себе – наверх.
В газете, полученной от Карпа, в отделе хроники, бросается в глаза жирный заголовок:
Читает и еле справляется с бурным приливом волнения:
В последнее время в Москве стали совершаться необыкновенные и по технике и по результатам кражи. Некоторые из них отдают простым ребяческим озорством, другие пахнут миллиардами, но все они объединяются однообразием воровской техники. Последняя весьма проста, и в то же время до сих пор не разгадано то орудие, при помощи которого вор одинаково легко режет и стекло, и камень, и дерево, и металл, и… человека. Целый ряд случаев прошел перед нашими глазами……………………
Вор замечательно ровным четырехугольником вырезает в зеркальных витринах стекла, в каменных стенах – целые плиты, режет железо, сталь, несгораемые шкафы… Кражи заключаются в случаях от пары лакированных ботинок и коробки конфект до сотен червонцев и ценных бумаг…………………………………………………………………………
В двух случаях было совершено зверское убийство, рассечен пополам человек – случайный прохожий, и хозяин магазина, найденный просверленным каким-то оружием насквозь на уровне сердца…………………………………………………
Несомненно, что все кражи и убийства совершались одним лицом……………………………………………………………………
Приняты все меры………………………………………………………
– Приняты все меры, – машинально повторяет Иван, – а я приму дополнительные. – И его серой стали глаза становятся вдруг снова острыми, как лезвие хевсурского кинжала.
Он снова исследует осколки стекла. Потом, став спиной к разбитой балконной двери, мысленно представляет себе за домом местоположение купола церкви.
– Купол должен находиться на уровне второго этажа. Так. Проведем линию от двери к куполу, к основанию креста. Так. Линия проходит около чернильного пятна на стене – в аршине над полом. Так. Исследуем стену…
Теперь он прибегает к помощи лупы и… сразу же открывает в гладкой стене горизонтальную – шириной сантиметра в три – скважину. Скважина, несомненно, идет через всю стену наискось.
Иван хватает фуражку и летит в соседнюю квартиру.
Медная табличка:
АММОНИТ ПЛИОЦЕНОВИЧ ТРИЦЕРАТОПС.
Готовит во все ВУЗы.
Все языки.
Днем от 8 утра до 12-ти часов, вечером от 5 до 8 часов вечера.
– Черт, не знал, что со мной рядом такая птица живет!.. По-видимому, иностранец…
Звонит. Женщина с засученными рукавами, с подоткнутой юбкой. В одной руке – грязная тряпка, другой, растопыренной, при помощи большого пальца сомнительной чистоты приводит в порядок растрепавшиеся пряди волос.
– Вам чевой-то?
– Мне бы, – говорит рабфаковец и читает по табличке: – Аммонита Плиоценовича… можно видеть?..
Женщина безмолвно сторонится, окидывает его с ног до головы любопытным взглядом спереди и потом, когда он проходит, то же проделывает с задним его фасадом. В довершение всего она бросает ему под ноги грязную тряпку и переходит на «ты»:
– Вот накось ноги вытри… Мою я полы-то сегодня…
Рабфаковец имеет уважение к чужому труду и беспрекословно повинуется.
– Посиди-ка здесь, – говорит женщина и скрывается во внутренних дверях.
Минуты через две выходит человек, – средних лет; лицо до глаз – покрыто колючей рыжей бородой, кругленький носик торчит чуждым элементом из щетины, глаза – неспокойные – глубоко запрятаны в орбитах.
«Настоящая горилла», – отмечает Иван про себя и представляется, принимая глуповатый, как у обывателя, вид:
– Ваш сосед, через стену живу…
Горилла издает нутряной гортанный звук, словно сам себе в глотку плюет, потом мурлыкает, как сытая пантера.
– Очень приятно. Чем могу служить?
– Видите ли, – начинает рабфаковец робко и с запуганным видом, – я этой ночью, не знаю, как вы, был встревожен подземными толчками…
– Толчками?.. Продолжайте…
– Да, толчками… Вы не слыхали разве?
– Продолжайте, продолжайте…
– У меня в квартире стена дала трещину и лопнуло стекло балконной двери.
– О?..
– Да-да… И мне хотелось бы для успокоения себя и всех жильцов проверить, насколько крепок наш общий дом. Выдержит ли он в случае повторения подземных ударов?..
– О?.. Которая стена у вас подкузьмила? – Горилла как будто начинает беспокоиться не на шутку. Иван с тем же обескураженным, робким видом зорко, исподтишка наблюдает за ним.
– Стена, смежная с вашей квартирой.
– О! Пойдемте – посмотрите…
– Ноги, ноги вытирайте… – доходит откуда-то озабоченный голос женщины.
– Вот ваша стена, – указывает горилла, вводя посетителя в зал.
Тот незаметно бросает взгляд через окно, вниз, на обескрестенный купол – купол находится саженях в пяти на уровне второго этажа, за ним через двор кособочится домик в три окошечка.
В стене – скважина, но рабфаковец не считает нужным сообщить о ней. Он начинает искать чего-то на полу.
…Мягко, по-кошачьи ступая, горилла вдруг скользит в соседнюю комнату и плотно притворяет за собой дверь.
Сыщик-любитель оставляет пол – он и здесь нашел, что искал, – становится самим собой. Говорит себе:
«Ванька, поведение орангутанга подозрительно, прими меры – не вляпаться бы…»
В соседней комнате – звонок телефона. Вызов придушенным голосом. Ничего не разберешь.
Не уступая хозяину в мягкости походки, Иван тоже скользит к двери, склоняется к замку ухом.
Через отверстие замка еле слышно, но слышно:
– Александр Петрович?.. Да-да, я, Трицератопс… Советский зверь напал на чей-то след… что?.. Мой сосед рабфаковец… у меня в квартире… Да-да… Чего-то ищет… Орудует лупой… Ну, всего… Что?.. Хорошо.
Рабфаковец снова на полу. При входе Трицератопса поднимается с улыбкой смущения:
– Извините, напрасно вас побеспокоил. Ничего не нашел… Очевидно, моя стена давно имела трещину, а я только сегодня ее заметил…
Горилла опять делает внутренний плевок и мурлычет:
– Ничего, ничего, пожалуйста… я очень рад услужить соседу. Однако, должен вас заверить: в Московской области землетрясений не бывает. Кроме того, я только что звонил на метеорологическую станцию, она никаких ударов в эту ночь не отметила…
«Знаю, на какую станцию ты звонил», – думает Иван, а говорит с дурашливым видом:
– Да?.. Неужели?.. Вы меня успокоили… Знаете, я так боюсь землетрясений… С тех пор, как пережил одно, в Туркестане… это ужасно…
С поклонами оставляет гориллу.
Во втором этаже живет Маруся, тов. Синицына. Во всей квартире никого, кроме нее, не оказалось. Все разошлись, – кто на базар, кто куда. Синицына зубрит: «Атомы, электроны и мировой эфир». Рабфаковец быстро осматривает комнаты, выходящие окнами на церковный двор. В средней, что под горилловской залой, замечает на потолке свежее углубление в виде узкой полоски сантиметра в три. Единственное окно в комнате разбито и заклеено бумагой. Линия, мысленно проведенная от трещины в потолке к изъяну в стекле, идет дальше поверх церковного купола и кончается в окне дьяконского домика…
– У твоей хозяйки есть бинокль? – спрашивает Иван затаившую дыхание Синицыну.
– Сейчас принесу…
Окно дьяконского домика настежь открыто. В бинокль, как на ладони…
Стол. На столе самовар – пыхтит, плюется. Сквозь кружевной занавес радостное солнце зайчиков пускает по белой скатерти, по сдобным пышкам. В кресле – дьякон щурится, благодушествует: откусит пышки, сладким чаем с молоком запьет, в газетину уставится жующим ртом, брюшным смешком закатывается…
Иван разочарован… Маруся смеется:
– С ветряными мельницами борешься, борец со случаем?..
Насмешливый вопрос отскакивает от тяжелого, вперед выдвинутого подбородка, от стальной брони глаз, за которой бьется, оформляется упорная мысль.
– Случай?.. Да, может быть, случай. Надо все предусмотреть, надо и за гориллой и за дьяконом хорошо следить… Синицына! К тебе просьба: пока я кое-куда схожу, следи за дьяконским домиком, ладно?..
– Ладно, – говорит Синицына. – Контрик?..
– Хуже, может быть… – Он круто поворачивается и решительным шагом идет к выходу. На минутку забегает к себе. Берет револьвер, нож, круглое вогнутое зеркальце. Рассуждает так:
– Если «горилла» счел нужным немедленно сообщить обо мне по телефону, значит, дело серьезное, значит, за мной будет слежка. Если я в этом ошибаюсь, то имя мне не Иван Безменов, а растяпа.
Идет крупно-размашисто, не оглядывается, не оборачивается, но закутанное в платок и зажатое в кулаке зеркальце то и дело подносит к глазам, будто платком трет засорившийся глаз. Вогнутые стенки зеркальца забирают в себя все, что остается позади.
Через пару минут судорогой смеха дергаются скулы: сзади неотступно плетется подозрительная личность, одетая в серое…
Иван идет быстрее – личность ускоряет шаг. Иван останавливается, подтягивает сапог, – останавливается у витрин, у выставок и серая личность.
Угол. Поворот направо. Через пять домов – ГПУ. Иван прыгает в первую попавшуюся калитку и… натыкается на человека.
– Вы кто?.. – спрашивает у него строго и одновременно показывает билет, где буквы «ГПУ» четко бросаются в глаза.
– Здешний житель-с… обыватель-с…
– Вот что, гражданин. Сейчас мимо пройдет человек, одетый в серое, спросит у вас про меня. Скажите ему, что я миновал ГПУ и повернул за угол. Хорошо?
– Д-да…
Обыватель вылезает на улицу, неверными руками пытается свернуть папироску. Иван – глазом в трещину ворот. В поле зрения появляется одетый в серое; это средних лет субъект, с широкой черной бородой, небрежно – под мужика – подстриженной. Беспокойный взгляд юлит по сторонам, задерживается на обывателе.
– Скажите, гражданин, не проходил ли здесь юноша высокого роста в сапогах и картузе?
– Д-да, он прошел…
– Куда он прошел, будьте любезны?..
– Он прошел мимо Чеки и повернул за угол…
– Направо или налево?
– Н-не знаю… он мне этого не сказал…
«Дурак! – стискивает зубы Иван, подавляя смех. – Вот он, проклятый случай!»
Чернобородый вонзает взгляд в несчастного обывателя:
– Он с вами беседовал?
– Д-да… то есть нет, нет!..
Иван выскакивает на улицу, левая рука на всякий случай в кармане, правая свободна, но напряжена:
– В чем дело, гражданин?.. Вы хотите меня видеть?
Чернобородый теряется только на одну секунду, во вторую – белый оскал зубов приятно сверкает на черном фоне бороды.
– А… Вы здесь?!.. Вот я поднял ваш бумажник, – вы обронили…
– Бумажник не мой, – строго говорит Иван, – я никогда не роняю своих вещей.
– Тогда извините, – бормочет чернобородый и поворачивает назад.
– Подождите, гражданин.
«Гражданин» резко оборачивается лицом, и… в руке – револьвер.
«Борец со случаем», не дожидаясь выстрела, валится на землю. Падая, не забывает могучим кулаком проехаться по коленям противника…
Выстрел… Пуля обжигает спину… Одновременно чернобородый с контуженными суставами шлепается рядом. Пружиной развернувшийся, Иван мигом седлает его.
Начальник Секретно-Оперативной части ГПУ – Начсоч – товарищ Васильев, встречая Безменова, довольно потирает руки:
– Ну-ну, садись, друже, что новенького принес?
Безменов улыбается:
– Кажется, я напал на след крупного зверя.
– Ну-ну, рассказывай…
– Подожди. Сначала надо допросить этого, чернобородого…
– Пробовали, пробовали – отказывается отвечать…
– А что нашли при обыске?
– Почти ничего: пустой бумажник, совершенно новую записную книжку и револьвер.
– Все равно. Давай его сюда.
Васильев звонит:
– Приведите арестованного.
Пока исполняется это приказание, Безменов рассказывает о своих наблюдениях, но о дьяконском домике, о загадочных скважинах, о кресте ничего не говорит. Рано. Можно вляпаться в смешное.
– Как фамилия этой гориллы? – спрашивает Васильев.
Безменов достает записную книжку:
– Имя и фамилию натощак не выговоришь, я записал… Аммонит Плиоценович Трицератопс.
– Бывший эсер, – справляется Васильев в толстой книге, – состоит на подозрении, по профессии геолог и антиквар. 45-ти лет. Холост. Однажды был арестован, но выпущен за недостатком улик.
Вводят чернобородого.
– Ваша фамилия, любезный гражданин? – спрашивает его Безменов.
– Я отвечать не буду.
– Но, может быть, вы скажете, какие мотивы заставили вас следить за мной?
Молчание. Лишь глаза горят ненавистью, более чем красноречивой.
Безменов подходит к нему вплотную, просит показать руки, внимательно рассматривает их, почти изучает. Смотрит одежду, скоблит ножом, нюхает – ходит кругом странно напряженный, с окаменевшим лицом, – лишь ноздри дрожат: можно подумать, что он ворожит или совершает гипнотические пассы. Каждая деталь одежды подвергается кропотливому осмотру, ощупыванию, изучению.
– Вы не курите? – спрашивает вдруг.
– Курю, – вздрагивает арестованный, бледнеет и заливается краской.
Безменов просит его открыть рот.
– Неправда, – говорит он через минуту. – Вы не курите.
К арестованному по индукции переходит напряженность Безменова, но напряженность другого сорта: страх, почти животный, мучительная боязнь быть разоблаченным. Этот мощный юноша, с серыми острыми глазами, с походкой эластичной и твердой, кажется ему сверхъестественным существом, демоном-чародеем, исчадием большевистского ада.
