Как и у всякого другого homo, мозги данного типа свидетельствуют о полной зависимости «умственной работы» и «бессмертной души» от состояния кишечника, ритма кроветворения, работы мышц и т.д.
Наши голубчики так же физиологичны, как и их поклонники. Соответственно, их сознание может быть легко изменено любой галлюциногенной дрянью. А также алкоголем, мухоморами и марихуаной.
Их мозг беззащитен перед хлорпромазином, скоростными аттракционами, болью и ритмичной музыкой.
А уж диацетилморфин вообще может вить веревки из наших героев, меняя их поведение самым скандальным образом.
Наркотический дебош в исполнении Иисуса или Сатаны, конечно, смотрелся бы эффектно.
Но! Это уже лирика. Мы опять отвлеклись.
Итак.
Нет никаких сомнений — наполнители этих двух черепов имеют эволюционно животное происхождение.
Иными словами, в голове у Иисуса мы обнаружили… мозг того, кто его придумал.
Как и у Сатаны.
Увы и ах.
Что могло бы убедить в ином?
Какие качества заставили бы нас внести коррективы в полушария этих ребят?
Ничего особенного. Достаточно было бы одного маленького чуда.
Но не из «супового набора» мифологии, а чуда несомненного, которое оспорить было бы невозможно.
Для изменения конфигурации их мозга требуется хоть что-нибудь, абсолютно неуязвимое для скепсиса. Равно убедительное как для мистика, так и для циника.
Например, демонстрация способности гулять сквозь время и в I веке иметь те знания о человеке и вселенной, которые появились только в XX.
Иисусу не обязательно шпарить наизусть волновое уравнение Шредингера.
Годится любой пустяк.
К примеру, газовая зажигалка. Или химчисточная бирка, забытая на хитоне.
Даже намек на любую из этих штук позволил бы рассмотреть рогатого и распятого, как носителей сверхъестественных свойств.
Но и этого нет.
Из рамок знаний своего времени никто из них не вышел.
На всех приключениях Иисуса стоит скучный штамп: придумано человеком 2-3 века н.э.
Ладно, Иисус с его раввинским занудством. Но даже любознательный прохиндей Сатана как «родился» в карцере архаичных понятий, так в нем и прожил до угасания своего образа.
Квантовую механику в XIII веке не открывал, обратную сторону Луны не описывал, антибиотик из кармана не доставал. Да и карманов-то не имел.
Грустное зрелище.
Но ничего сенсационного.
Все объяснимо.
Выдумывая очередного бога или демона, человек мог слепить его образ только из своих собственных представлений. А они на тот момент были весьма убогими.
Так что бессмысленно искать в Иисусе или Сатане не только сверхъестественную составляющую, но и что-либо универсальное, равно пригодное для всех эпох.
М-да. Печально.
Но мы не торопимся захлопывать крышки их черепов и возвращать на место кожные лоскуты.
Эти ребята нам еще могут пригодиться. Пусть полежат и проветрят головы.
Банальность извилин нашей парочки бесповоротно хоронит надежды на тайну и «душу».
Этого добра и не жалко.
Плохо другое.
Дьявол и его оппонент были последним шансом уклониться от написания этого трактата.
Зачем он нужен, если есть крепкая, уважаемая доктрина, которая все объясняет?
Согласно ей — гениальность имеет сверхъестественное происхождение. И она не расковырябельна скальпелем.
Нечего в нее и лезть с детерминизмом и физиологией.
Как и в сам мозг.
Согласно этой доктрине, беспроводной Иисус просто принимает вайфай небесный.
Приемником, в принципе, может служить любая часть его тела. Не обязательно мозг.
Такая же история с Сатаной.
Оба могут раздать этот вайфай по своему усмотрению.
В награду либо за очень плохое, либо за очень хорошее поведение.
Благодаря этой практике и функционировали такие устройства, как «Л.Д. ВИНЧИ», «И. Кант», «И. Бах», etc.
На гениальности можно было бы поставить печать «ignoramus et ignorabimus» (не знаем и не узнаем) и успокоиться.
Но нет же!
Простое вскрытие черепов самых матерых «гениев» похоронило надежду соскочить с этой темы.
Все оказалось очень даже «расковырябельно». И эволюционный путь «гениальности» вычислить придется. Как и ее подлинную природу.
Это муторно, но не сложно.
Удивительно, почему еще никто этого не сделал?
Только потому, что данным вопросом некому заниматься. Науке, разумеется, он не по зубам.
Конечно, она могла бы подбросить новые вводные. Но даже простая добыча фактов по теме приостановлена. «Рудники» выработаны. Основная фактура извлечена и пущена по рукам. А научные гномы выродились и стали совсем малютками.
Три дисциплины, питающие нашу тему, т.е. антропология, палеоантропология и физиология мозга вышли из моды еще в 70-х годах ХХ столетия. Как и полагается, их сдали в академический утиль.
Конечно, кто-то в них еще скребется, но без «огонька» и всякого результата. Что не удивительно. Ведь годы труда тут вознаграждаются только аноректальным геморроем.
Глава II
ПОЖАР В ТЕАТРЕ УСЛОВНЫХ РЕФЛЕКСОВ
Итак.
Гениальность, как была не научным понятием, так им и остается.
Именно по этой причине ее корректного определения не существует. Как и строгих критериев.
Гениальность — скандальная и скользкая категория. Истинный тверк мозга.
Пользуясь широтой этого термина, пантеон гениев человечества переполнен поющим и кривляющимся сбродом. От генералов до композиторов. Они считаются гениями и образуют касту существ, успешность которых не имеет рационального объяснения.
Роль этого сброда в культуре человечества чрезвычайно важна.
Во-первых, гении своими симфониями и формулами повышают общий престиж рода homo. Точно так же, как пуделя-медалисты поднимают авторитет всей своей породы.
Самый шелудивый песик всегда может кивнуть на сверкающие пуделиные ордена. И дать понять, что по праву рождения и он имеет к ним прямое отношение.
Такая же история и с людьми.
Благодаря наличию гениев самые беспросветные тупицы утешаются тем, что принадлежат к умнейшим существам.
Помимо всего прочего, в слове «гениальность» зашифрована и дерзкая мечта: когда-нибудь свернуть шею дарвинизму и аннулировать тот приговор, что вынесен человеку теорией эволюции.
(Будем откровенны: нет теории, которую человечество ненавидело бы сильнее, чем творение Ч. Р. Дарвина.)
Со скрипом и бесконечными оговорками homo согласился на признание своей животной родословной. Но при этом он никак не может смириться с тем, что и его мозг имеет такую же неаппетитную историю, как и весь остальной организм.
А гении, самим фактом своего существования, позволяют жить грезам о еще не открытых «тайнах разума», о том, что все «не так просто», как это очертили Чарльз Роберт Дарвин и Иван Петрович Павлов.
В культуре «гении» играют ту же роль, что в религии исполняют святые. Они — позвонки той хребтины, что позволяет мифу о человеке сохранять величавую осанку.
Для множества людей гениальность — это очень важная и болезненная тема, позволяющая сохранять веру в человека и его высочайшее предназначение. А также в «личность» и «индивидуальность».
Гениальность лучше бы не трогать холодным скальпелем.
Но! Наличие «неведомых свойств» ставит под сомнение представление о происхождении и развитии мозга человека.
А вот это обстоятельство, увы, отменяет всякую деликатность в отношении данного вопроса.
Как узнать природу явления?
Для этого надо, в первую очередь, вычислить его происхождение.
Это элементарно.
От конечного результата надо просто спуститься вниз по цепочке эволюционных событий до самого «анцестрального» зернышка, из которого все и выросло. Оно есть всегда.
Приведу самый простой пример.
Выясняя происхождение «Боинга» 737, мы просто включаем обратный отсчет тех открытий и изобретений, которые привели к сегодняшней кондиции самолета.
Начинаем спуск. Разумеется, пропускаем все штатные модели самолетов до трипланов начала XX века и паролётов Уилкинса ХIX-го.
Доберемся до орнитоптеров Буратини XVII-го столетия.
От них закономерно спустимся еще ниже, к ноголётам эпохи Возрождения, а потом и к махолётам короля Бладуда.
Ещё чуть ниже обнаружится Архит Тарентский с его ручными леталками.
А совсем глубоко забурившись в века, мы, наконец, упремся в набор рваных кож и палок на трупе первого безумца, решившего помахать крыльями над пропастью.
Строго говоря, и этот безызвестный мертвец не будет той самой анцестральной точкой.
Он — лишь нижний рубеж человеческих попыток. Всего лишь прадедушка Боинга. Но никак не первопричина самолета.
Настоящая же точка начала родословной лайнера находится значительно ниже по временной шкале.
Так что дальнейший спуск пойдет по перьевым и кожистым крыльям птиц, птерозавров и летучих мышек.
Затем по перепонкам летающих лягушек и прозрачному хитину меганевр.
Потом — по плавниковым расширениям рыб. За рыбами спуск уйдет в глубины первичного океана, пока не упрется в истинный, весьма неожиданный прообраз.
К счастью, свою эволюцию имеет все без исключения. Как на планете, так и во вселенной.
И все имеет вычисляемую анцестральную точку.
Такая же история с гениальностью.
Ее штаб-квартирой, несомненно, является головной мозг.
В этом легко убедиться, просто пошалив обычным миксером в извилинах, например, сэра Исаака Ньютона.
Миксер может за пять минут переделать его в обычного идиота.
Уважаемого Исаака больше никогда не будут волновать ни гравитации, ни аберрации.
Но!
Это будет эффектный, но бессмысленный эксперимент.
Конечно, мы получим некоторое количество мозгового мусса.
Но этот деликатес не ответит на наш главный вопрос: гениальность была порождением этих извилин или их случайной гостьей?
Бывает ли особенный мозг, потенциал которого существенно сильнее, чем у других особей homo?
Для того чтобы решить эти загадки, для начала следует разобраться с тем, что такое мозг.
После этого можно будет начать спуск по вехам его эволюционной биографии.
Глава III
ЗАДНИЦА-2
Первые анатомы называли полушария мозга совсем даже не «гемисферами», как это принято с XVII столетия по настоящее время, т.е. не полушариями.
Гален, Герофил и Эразистрат именовали их «клюнибусами».
То есть ягодицами.
Обнаженный мозг напомнил античным живорезам старую морщинистую задницу.
Вероятно, ассоциация возникла из-за прямого разрезика, который делит этот почтенный орган на половинки.
Так или иначе, но самое первое впечатление оказалось и самым верным.
Только имея в голове задницу-2 можно было нажить такую неаппетитную историю и получить столь жалкие (на данный момент) результаты развития вида.
Марсоход и БАК, конечно, милые штучки. Но являются ли они лицом людской цивилизации?
Безусловно, нет. Это лишь вишенки на большом торте из Освенцимов и сериалов.
Наши марсоходные вишенки можно положить на его глупую глазурь, а можно и снять. Торт этого даже не заметит.
Да, сам человек пребывает в полном восторге от собственных достижений. (Они представляются ему грандиозными).
Homo восхищается своим мозгом, гордится мумиями, ракетами и газировкой. Он уверен в наличии «внутреннего космоса», «души» и уникальности каждого человека.
Конечно, он мастерски обманут. И это не удивительно.
Примерно 5200 лет назад в Междуречье запустилась хронология цивилизации. Одновременно с ней включился и генератор мифа о «тайне» человека.
Генератор тарахтит до сих пор, непрерывно обновляя галиматью шумерских графоманов.
В сказании о Гильгамеше, в самом первом опусе человечества, разумеется, рулили демоны и владыки, но и высшее предназначение homo тоже прощупывалось.
Откуда вообще взялась эта первичная, шумеро-аккадская ахинея?
Поясню.
Изумления появились задолго до клинописи Междуречья. В лесах, саваннах и пещерах. Всюду, где шныряли первичные стаи людей.
Землетрясения, сели, эхо, оползни, гейзеры, обычные и шаровые молнии, внезапные удачи и трагические случайности совсем игнорировать было сложно. Они озадачивали даже homo.
Сильно удивляться он еще не умел, но некоторые недоумения возникали. Их надо было хоть как-то, но удовлетворять.
Предложить их правильные объяснения мозг, разумеется, не мог и, по своему обыкновению, плодил забористые химеры. Те скапливались и зудели в первобытных черепах.
Вопросы и ответы такого же качества, вероятно, возникают даже у гиппопотамов. Но те не имеют возможности их обсудить и передать свои понимания детям.
А хомо уже мог. Ведь как только речь закрепилась в обиходе — ей тут же нашли самое извращенное применение.
Естественное слабоумие людей того времени и не могло не породить богов.
А также наборы тех нелепых представлений, которые всегда идут с богами в комплекте.
В этом не было бы ничего страшного. Но, увы, существует закон «занятого места», когда пришедший первым, остается вечным хозяином.
Так и получилось. И с богами, и с рабами, и с храмами.
Так что нет ничего удивительного в том, что 99,9% отпущенного ему времени, род homo потратил не на развитие, а на бесконечное скитание от одного бога к другому, на массовые убийства и культовые практики.
Это случилось именно потому, что Шумерам досталось наследство в виде чисто пещерных представлений о реальности.
Именно из них они и слепили первый образ мира. А царапая палочками по глине, к сожалению, нашли способ его записать.
Напомню, это было до всякой науки. Поэтому образ получился концентратом удивительной идиотии. Но, не имея конкурентов, он прижился и стал основой общечеловеческих ценностей.
За следующие 5000 лет полчища гуманитариев в тогах, жабо и бейсболках довели клинописные бредни до совершенства.
Появились тысячи романов, поэм и сериалов. Высеклись саркофаги, нарисовались картины, изваялись статуи, распялись боги.
Мастерство золочения первобытной глупости достигло совершенства.
Украсившись рифмами и самоцветами, глупость стала называться культурой и приобрела статус невероятно важного явления.
Культура, в общем и целом, сохранила черты шумерской галиматьи, но повысила ее наркотичность.
И повышает регулярно, ибо то, что сладко туманило мозги XII века, плохо работает в XXI.
Что такое культура?
Несомненно, просто в силу своего происхождения, это ложь как о человеке, так и мире.
Это и отличный способ достигнуть легкого, но пронзительного ИСС, т.е. измененного состояния сознания.
Принцип действия культуры неизменен, но упаковка и концентрация могут варьироваться.
Даже однократная доза этого галлюциногена, сделанного из истории, религии и искусства, позволяет любому homo ощутить свою персональную значимость.
А также тот факт, что в его мозге квартирует «внутренний космос», «душа» и другие загадочные аксессуары.
Культура льстит. Она рисует человека, как сложное существо, имеющее иррациональное и несколько сверхъестественное происхождение, обладающее некой «личностью» и абсолютной индивидуальностью.
К сожалению, ничто из этого не является правдой.
Да.
К счастью, существует и вытрезвитель. Ведь усилия 125 зануд не пропали даром.
Там, где начинаются знания о мозге, заканчивается власть искусства, религии и истории.
С богов и героев облезает позолота. Рушится навязанное культурой самодовольство.
Обнажаются подлинные корни рода человеческого. А также факт отсутствия как «тайны», так и «исключительности».
Да, изучение человека обязывает изучать и его культуру. Но делать это следует так же хладнокровно и отстраненно, как врач делает анализ кала. Смысл, несомненно, есть. Ведь выделяемое всегда правдивее выделителя. Тут самое главное — не увлечься запахом
изучаемого субстрата и не «подсесть» на него.
Глава IV
ДЕТИ УЖАСА, ВНУКИ КОШМАРА
Представим себе виварий, где в лабиринтах клеток, террариумов и аквариумов томятся все виды животных Земли. От бурозубок до синих китов.
Все они несчастны и все обречены на убой. Все всхлипывают, воют, жалобно пыхтят. Все просятся «на ручки».
У вас есть право спасти только одно существо, став навеки его опекуном.
Необходимо сделать выбор. Он не прост.
Разумеется, кобра, крокодил или тигр будут не самыми удобными питомцами. Это бесспорно.
Все твари Земли в той или иной степени опасны.
Но все же самым худшим выбором будет homo.
Так что смело идите мимо клетки с человеком. Даже не поворачивая головы в ту сторону. И не реагируя на жалобные крики.
Да, кобра и крокодил могут убить и сожрать благодетеля.
Но то же самое может сделать и человек.
Однако кобра не настрочит на своего спасителя донос. А крокодил не впишет свое имя в завещание.
Следует понимать, что 99,8 % реальной истории человека пришлось на т.н. плейстоценовую эпоху, начавшуюся 2,5 миллиона лет назад и завершившуюся совсем недавно.
Именно плейстоцен и воспитал homo. Он же наделил его базовыми качествами: лживостью, конфликтностью, истеричностью и вороватостью.
За пару миллионов лет этот набор свойств удалось довести до полного совершенства.
На планете нет животного, которое превосходило бы человека хоть в одном из упомянутых качеств.
Но ничто другое и не смогло бы тогда обеспечить выживание человека.
Сравнительно с другими тварями эпохи — он был драматически слаб. А наилучшим компенсатором слабости является подлость.
Эволюция грустно вздохнула, но снабдила и ею. На всякий случай отмерив раз в пять больше необходимого.
Если бы homo формировало «розовое» пространство, где живность бренчит на арфах и шлет друг другу воздушные поцелуи, он, конечно, был бы совсем другим.
Но его сотворил мир оскаленный и подлый. Непрерывно жрущий и унижающий друг друга на всех этажах биоценоза.
Шумерское время получило уже полностью готовый продукт. Что-либо менять в нем было уже поздно.
Возможно ли вычислить образ того подлинного человека, который и стал творцом цивилизации?
Легко!
Но для этого необходимо отключить культурологический пафос, снести к черту все мифы антропологов – и спокойно рассмотреть нашего стайного трупоеда, только как обычное животное.
Но!
Зайдем на вопрос несколько неожиданным образом. Так все будет гораздо понятнее.
Для начала нам понадобится кусочек пустыни Калахари, стая пятнистых гиен и умеющий свистеть наблюдатель.
(Наш наблюдатель, разумеется, абсолютно абстрактная фигура.)
В дельте реки Окованго шныряет множество гиенских банд по 20-50 особей. Там же располагаются и их лежки.
Здесь придется двумя словами обозначить главные свойства этих кошкообразных.
Начнем с главного.
Пятнистые гиены, как правило, пятнисты.
По сути, это и все, что надо о них знать.
Но есть и некоторые нюансы, которые тоже могут пригодиться для лучшего понимания не только гиенской, но и человеческой природы.
Языком общения гиен служат звуки, напоминающие хохот доброго шизофреника. А также оскалы и позы.
Впрочем, «хохот» и мимика транслируют лишь самые грубые смыслы.
Нюансы же передаются через ароматы. В районе ануса скомпонованы железы, творящие очень информативную вонь.
Просто приподняв хвостик и чуть поднатужившись, гиена набором запахов декламирует «поэму» о своих страстях и печалях.
Вонь, кстати, превосходный коммуникатор. Убедиться в этом можно на фестивале французских сыров. Сыроделы обмениваются запахами своих изделий точно так же, как гиены продуктами анальных желез. И без слов доводят друг друга до слез или хохота.
Все костедробящие гиениды адски конфликтны.
Пятнистые не исключение. Они вспыхивают и грызутся по любому поводу, но стайность вколочена в их геном. Лишившись общества, они грустят и дохнут.
Что же так связывает этих тварей?
Гиены не оригинальны.
«Клей» их социальности, в основном, сделан из похоти, злобы и страха.
Но важным фактором является и взаимная ненависть.
В этом нет ничего удивительного: чем конфликтнее животные, тем выше их потребность жить вместе.
Ведь скандальность нуждается в постоянной реализации. Тут коллектив незаменим. Только он и дает возможность полноценно и регулярно ненавидеть себе подобных.
Сближает и голод.
В тяжелые времена наличие «ближних» особенно важно, так как «ближний» — самая легкая добыча. А стая — это живой запас еды.
Конечно, собственные малыши — последний пункт в гиенском меню, но иногда дело доходит и до них.
Поясним и связующую роль похоти. По эффективности ее следует все же поставить на первое место.
Сочные вульвы «в ассортименте» — лучший социализатор. Именно их пульсация создает стаи, а очередность «присовывания» творит общественные отношения.
Так или иначе, но глупейшую необходимость болтаться по саванне в поисках «половинки» фактор стаи, в принципе, исключает.
Довольны и дамы. На них всегда нацелен десяток крепких пенисов, и вдовство превращается в мимолетную формальность.
Бесспорно, возможность «присунуть» — это прекрасная «скрепа».
Но! Не хуже разврата связует и страх.
Поодиночке гиены трусливы, а сложив свои двадцать трусостей — легко сжирают льва.
Конечно, падаль лучше. Она не лупит копытами и не огрызается. Рыться мордой в протухших кишках приятнее, чем носиться по пустыне за глупой зеброй.
Но хорошая дохлятина на дороге не валяется. Особенно в Калахари. Группировки грифов и марабу, а также полки термитов частенько осваивают ее раньше гиен.
И пятнистым приходится атаковать антилоп, жирафов, львов, etc.
Завалив добычу, гиены сразу начинают ее есть, не дожидаясь ни смерти жертвы, ни ее «последнего слова».
Да и своих раненых сородичей они никогда не бросают, а доедают на месте.
Наш наблюдатель свистит — и к нему поворачивается (примерно) двадцать гиенских рож.
В желтых пронзительных глазах нет даже намека на самую простую «мысль».
Несмотря на то, что у гиенид есть чему поучиться, никакой «рассудок» в них не просматривается. Эмоции просты. Всеми помышлениями правят голод и раздраженье.
Все объяснимо.
Пятнистые замкнуты в «пожирательно-размножительный» механизм саванны.
Их приспособленность к среде абсолютна. Поэтому нет никакой необходимости добавлять что-нибудь новенькое в их набор рефлексов. И невозможно предположить, что гиенских внуков будет волновать гравитационное линзирование или красота закатов над Окаванго.
А теперь отмотаем время на пару миллионов лет назад.
Мы на том же самом месте. Но теперь перед нам не гиениды, а ранние homo. Наши прадеды.
На тот момент — дно животного мира.
Homo — тоже падальщики. Тоже — свирепые, прожорливые и похотливые.
Все, что было сказано о гиенах, в высшей степени применимо и к ним.
Впрочем, в отличие от гиен, им досталась эпоха огромных трупов.
Мы помним, что плейстоцен был веселым и сытным временем.
Кровавый механизм отбора работал гораздо интенсивнее, чем сегодня.
Сотни пещерных львов и гомотериев ежечасно кого-нибудь рвали. Копытные пороли друг друга рогами, а хоботные затаптывали. Умирали с огоньком. Цеплятельство за жизнь было не в моде. «Эволюционный долг» еще не был пустым словом, так как мутации и перетасовки генов требовали энергичной смены поколений.
Конкуренция за падаль, конечно, была.
Но! Травоядные персонажи плейстоцена, в основном, были так велики, что без лишних скандалов делились между всеми падальщиками саванны.
К примеру, возьмем труп дейнотерия.
Этим архаичным слонишей могла одновременно угоститься тысяча мертвоедов.
Разумеется, хоботок, язычки и гениталии доставались хищникам-убийцам. Но остальные 10 тонн слонятины доедали некрофаги.
Конечно, некая очередность доступа к телу соблюдалась. Отметим, что она была взаимополезна.
Поясним.
Шкура того же дейнотерия не прогрызаема для homo. Тем более дейнотерия, поднадутого трупными газами. Хилые ногти человека и его щербатые камушки в этом случае бессильны.
Чтобы получить доступ в сытные глубины туши, homo пропускали вперед зубастых и клювастых коллег. Те прогрызали или проклевывали в коже отверстия, открывая людям путь к внутренностям.
Это не было умышленным разделением ролей. Или взаимной галантностью. Отнюдь. Всего лишь простая субординация, основанная на мощности челюстей.
Прадеды умели дожидаться прогрызов шкуры и насыщения особо опасных прогрызателей. Выяснять отношения с мегаланиями и марабу они, разумеется, не решались.
Конечно, первый этап процесса был не быстрым. Да, все могло протухнуть и даже подгнить.
Но такие пустяки, как опарыши, еще не портили людям аппетит.
Homo хорошо знали свое место и благодарно вжирались в любую тухлятину. Дождавшись своей очереди, пускали в ход камни и зубы, постепенно закапываясь в мясо, пробираясь в брюшную полость и подреберные пространства. (Те образовывались за счет
посмертного опадения легких.)
Глава V
ПАДАЛЬЩИК — ЭТО ЗВУЧИТ ГОРДО
Следует помнить, что ранний человек никогда не был охотником.
Что такое «охотник»?
Это, в первую очередь, хищник, имеющий все биологические свойства и приметы хищника (карнивора).
Эволюция четко метит касту головорезов особой конструкцией зубов, когтей, мышц, спецификой зрения, желудка и кишечника.
У человека нет (и никогда не было) ни единой морфологической приметы хищника. Достаточно сказать, что мышечный аппарат тех челюстей, который должен обеспечить укус, захват и разрывание добычи, у человека скромнее даже макакского в 8 раз. (Простое откусывание даже собственного пальца — почти неразрешимая задача для homo).
Убийца? Да.
Истерик? Несомненно.
Но никак не хищник.
Хищником нельзя стать «со временем». И нельзя до него дослужиться, просто наращивая скандальность.
Мерзкий нрав бегемота — не пропуск в хищники. Да, он может при случае прикончить в своей трясине антилопу. Но это не переведет его из отряда свинообразных в другую биологическую касту. Более того, самые агрессивные животные — это как раз не хищники. Злодейский список открывают африканские буйволы, продолжают кабаны, слоны, бегемоты, малайские медведи и носороги, а завершают пчелы.
Как видим, «агрессия» и «хищничество» отнюдь не синонимы.
Откуда взялся миф о homo-«охотнике»?
Поясним.
В XIX веке Чарльз Роберт Дарвин макнул гордый лик человека в его древнее эволюционное дерьмо.
Если бы оно принадлежало эффектному динозавру — люди, поскрипев, смирились бы со своим животным происхождением. Им всегда льстила сопричастность к всевластным мерзавцам прошлого.
Но дерьмо оказалось обезьяньим. Разумеется, такая теория эволюции никому на фиг не была нужна.
Человек обиженно завыл.
5000 лет он морочил себе голову, рисуя свое происхождение от богов и героев, а его реальной бабушкой оказалась обезьяна, грызущая собственную вшу. Более того, бабушка сама служила кормовой базой ленивых хищников.
Конечно, это было больно. Дарвиновская пуля попала в самое яблочко нарциссического мифа о человеке.
Ситуацию надо было хоть как-то спасать. Поэтому культура поднатужилась и пририсовала позорной бабуле каменную «берданку».
Наука робко похихикала в кулачок, но связываться с всевластной культурой побоялась. Так глупейший миф и прижился.
Произошла лукавая подмена.
Систематически убивать других животных homo научился только в самый последний период своего развития, в позднем неолите (это не более 30 тыс. лет назад).
Первичные технологии дали ему эту возможность, но… не сделали карнивором.
Поясним.
Револьвер в лапе не делает мартышку хищницей. Он делает ее просто опасной мартышкой.
Так и в нашем случае.
Технологии не повысили биологический статус человека. Все осталось на прежних позициях.
Просто наш стайный трупоед получил возможность убивать и начал ею пользоваться.
В принципе же, homo никак не является ни «охотником», ни «добытчиком». Он — падальщик.
Даже его РН не имеет ничего общего с индексами кислотности хищников. Он идентичен индексу черноголовой чайки, опоссума и других любителей тухлятины.
Эволюционно данный вид сложился, скорее, как «покупатель», готовый платить за право доступа к добытой кем-то еде.
Чем платить?
Как и все прочие стервятники — рисками отравления, временем ожидания, обильным падежом или коррозиями организмов. И, как следствие — дырами в популяции.
Впрочем, это и так понятно.
В каждом крупном трупе всегда заводилась стая людей.
Потревоженные, homo на секунду высовывали из дыр темные кожистые морды — и сразу ныряли обратно.
Полагаю, разглядеть их было не просто, так как туша накрывалась многослойными тучами грифов, сипов, рогатых ворон, шакалов, сцинков, крыс и слепышей.
Вся эта плейстоценовая шушера оглушительно визжала, выла, чавкала, каркала и колотила крыльями.
Отметим, что в этой адской опере люди не были солистами.
В иерархии падальщиков саванны выше человека стояли не только мегалании, но даже марабу.
Присмотримся к поведению homo.
Позировать для нас им некогда.
Они торопятся кромсать и жевать. Посему гадят и мочатся тут же, не вылезая из трясущейся туши.
Спешка оправдана: со всех сторон лезут клювы и пасти любителей слонятины. (Теперь, когда полости открыты, а мышечные пласты вздыблены — труп дербанится с космической скоростью.)
Отметим, что мы наблюдаем животных, уже имеющих почти все окончательные родовые признаки человека. Это вам не первичные парантропы. Это полноценные homo.
Их мозг разросся и перешел т.н. «рубикон Валлуа». Челюсть сложилась в параболическую дугу, а бедренная кость сориентировалась внутрь, а не в сторону, как у обезьяны. У этих падальщиков все в комплекте, от хождения на задних конечностях, до зубристых камешков в лапах.
