Монарх русский принял очень благосклонно предложение, сделанное ему герцогом через посредство Остермана, сына одного вестфальского пастора и брата знаменитого Остермана, бывшего тогда секретарем царя, а впоследствии графом и канцлером Российской империи[20]. С этого времени начались дружеские сношения, которые потом подкрепились еще браком герцога с племянницею царя Екатериною, дочерью царя Ивана, и открыли, для пользы русской торговли, новый путь взамен затруднительного шлезвигского канала, тем более, что плавание по Балтийскому морю к Эльбе легко могло установиться при помощи некоторых мекленбургских озер и рек. Проект такого сообщения был задуман еще герцогом Валленштейном во времена его господства. План его сохранялся в герцогской камере.
Заметив, что затруднения для его негоциации в Шверине непреоборимы, Герц однако ж не остановился, а отправился в Ганновер, откуда потом возвратился в Берлин с целью смягчить Головкина, ободрить Ильгена и добиться, чтоб Альфельд похлопотал о снабжении припасами Тённингена, которое столько раз обещалось и всё откладывалось. Гарнизон его, томимый голодом, угрожал сдаться, и тогда Веддеркопп немедленно получил бы свободу. Чтобы предупредить такой случай, Герц написал собственноручно, от имени епископа, точный приказ Вольфу, чтобы он, прежде нежели сдаст крепость, отрубил Веддеркоппу голову в самой темнице. Альфельд согласился наконец выдать принцу Виртембергскому, командовавшему блокадой., позволение своего двора снабдить припасами Тённинген; но Ильгена невозможно было склонить показать зубы Головкину, как выражался Герц, уверяя, что его, Ильгена, тогда больше будут щадить. Обершенк Шлиппенбах был назначен для исходатайствования у царя ратификации договора с Меншиковым и для представления достаточных объяснений по поводу мнимых недоразумений как этого договора, так и договора с епископом-регентом. «Сделайте мне удовольствие, пошлите Бассевича хлопотать о пользах вашего государя и поддерживать Шлиппенбаха, — сказал король Герцу, — я вам отвечаю, что это именно человек, какого нужно для Петра Алексеевича». Король судил очень верно. С лицом весьма располагающим в свою пользу и откровенным, Бассевич соединял необыкновенную находчивость, которая помогала ему схватывать и понимать вещи с первого разу, твердость непоколебимую, речь быструю, умную и простую, темперамент, способный, при случае, выдержать 24-х часовой труд или разгул, большую щекотливость в деле чести, значительную долю прямизны и гуманности, горячности, но без злопамятности, много любви к роскоши, к женщинам, к игре, — и при всём этом не обнаруживал ни малейшей скупости. Иногда он бывал неосторожен в своих словах и выдавал какую-нибудь маленькую тайну, но всегда сохранял тон откровенности, который внушал к нему доверие и заставлял других высказываться гораздо более его самого. Ко всему этому у него присоединялось много огня, деятельности, отваги и всегдашней готовности рассечь узел, если не было средств распутать его.
Герц, во избежание увеличения его кредита и самостоятельности, могущего произойти при счастливых переговорах с царем, послал в Петербург Негелейна, кабинет-секретаря епископа, ходатайствовать о благосклонной декларации, от которой зависела помощь Пруссии. Негелейн однако ж, хоть и был человек способный, не сделал там ничего; не мог даже найти доступа к Меншикову иначе, как объявив себя предтечею Бассевича. В силу постановлений царя, при его дворе все негоциации производились письменно. Негелейн получил приказание изложить на бумаге сущность того, что предложит возвещенный им министр. Тот повиновался и объявил: что министр сделает предложение в пользу замирения Севера и союза царя с домом готторпским, союза, могущего доставить выгоды русской торговле; что он будет стараться изыскивать возможные меры относительно наследования шведского престола, и что станет разузнавать, можно ли надеяться на брак, который бы соединил обе стороны неразрывными узами. Секретарь распространился о предметах столь интересных в надежде склонить царя к пощаде епископа, о которой имел поручение ходатайствовать. Но ни монарх, ни фаворит не удостоили его ни насколько своей откровенности; последний не переставал просить чтоб спешили приездом посланника.
Герц решился наконец отпустить Бассевича, и объявил ему об этом. Но тот же самый человек, которой весело отвечал на просьбы Меншикова поскорее ехать вслед за ним, что отправится, как скоро согласятся на то Бог и барон Герц, — теперь отказывался от трудной комиссии ехать упрашивать царя, и надменный Герц принужден был унизиться до самых настойчивых просьб, чтоб убедить его не уклоняться от неё. Бассевичу казалось, что дела приняли слишком дурной оборот, чтоб думать о возможности поправить их, а может быть он и предчувствовал, что его ожидает измена. Когда он расставался с Герцом, последний заключил свои прощания следующими странными словами: «Подумайте обо мне, люб. друг, когда увидите соболей.» — (1714) Не пускаясь с ним в совещания насчет его инструкций, Герц велел вручить их ему только тогда, когда тот садился уже в карету. Вот, в сущности, их содержание:
1. Отклонить его царское величество от подозрения, что епископ-регент пристрастен к Швеции. Нельзя, конечно, не допустить, чтоб интересы этой державы не были ему дороги; но благоразумие прежде всего требует предпочтения собственной безопасности всякой чужой. Следуя этому правилу, его светлость принудил графа Стенбока сдаться; ясное доказательство, что он вовсе не имел намерения защищать или укрывать его, когда дозволил ему запереться в Тённингене.
2. Отклонить также его царское величество и от другого подозрения, что будто бы готторпский двор старался о заключении отдельного мира между Швецией и Данией. Он отвергал план пересадки, хотя последний вел прямо к миру, который Дания не поколебалась бы заключить, если б только захотели принять её условия. Но не дай Бог, чтоб на них когда нибудь согласились; разве вынудить к тому непреклонность царя. Державам, которым выгодно препятствовать этому миру, стоит только возвратить дому готторпскому захваченные его владения, и все поводы стараться о нём уничтожатся. В этом деле ссылаются на суд графа Флемминга, государственного человека столько же просвещенного, сколько и преданного своему королю.
3. Убедить царя не отказывать в одобрении благоприятных отзывов князя Меншикова и согласно с тем приказать своим министрам при иностранных дворах давать знать, что он не будет противиться восстановлению (дома готторпского). Это главная цель посольства; но если чрезвычайный посланник найдет возможным достигнуть её путем более легким, предлагая стараться о мире, или посредством переговоров о наследовании шведского престола и браке в том смысле как уже прежде было о том предложено, то ему предоставляется право договариваться относительно всех этих пунктов, и всё будет одобрено и утверждено, лишь бы только вышеозначенные отзывы и всё сопряженное с ними служили основанием и имели желаемое действие.
Негелейн был еще в Петербурге, и уехал оттуда только спустя несколько месяцев. Он имел то счастливое чувство, враждебное интриге, ту совесть одним словом которую Герц называл обыкновенно болезнью, излечиваемою только кровопусканием. Хитрый министр предпочел ему Криста, незнакомого с этою болезнью, назначив последнего секретарем посольства при Бассевиче. Этот человек догнал посланника через неделю после его отъезда из Берлина и вручил ему добавочную инструкцию, в которой было сказано:
1. Что если вопрос о браке молодого герцога с царевною, предложенном прежде Меншиковым Герцу, будет снова поднять, то следует объяснить, что со стороны интереса, который всегда служить основанием для браков царственных лиц, дело это уладится само собою.
