Еще печальнѣе была судьба судебной реформы: она не успѣла войти въ силу, какъ была уже задушена министерскими циркулярами. Прежде всего, она не была введена на всемъ пространствѣ имперіи и въ 38 губерніяхъ оставлена была старая система судопроизводства, благодаря чему въ нихъ продолжало господствовать старое взяточничество. До 1885 г. старая система была удержана во всей Сибири и когда, наконецъ, уставъ 1864 г. былъ введенъ въ трехъ сибирскихъ губерніяхъ, онъ былъ до того искаженъ, что потерялъ свои лучшія черты. Судъ присяжныхъ все еще остается лишь въ области мечты за Ураломъ. Литовскія губерніи, Польша, Балтійскія провинціи, а равнымъ образомъ нѣкоторыя юго-восточныя и сѣверныя губерніи (включая архангельскую) все еще остаются при старомъ судопроизводствѣ; въ Виленской и Минской губерніяхъ новый уставъ изуродованъ реакціонными тенденціями теперешняго правительства[5].
Въ тѣхъ губерніяхъ Россіи, гдѣ былъ введенъ уставъ 1864 г., реакціонерами были употреблены всѣ средства, чтобы, не отмѣняя устава фактически, всячески затормозить его вліяніе. Судебнымъ слѣдователямъ вовсе не было дано возможности воспользоваться независимостью, гарантированной новымъ уставомъ; это было достигнуто очень простымъ путемъ: судебные слѣдователи назначались лишь въ качествѣ «исправляющихъ должность»; такимъ образомъ министерство юстиціи могло перемѣщать и увольнять ихъ, какъ ему заблагоразсудилось. Члены Окружныхъ Судовъ были поставлены все въ большую и большую зависимость отъ министра юстиціи, которымъ они назначались и по волѣ котораго они могли быть перемѣщаемы изъ одной губерніи въ другую, т.-е., напр. изъ Петербурга въ… Астрахань. Свобода защиты отошла въ область преданія и немногіе адвокаты, пытавшіеся проявить хотя бы нѣкоторую независимость въ своихъ рѣчахъ во время защиты политическихъ преступниковъ, безъ церемоній были отправляемы въ ссылку по распоряженію ІІІ-го отдѣленія. Вполнѣ независимые присяжные, разумѣется, немыслимы въ странѣ, гдѣ крестьянинъ-присяжный прекрасно знаетъ, что любой полицейскій можетъ избить его у самыхъ дверей суда. Да и самые вердикты присяжныхъ не принимаются во вниманіе, если они почему-либо не нравятся губернатору: несмотря на оправдательный вердиктъ, оправданные могутъ быть арестованы вновь, при выходѣ изъ суда, и посажены въ тюрьму по административному распоряженію. Достаточно указать хотя бы на дѣло крестьянина Борунова. Онъ явился въ Петербургъ въ качествѣ ходока отъ своей волости, съ цѣлью пожаловаться царю на несправедливость чиновниковъ и попалъ подъ судъ въ качествѣ «бунтовщика». Судъ оправдалъ его и, тѣмъ не менѣе, онъ былъ снова арестованъ на подъѣздѣ суда и высланъ въ Колу. Подобный же характеръ носитъ ссылка раскольника Тетенова и массы другихъ. Вѣрѣ Засуличъ, оправданной присяжными, грозилъ новый арестъ при выходѣ изъ зданія суда и, несомнѣнно, она была бы арестована, если бы ея товарищи не успѣли увезти ее, причемъ одинъ изъ ея освободителей былъ убитъ въ происшедшей при этомъ схваткѣ съ полиціей.
Третье отдѣленіе, придворная знать и губернаторы смотрѣли на новые суды, какъ на своего роду язву и относились къ нимъ съ полнымъ презрѣніемъ. Масса дѣлъ разсматривается въ административномъ порядкѣ при закрытыхъ дверяхъ, ибо судебные слѣдователи, судьи и присяжные, очевидно, являлись бы лишь «помѣхой» административному правосудію. Предварительное слѣдствіе во всѣхъ случаяхъ, когда въ дѣлѣ подозрѣвается «политическій элементъ», производится жандармскими офицерами, иногда въ присутствіи прокурора, сопровождающаго жандармовъ при обыскахъ и допросахъ. Этотъ прокуроръ, присоединенный къ жандармамъ въ голубыхъ мундирахъ, внутренно презираемый своими сотоварищами, выполняетъ своеобразную миссію: подъ видомъ охраненія закона, онъ помогаетъ беззаконію тайной полиціи. Придаетъ ея дѣйствіямъ якобы законный характеръ. Приговоръ по политическимъ дѣламъ и размѣръ наказанія зависитъ цѣликомъ отъ администраціи или отъ Департамента Государственной Полиціи (видоизмѣненное наименованіе бывшаго III отдѣленія); такимъ образомъ тяжелыя наказанія — вродѣ ссылки въ полярныя области Сибири, иногда на всю жизнь, налагаются лишь на основаніи донесеній жандармовъ. Вообще русское правительство прибѣгаетъ къ административной ссылкѣ во всѣхъ тѣхъ случаяхъ, когда нѣтъ ни малѣйшей возможности достигнуть осужденія обвиненнаго, даже при помощи давленія на судѣ. «Вы ссылаетесь административнымъ порядкомъ въ Сибирь, потому что васъ невозможно предать суду, въ виду полнаго отсутствія доказательствъ преступленія», — въ такой цинической формѣ объявляется арестованному о его участи. «Вы должны радоваться, что отдѣлались такъ дешево» — прибавляютъ чиновники. И людей ссылаютъ на пять, десять, пятнадцать лѣтъ въ какой-нибудь городишко въ 500 жителей, гдѣ-нибудь возлѣ полярнаго круга. Такимъ образомъ расправляются не только съ «политическими», съ членами тайныхъ обществъ, но и съ религіозными сектантами и вообще, съ людьми, имѣющими смѣлость выказать неодобреніе дѣйствіямъ правительства, писателями, которыхъ произведенія считаютъ «опасными», со всѣми «политически-неблагонадежными»; съ рабочими, проявившими черезчуръ большую дѣятельность во время стачекъ; со всѣми, оскорбившими словесно «священную особу Его Величества, Государя Императора» (а такихъ, въ теченіи шести мѣсяцевъ 1881 года насчитывалось 2500 человѣкъ)… Вообще, къ административной ссылкѣ правительство прибѣгаетъ въ тѣхъ случаяхъ, когда, выражаясь казеннымъ слогомъ, при судебной процедурѣ можно было бы ожидать «возбужденія общественнаго мнѣнія».
Что же касается процессовъ политическаго характера, то лишь революціонныя общества ранняго періода подпали подъ законъ 1864 года. Позднѣе, когда правительство убѣдилось, что судьи вовсе не расположены приговаривать къ каторжнымъ работамъ людей, подозрѣваемыхъ лишь въ знакомствѣ съ революціонерами, политическіе процессы были переданы въ вѣдѣніе особыхъ судовъ, судьи которыхъ назначались правительствомъ спеціально для этой цѣли. Исключеніемъ изъ этого правила былъ процессъ Вѣры Засуличъ. Какъ извѣстно, она была судима судомъ присяжныхъ и оправдана. Но, по словамъ профессора Градовскаго въ «Голосѣ» (позднѣе закрытомъ), «всѣмъ въ Петербургѣ было извѣстно, что дѣло Засуличъ попало на судъ присяжныхъ лишь благодаря ссорѣ между градоначальникомъ съ одной стороны, и третьимъ отдѣленіемъ и министрами юстиціи и внутреннихъ дѣлъ — съ другой; лишь эти jalousies de métier, столь характерныя для настоящаго положенія, даютъ намъ возможность хоть изрѣдка вздохнуть». Говоря проще, придворная камарилья поссорилась между собой; нѣкоторые изъ ея членовъ рѣшили, что наступилъ удобный моментъ для дискредитированія Трепова, который тогда пользовался громаднымъ вліяніемъ у Александра II, и министру юстиціи удалось получить дозволеніе императора передать дѣло Засуличъ суду присяжныхъ. Онъ, конечно, никакъ не расчитывалъ на ея оправданіе, но онъ зналъ, что публичность суда сдѣлаетъ невозможнымъ дальнѣйшее пребываніе Трепова на посту петербургскаго градоначальника.
Опять-таки, вѣроятно, благодаря jalousie de métier, получило огласку путемъ суда скандальное дѣло тайнаго совѣтника Токарева, генералъ лейтенанта Лошкарева и ихъ сообщниковъ: завѣдывающаго государственными имуществами въ Минской губерніи, Севастьянова, и исправника Капгера. Эти господа (Токаревъ былъ минскимъ губернаторомъ, а Лошкаревъ — чиновникомъ министерства внутреннихъ дѣлъ «по крестьянскимъ дѣламъ») просто-на-просто украли 2000 десятинъ земли, принадлежавшей крестьянамъ Логишина, небольшого села Минской губерніи, купивъ эту землю отъ казны за номинальную сумму 14.000 руб., съ разсрочкой платежа на 20 лѣтъ, по 700 р. въ годъ. Ограбленные крестьяне пожаловались въ сенатъ и послѣдній, признавъ за ними права на землю, издалъ указъ о возвращеніи захваченнаго участка, но сенатскій указъ «затерялся»… а управляющій государственными имуществами сдѣлалъ видъ, что ему ничего неизвѣстно о распоряженіи сената. Между тѣмъ, губернаторъ уже началъ взыскивать съ Логишинскихъ крестьянъ 5474 арендной платы за годъ; (самъ уплачивалъ лишь 700 рублей за эту землю). Крестьяне отказались платить и отправили въ Петербургъ «ходоковъ», но ихъ жалобы въ Министерство Внутреннихъ Дѣлъ, гдѣ Лошкаревъ былъ «персоной», повели лишь къ высылкѣ ихъ изъ столицы, какъ «бунтовщиковъ». Несмотря на это, крестьяне все-таки отказывались платить и тогда губернаторъ Токаревъ потребовалъ войска, чтобы, съ ихъ помощью, выжать деньги изъ крестьянъ. Другъ Токарева, генералъ Лошкаревъ, былъ немедленно, по распоряженію министра, посланъ во главѣ военнаго отряда, съ цѣлью «возстановить порядокъ» въ Логишинѣ. При содѣйствіи баталліона пѣхоты и 200 казаковъ, онъ сѣкъ всѣхъ жителей села, пока они не заплатили «арендную плату», и вслѣдъ затѣмъ торжественно донесъ въ Петербургъ, что онъ «усмирилъ волненіе въ одной изъ губерній Сѣверо-Западнаго Края». Болѣе того, онъ ухитрился за эту «военную экспедицію» выхлопотать орденъ св. Владиміра своимъ друзьямъ, Токареву и исправнику Капгеру.
Это возмутительное дѣло, получившее широкую огласку по всей Россіи, никогда не увидѣло бы суда, если бы не интриги въ Зимнемъ Дворцѣ. Когда Александръ III, по вступленіи на престолъ, окружилъ себя новыми людьми, новые царедворцы, очутившіеся у власти, сочли необходимымъ однимъ ударомъ покончить съ партіей Потапова, которая тогда старалась опять войти въ милость царя. Надо было дискредитировать эту партію, и дѣло Лошкарева, мирно покоившееся въ теченіи пяти лѣтъ въ архивахъ, было отдано въ ноябрѣ 1881 года на разсмотрѣніе Сената. Ему нарочно придали возможно широкую огласку, и въ теченіе нѣсколькихъ дней петербургскія газеты были переполнены описаніями того, какъ чиновники грабили и обкрадывали крестьянъ, какъ засѣкали стариковъ-крестьянъ до смерти, какъ казаки, при помощи нагаекъ, вымогали деньги съ Логишинскихъ крестьянъ, землю которыхъ заграбилъ губернаторъ. Но, на одного Токарева, осужденнаго Сенатомъ, сколько найдется такихъ же Токаревыхъ, мирно пожинающихъ плоды своего грабительства и въ западныхъ и въ восточныхъ губерніяхъ, и въ сѣверныхъ и въ южныхъ губерніяхъ, въ увѣренности, что ихъ дѣянія никогда не предстанутъ предъ судомъ, или же, что всякое дѣло, поднятое противъ нихъ, будетъ замолчано такимъ же манеромъ, какъ въ теченіи пяти лѣтъ замалчивалось дѣло Токарева, по приказанію министра юстиціи.
Политическія дѣла совершенно изъяты изъ вѣдѣнія обычныхъ судовъ. Нѣсколько спеціальныхъ судей, назначенныхъ для этой цѣли, прикомандированы къ сенату и они опредѣляютъ мѣры наказаній и политическимъ преступникамъ, если правительству не заблагоразсудится расправиться съ ними какимъ-либо другимъ, болѣе упрощеннымъ способомъ. Многія политическія дѣла разсматриваются военными судами; но, несмотря на то, что законъ требуетъ полной гласности въ военномъ судопроизводствѣ, разсмотрѣніе политическихъ процессовъ въ этихъ судахъ производится въ строжайшемъ секретѣ.
Само собой разумѣется, что полные достовѣрные отчеты о политическихъ процессахъ никогда не появлялись въ русской прессѣ. Раньше газеты должны были воспроизводить «проредактированные» отчеты изъ «Правительственнаго Вѣстника»; но теперь правительство нашло, что даже такіе отчеты производятъ черезчуръ сильное впечатлѣніе на читателей, всегда вызывая симпатіи къ осужденнымъ; вслѣдствіе этого, даже такіе отчеты теперь больше не печатаются. Согласно закону, опубликованному въ сентябрѣ, 1881 г., генералъ-губернаторы и губернаторы имѣютъ право требовать, «чтобы всѣ тѣ дѣла, которые могутъ повести къ возбужденію умовъ, выслушивались при закрытыхъ дверяхъ». Согласно тому же закону, присутствовать на такомъ процессѣ не могутъ даже чиновники министерства юстиціи и допускаются лишь «жена или мужъ обвиняемыхъ (часто также находящіеся подъ арестомъ), или отецъ, или мать, но никоимъ образомъ не болѣе одного родственника на каждаго обвиняемаго»; дѣлается это, очевидно, для того, чтобы рѣчи обвиняемыхъ или какіе-либо позорящіе правительство факты не проникли въ публику. Во время процесса «Двадцати одного», въ Петербургѣ, когда 10 человѣкъ было приговорено къ смерти, лишь матери одного подсудимаго, Суханова, было дано разрѣшеніе присутствовать на судѣ. Разбирательство многихъ дѣлъ совершалось такимъ образомъ, что никто даже не зналъ, гдѣ и когда происходилъ судъ. Такъ, напр., долго оставалась неизвѣстной судьба одного армейскаго офицера Богородскаго, (сына начальника Трубецкого бастіона въ Петропавловской крѣпости), присужденнаго къ каторжнымъ работамъ за сношенія съ революціонерами; о приговорѣ узнали лишь случайно изъ обвинительнаго акта, по другому, позднѣйшему политическому процессу. Въ «Правительственномъ Вѣстникѣ» нерѣдко объявляется, что царь всемилостивѣйше смягчилъ приговоръ суда и замѣнилъ смертную казнь подсудимымъ революціонерамъ каторжной работой; но для публики остается неизвѣстнымъ, какъ самъ судебный процессъ, поведшій къ осужденію, такъ равно и характеръ преступленій, за которые подсудимые были осуждены. Болѣе того, даже послѣднее утѣшеніе осужденныхъ на смерть — публичность смертной казни — отнято у нихъ. Теперь вѣшаютъ секретно, въ четырехъ стѣнахъ крѣпости, безъ присутствія нежелательныхъ свидѣтелей. Нѣкоторымъ поясненіемъ этой боязни публичности казней со стороны правительства, можетъ быть, служитъ то обстоятельство, что объ Рысаковѣ разнесся слухъ, что, когда его поставили на эшафотъ, онъ показалъ толпѣ свои изуродованныя руки и, заглушая бой барабановъ, крикнулъ, что его пытали послѣ суда. Его крикъ, говорятъ, былъ услышанъ группой либераловъ, которые, отрицая съ своей стороны какую-либо симпатію къ террористамъ, тѣмъ не менѣе сочли своей обязанностью опубликовать о случившемся въ нелегальной литературѣ и обратить вниманіе общества на этотъ гнусный возвратъ къ давно отжившей старинѣ. Теперь, благодаря отсутствію публичности казней, общество не будетъ знать о томъ, что совершается въ казематахъ Петропавловской крѣпости между судомъ и казнью.
Процессъ четырнадцати террористовъ, среди которыхъ были Вѣра Фигнеръ и Людмила Волькенштейнъ, закончившійся смертнымъ приговоромъ восьми подсудимымъ, былъ веденъ такъ секретно, что, по словамъ корреспондента одной англійской газеты, никто не зналъ о засѣданіяхъ суда, даже въ домахъ, ближайшихъ къ тому зданію, гдѣ происходилъ судъ. Въ качествѣ публики присутствовало всего девять лицъ, придворныхъ, желавшихъ убѣдиться въ справедливости слуховъ о рѣдкой красотѣ одной изъ героинь процесса; благодаря тому же англійскому корреспонденту, сдѣлалось извѣстнымъ, что двое подсудимыхъ, Штромбергъ и Рогачевъ, были преданы смертной казни въ обстановкѣ строжайшей тайны. Это извѣстіе было потомъ подтверждено оффиціально. Въ «Правит. Вѣстникѣ» было объявлено, что изъ восьми присужденныхъ къ смертной казни шесть «помилованы», а Штромбергъ и Рогачевъ повѣшены. Вотъ и всѣ свѣдѣнія, какія дошли до публики объ этомъ процессѣ; никто даже не зналъ, гдѣ была совершена казнь. Что же касается «помилованныхъ», которые должны были пойти на вѣчную каторжную работу, то они не были посланы на каторгу, а куда-то исчезли. Предполагаютъ, что они были заключены въ новую политическую тюрьму Шлиссельбургской крѣпости. Но какова ихъ дѣйствительная судьба — остается тайной. Ходили слухи, что нѣкоторые изъ Шлиссельбургскихъ узниковъ были разстрѣляны за предполагаемое или дѣйствительное «нарушеніе тюремной дисциплины». Но какова судьба остальныхъ? Никто не знаетъ. Не знаютъ даже ихъ матери, тщетно старающіяся провѣдать что-либо о своихъ сыновьяхъ и дочеряхъ[6]…
