Джейн убрала руки за спину и вытянулась, как по стойке смирно. Сестра Мэриголд встала в позу спокойной готовности. Сиделка Бэнкс на миг показалась в дверях, что-то вспомнила и вернулась в операционную.
Вошел сэр Джон Филлипс, а следом за ним его ассистент Томс и анестезиолог. Томс был краснолицым толстяком, который старательно острил. Доктор Робертс — тощим человеком с волосами песочного цвета и неодобрительным взглядом. Он снял и протер очки.
— Готовы, сестра? — спросил Филлипс.
— Абсолютно, сэр Джон.
— Наркоз будет давать доктор Робертс. Доктор Грей занят. Нам повезло, что мы сумели вас поймать в такой экстренной ситуации, Робертс.
— Я счастлив помочь, — сказал Робертс. — В последнее время мне приходится частенько заменять Грея. Работать под вашим руководством, сэр Джон, всегда почетно и весьма поучительно.
Он говорил странно официальным тоном, словно сперва взвешивал каждую фразу и только потом преподносил ее собеседнику.
— Могу ли я взглянуть на пост анестезиолога, прежде чем мы начнем?
— Разумеется.
Снова появилась воинственная Бэнкс.
— Сиделка Бэнкс, — скомандовала сестра, — идите с доктором Робертсом на пост анестезиолога.
Доктор Робертс поморгал глазами, уставившись на Бэнкс, и пошел следом за ней.
Сэр Джон пересек операционную и подошел к маленькому белому эмалированному столику со всевозможными приспособлениями для подкожных и внутривенных вливаний. Там лежали три шприца, каждый в лотке со стерильным раствором. Два шприца были обычного размера, Хорошо знакомые непосвященным. Размер третьего шприца наводил на мысль о ветеринарии. Маленькие шприцы были рассчитаны на два кубика, а в большой могло войти раз в пятнадцать больше. Ампула, пузырек, маленькая мензурка и лоток тоже стояли на столе. На пузырьке была этикетка: «Раствор гиосцина 0,25 %. Пять минимов содержат 1/100 грана»[2]. Пометка на ампуле гласила: «Противостолбнячная сыворотка (концентрированная)». Еще один лоток был наполнен дистиллированной водой.
Филлипс вытащил из кармана маленький футляр для шприцев, откуда вынул крохотную трубочку с надписью «Гиосцин. 1/100 грана». Увидеть содержимое трубочки, полностью оклеенной этикеткой, было очень трудно. Он вытащил пробку, внимательно посмотрел внутрь, отложил трубочку и вытащил из футляра точно такую же. Пальцы хирурга двигались неуверенно, словно мысли его были заняты совершенно другим. Наконец он взял один из маленьких шприцев, наполнил его дистиллированной водой и выпустил содержимое в мензурку. Затем он бросил туда же таблетку гиосцина, размешал иглой шприца и, наконец, вытягивая плунжер, втянул раствор в шприц.
В операционную вошел Томс со словами:
— Нам пора мыться, сэр.
Он взглянул на стол.
— Ну и ну! — воскликнул Томс. — Две трубочки! Велика честь для него.
— Одна оказалась пустой. — Филлипс машинально взял ее и положил обратно в футляр.
Томс посмотрел на шприц.
— Вы что-то уж очень много воды используете, — заметил он.
— Так и есть, — сухо ответил Филлипс.
Взяв с собой шприц, он вышел из операционной на пост анестезиолога. Томс с беспечным видом, какой бывает у людей, намеренно игнорирующих то, что их одернули, остался в операционной, рассеянно глядя на столик. Через несколько минут он присоединился к остальным в предоперационной. Филлипс вернулся из анестезиологической.
Джейн Харден и сестра Мэриголд помогали хирургам превратиться в простерилизованных роботов. Через несколько минут предоперационная превратилась в суровую композицию белизны, стали и бурой резины. В абсолютной белизне есть нечто очень красивое, но и что-то отталкивающее. Это отрицание цвета, выражение холода, эмблема смерти. В белом гораздо меньше чувственного удовольствия, чем во всех остальных Цветах, больше намека на нечто жуткое. Хирург в его белом халате, когда живое тепло его рук скрыто скользкой холодной резиной, а цвет волос — белой шапочкой, больше похож на символ модернистской скульптуры, чем на живое существо. Для непосвященного он скорее жрец в священных одеяниях, ужасающая и завораживающая воображение фигура.
— Видели новый спектакль в «Палладиуме»? — спросил Томс. — Вот сволочная перчатка! Сестра, дайте другую.
— Нет, не видел, — ответил сэр Джон Филлипс.
— Такая одноактная пьеса. Предоперационная в частной лечебнице. Знаменитый хирург должен оперировать человека, который разбил ему жизнь и соблазнил его жену. Вопрос в том, зарежет он его или нет. В общем, балаган. Дикая чушь, по-моему.
Филлипс медленно повернулся и уставился на него. Джейн Харден издала сдавленный крик.
— Что такое, сиделка? — спросил Томс. — Вы видели этот спектакль? Ну-ка, давайте сюда перчатку.
— Нет, сэр, — пробормотала Джейн. — Я его не видела.
— Очень здорово поставлено, и кто-то проконсультировал их насчет технической стороны дела, но вообще-то ситуация очень надуманная. Я пойду пока посмотрю… — Он вышел в операционную, продолжая что-то говорить, а немного спустя позвал старшую сестру, которая последовала за ним.
— Джейн, — тихо произнес Филлипс.
— Да?
— Это… это очень странная штука.
— Может быть, рука Немезиды, — проговорила Джейн Харден.
— Что вы хотите этим сказать?
— Нет, ничего, — сказала она устало. — Только все очень напоминает греческую трагедию, правда? «Рок отдает в наши руки врага». Мистер Томс посчитал бы эту ситуацию надуманной.
Филлипс медленно вымыл руки в тазу с дистиллированной водой.
— Ведь я ничего не знал про эту его болезнь, — сказал он. — Я только что приехал из клиники Святого Иуды и чисто случайно оказался в тот момент на месте. Попытался было избежать этой операции, но его жена настояла, чтобы оперировал я. Видимо, она не имеет ни малейшего понятия, что мы… поссорились.
— Она вряд ли могла знать, почему вы поссорились с ним…
— Я бы что угодно отдал, лишь бы в этом не участвовать… что угодно.
— И я тоже. Как, по-вашему, я должна себя чувствовать?
Филлипс выжал воду из перчаток и повернулся к ней, держа руки перед собой на весу. Выглядел он комично и немного жалко.
— Джейн, — прошептал он, — вы не измените своего решения? Я так вас люблю.
— Нет, — ответила она. — Нет. Я презираю его. Я не желаю больше его видеть, но, пока он жив, я не могу выйти за вас замуж.
— Не понимаю я вас, — тяжело сказал он.
— Я сама себя не понимаю, — отозвалась Джейн, — так как же вы меня поймете?
— Я буду снова и снова… просить вас выйти за меня замуж.
— Ничего не получится. Понимаю, я выгляжу странной, но пока он жив… я его раба.
— Это безумие — после того, как он обошелся с вами. Он бросил вас, Джейн.
Она резко рассмеялась:
— О, да. Все вполне соответствует викторианским традициям. Я — «падшая женщина», сами знаете!
— Что ж, пусть будет согласно викторианским традициям, тогда дайте мне «сделать вас порядочной женщиной».
— Послушайте, — вдруг сказала Джейн, — постараюсь быть честной с вами. Я хочу сказать, что попробую объяснить вещи необъяснимые и весьма унизительные. Я сказала ему, что хочу быть сама себе хозяйкой, испытать все, что возможно, и все такое прочее. Я обманула себя саму, да и его тоже. В глубине души я знала, что я просто дурочка, которая потеряла и голову, и сердце. Потом, когда все было кончено, я поняла, как мало это значило для него и как много для меня. Я знала, что мне следовало бы поддержать правила игры, пожать ему руку и остаться друзьями, и все такое. Так вот… я не смогла. Моя гордость хотела поступить именно так, но я сама — не смогла. Это все очень банально и грустно. Я, как говорится, люблю и ненавижу его в одно и то же время. Мне хотелось удержать его рядом с собой, я знала, что у меня нет никаких шансов, и мне хотелось сделать ему больно. Я так и сказала ему об этом в письме. Это кошмар, и он по-прежнему продолжается. Ну вот! Не нужно снова возвращаться к этой теме. Оставьте меня в покое, чтобы я, как могу, справилась с этим.
